Очень долгая зима

— У вас тут всё в порядке? На Шахту она не смотрит, избегает смотреть — я замечаю это по метнувшемуся к нему и вмиг помрачневшему взгляду, который снова останавливается на мне. Мама у Тимура молодая, элегантная — даже зимой, неудивительно, что я сразу не сообразил: разве эта миниатюрная женщина могла родить такого монстра? Но общие черты всё-таки есть. Я оборачиваюсь на Шахту, будто меня действительно интересует, всё ли с ним в порядке — тот сидит, как сидел, на кортах, светит кривым бритым черепом и курит не скрываясь — наверное, ему было бы сейчас пох, даже если его бы спалила его собственная истеричная мамаша. Я хуй знает, что он там себе думает и дошли ли до него мои слова, но, если честно, в данный момент мне на него уже насрать, меня больше волнует Лёшина мама. И волнует — не то слово. Мне так хочется ей понравиться, что я начинаю нервничать и сам избегаю её взгляда. Топчусь на лестнице и думаю о кексах, которыми она меня, конечно же, никогда не угостит. Не после того, как Тимур оказался в больнице. — Спасибо, Даня. Лёша сказал, что это ты скорую вызвал, — говорит она мягко, и у меня подпрыгивает сердце. — Да ладно… ну, то есть, не за что, — мямлю я и застенчиво улыбаюсь. — Есть за что, — возражает она, — ты ему очень помог. Даже врач похвалил. — Да это не я, там больше сосед помог… Я только мешал и тупил. — Лёша так не думает. В любом случае, спасибо вам обоим: и тебе, и соседу. Ободрённый смыслом её слов, я поднимаю глаза и встречаю внимательный, чуть обеспокоенный взгляд. Мне до ужаса хочется узнать, что ещё про меня рассказал Лёша, но я боюсь спалиться, поэтому продолжаю неуверенно улыбаться, держу руку с сигаретой за спиной, а в другой мну шапку. Повисает неловкое молчание, и мама Тимура нажимает на кнопку дверного звонка. — Он поправится, — говорю я, и в горле появляется ком. Возвращается прежний страх, что Тимур умрёт, что ему вдруг станет хуже. Я отвожу взгляд, поднимаю руку с сигаретой и затягиваюсь. В конце концов, курение — наименьшая из моих проблем. — Он сильный, — звучит как самоубеждение. Мама Тимура оборачивается на меня, но ничего не отвечает. Ей открывают дверь, и мы с Шахтой снова остаёмся одни. Для меня так и остаётся загадкой, винит она меня в случившемся или нет. Вроде бы нет, даже поблагодарила, но ощущение такое, будто что-то осталось недосказанным. Я трясу головой, чтобы собраться — параноит на ровном месте. — Значит, с Тимуром всё в порядке? — подаёт голос Шахта. — Если проломленный череп можно считать «в порядке», — огрызаюсь я и затягиваюсь от почти истлевшей сигареты в последний раз. В башке муть и туман, никотин аж булькает, но кажется, именно за этот туман и держится моё ускользающее сознание. Я смотрю на часы и неоткрытое сообщение Игоря и решаю, что Шахте я уже сказал, всё, что мог. Он меня так заебал, что нет сил даже злиться. Я выкидываю окурок и сбегаю по лестнице вниз. — И это всё? Ты уходишь? — спрашивает он вдогонку, словно рассчитывал, что я к нему ещё зайду и мы порубимся в приставку, даже встаёт, чтобы проводить меня радостным взглядом. Я останавливаюсь. — А чего тебе ещё надо? — Ничего, — он пожимает плечами. — Думал, бить будешь. — А я пацифист, — отвечаю я, натягиваю шапку на уши и бегу вниз. Толку тебя бить, думаю я. Насилие порождает насилие — кому-то надо прекратить бить в ответ, иначе это никогда не закончится.

***

Спустя полчаса сижу, скукожившись, на морозной остановке междугородних автобусов. Жопа примерзает к лавке, но в «Кассы» идти не хочется. Там слишком светло и не намного теплее, а я боюсь пропустить автобус Игоря. Я ему написал, что буду ждать, и написал Тимуру, что встретился с его мамой, но сообщение так и осталось непросмотренным. Успокаиваю себя, что он просто его не видел. Мне холодно и так хочется спать, что время от времени я вырубаюсь, пробуждаюсь внутренним толчком и первые секунды не сращиваю, где я и кто я. Чувство странное, эйфорическое — организм явно думает, что я собираюсь откинуть копыта, и радуется, когда выясняется, что этого еще не произошло. Когда я просыпаюсь в очередной раз, меня тормошит Игорь. Я улыбаюсь ему спросонья, не до конца веря, что он мне не приснился, но он меня так трясёт, что приходится поверить в реальность происходящего. — Мать твою, Даня, какого хуя ты тут спишь на морозе? Совсем ебанулся, солнышко? Ты, блядь, только недавно болел, ты в курсе, что так и помереть можно? Вы, блядь, охуели вконец, я на это не подписывался, — Игорь расстёгивает куртку, поднимает ещё не очень соображающего меня со скамейки, прижимает к себе и запахивает пуховик, пытаясь согреть нас обоих. Это так мило и так глупо, что я таю. Обнимаю его под курткой и утыкаюсь носом в его плечо. — Идиота кусок, долбоёбище несчастное, это что, типа такой способ себя наказать за случившееся? — уже другим тоном спрашивает Игорь и замолкает, а я замечаю, что идет снег. Народ из автобуса расходится, никто особенно на нас не пялится. Видимо, маты Игоря всех убедили, что мы имеем право так обниматься, может, решили, что мы родственники или ещё что. Это самое странное и страшное в нашей стране: никогда не знаешь, когда тебя поймут, а когда въебут без выяснения причин. Может быть, в тусклом свете фонаря меня приняли за девушку, но верится в это с трудом. Скорее всего, их в кои-то веки больше волнуют собственные дела. — Я не спал больше суток, вырубает, — говорю я, улыбаясь как кретин. — Как Лёша? — спрашивает Игорь. — Да нормально вроде, — говорю я. Как же приятно, аж перед глазами плывёт. — Хотя я не знаю, на самом деле… Но я потом еще его маму видел, если что-то серьезное, ей бы точно сказали, я бы понял по лицу. — Конечно, — успокаивает меня Игорь. — Всё нормально, не загоняйся, с ним всё хорошо. — Но сама она мне бы ничего не сказала. Кто я такой, чтобы мне что-то говорить, да? — говорю я обиженно и вовремя затыкаюсь, понимая, что сейчас начну нести херню. Я и сам понимаю, что специально преувеличиваю свои страхи и обиды, мне хочется капризничать и упрекать других, вести себя, как ребенок, потому что я задолбался принимать взрослые и взвешенные решения, которые ни к чему не ведут, как с этой долбаной полицией. — Расслабься, — говорит Игорь таким тоном, будто речь о сексе. Отодвигает меня в тень, прижимая спиной к квадратной колонне, и целует в губы. Уговаривать и успокаивать он меня явно не собирается. Никакой мягкости и нежности нет и в помине, он целует глубоко, почти что грубо, и я моментально возбуждаюсь. Сука, что ж ты делаешь? Поднимаюсь на цыпочки, трусь об него, царапаюсь замёрзшей щекой о щетину на его лице и отвечаю с нарастающим энтузиазмом, но Игорь отстраняется и, лизнув мои открытые губы и язык, сжимает мои яйца в горсти, так что меня прошибает насквозь. — А-а-а, бля, Игорь, ты что делаешь?! — спрашиваю я, сам не зная, я хочу отпрыгнуть от него подальше или, наоборот, вдавиться пахом в его ладонь ещё сильнее. От неожиданности всего этого у меня переклинивает мозг, я вообще забываю, что мы на открытой автобусной станции посреди города. Позади стена, так что я цепляюсь за его куртку и всё-таки подаюсь вперёд. — Отвлекаю от грустных мыслей, — Игорь ухмыляется и отпускает. Отходит на пару шагов и застёгивает куртку. — Поехали, провожу тебя до дома. — Не хочу домой, — канючу я. — Игорь, ну пожалуйста. Давай завалимся в какой-нибудь бар, хотя бы ненадолго. Я так соскучился. Он смотрит на меня долго, потом вздыхает. — Ладно, поехали. Отвлек меня Игорь нихуёво: в маршрутке все мои мысли заняты только ощущением в паху, тем более, что он, уставившись в замороженное окно, будто мы вообще не знакомы, продолжает меня там поглаживать. Я откидываюсь головой на спинку сидения, закрываю глаза и стараюсь дышать ровнее. В маршрутке полумрак, но я хуй знает, видно со стороны, что мы тут делаем, или нет. Я пытаюсь прикрываться брошенным на колени рюкзаком, но лицо наверняка меня выдаёт. Игорь типа смотрит в окно, подпирая свободной рукой подбородок, но я чувствую, что его несёт не меньше, чем меня. Вожусь на сидении, чтобы устроиться поудобнее, умудряюсь расстегнуть ширинку и правой рукой скольжу по бедру Игоря. Его пальцы такие холодные, что я вздрагиваю, возбуждение чуть спадает, но через пару минут поглаживаний нарастает с новой силой. Мы сильно рискуем, но мне так хорошо, я не могу остановиться и молю всех гейских богов, чтобы Игорь продолжал. В который раз убеждаюсь, что я долбаный извращенец — я готов кончить от одного факта, что мы делаем это в маршрутке. Я реально приближаюсь к оргазму, когда Игорь вдруг убирает руку и шепчет мне, что мы выходим на следующей. От спешки я чуть было не прищемляю себе кожу на члене, и матерюсь, потому что Игорь меня подталкивает, а я и так волнуюсь, что совершаю кучу не нужных движений и звуков. Лицо заливает густая краска стыда, а хуй стоит так, что я не могу нормально выйти из грёбаного автобуса. Расплачиваться за проезд приходится Игорю. — Блядь, блядь, блядь! Эта тётка так на меня посмотрела! — я ржу, как ненормальный, скачу в снегу, пытаясь утрамбовать своё хозяйство обратно в джинсы и застегнуть ширинку. — А-а-а, сука! Игорь Александрович, вы извращенец! Маньяк! Педофил! Онанист! Собственному ученику, в общественном транспорте — какой ужас! — Заткнись! — ржёт Игорь, пытается меня схватить, а я вырываюсь. Снег валит огромными хлопьями, они залепляют глаза, залетают в хохочущий рот. Игорь хватает меня и за подбородок поворачивает моё лицо к себе. — Ты больше не мой ученик, Мазин, ты забыл? — Но ты же скучаешь по этому, да? — я закрываю глаза и ловлю снежинки языком. — По чему? — чувствую, как моего языка касается что-то тёплое и мягкое. — По школе, — говорю я, — по ёбле после уроков. По воспитанию на учительском столе: «Игорь Александрович, прошу вас, не надо, о-о-о, ещё! Ещё! Да-а!» — Боже, Мазин, какой ты романтичный. Мы целуемся. Он посасывает мой язык, снимает губами снежинки с моего лица. — Ненавижу вас, уродов, — говорит нежно, — до встречи с вами меня не посещали подобные идеи. — Правда? Я польщен. — Ну, почти не посещали. — Ты же меня трахнешь? — я открываю глаза. — Куда мы приехали? Игорь отстраняется и смотрит на меня виновато. — К моим друзьям. Они звали, ничего другого мне в голову не пришло. Если бы я узнал раньше… — Чо-о? — разочарованно тяну я и вдруг ужасаюсь: — И ты меня, типа, так и оставишь? Бля, да лучше бы в толчок пошли. У меня стояк с Эверест! — Ничего, никто не заметит. Пойдём. — Вот же сука, — бурчу я себе под нос, понуро иду за ним по тротуару и отплёвываюсь от залетающего в рот снега. — И это мы ещё «уроды». Мы заваливаемся на какую-то вписку: там гремит веселье, люди отмечают 23-е февраля, про которое я как-то даже забыл. Кто-то из компании кажется мне знакомым, хотя я без понятия, где бы мог их видеть — все они примерно возраста Игоря. Я стою феерическим долбоёбом, оттягиваю свитер вниз и тру глаза от недосыпа. «Мальчиш-Кибальчиш» — порно-версия. Понятия не имею, за кого они меня принимают, но рассматривают меня с любопытством. Наливают нам «штрафные», и я выпиваю залпом, прежде чем Игорь успевает возразить. Перспектива нажраться и уснуть, не кажется мне такой уж плохой, хули тогда мы сюда приперлись? Сажусь на предложенную мне табуретку и начинаю наворачивать пельмени. — Берёшь работу на дом, трудоголик? — говорит девушка с весёлым круглым лицом. — Сколько тебе лет, мелкий? — спрашивает она меня. — Восемнадцать, — все на меня пялятся, и я чувствую себя неуютно, — Семнадцать… ну, будет… скоро. Теперь все пялятся на Игоря, и я не понимаю, в курсе ли они вообще, что он гей. На «просто друга» я не тяну ни по каким параметрам. Жую и тоже пялюсь на Игоря. Сорян, бро, у меня ни одной годной идеи. Игорь устало трёт шею, смотрит на меня, и мне становится его жалко. — Ну, я это… из дома сбежал. «Отец-алкоголик — горе в семье», — вспоминаю плакат на центре лечения от алкоголизма. Жалко, что синяки уже совсем сошли. Оттягиваю ворот свитера, будто под ним у меня следы побоев. — Он по лицу меня не бьет, чтобы синяков не оставалось. В общем, Игорь Александрович подобрал меня на вокзале — я там копался в мусорном контейнере — он же добрый, испугался, что я замёрзну насмерть… А сегодня праздник всё-таки, жалко стало. Пока все переваривают услышанное, я запиваю пельмени соком. Игорь подходит ко мне и кладёт руку на плечо. — Они просто троллят меня, Даня, — поднимает меня с табуретки и обнимает сзади. — Даня, это все, все, это Даня, — целует меня в щеку. — Он не беспризорник, просто не выспался. — Что-то я не понял, — говорит кто-то за столом, я не вижу кто, потому что Игорь увлекает меня в коридор и в другую комнату. — Он, типа, из дома сбежал? К Игорю? — Может, признался и его выгнали? — предполагает кто-то другой, судя по голосу, та самая девушка. — Бедняжка, миленький такой, за что его бить? Никогда этого не пойму… — По крайней мере теперь ясно, почему Магистр ушёл из школы. Игорь закрывает дверь, заглушая разговоры и смех. — «Магистр»? — я разваливаюсь на диване, поверх кучи курток, и хихикаю. — А чо не «Македонский»? Александр Великий? Ты такой скромный... Они сюда не зайдут? — Ещё как зайдут, причём в самый неподходящий момент, — вид у Игоря растрепанный, он встает на колени перед диваном, подползает ко мне и задирает на мне свитер вместе с футболкой до самой шеи. Целует живот и одновременно расстегивает на мне джинсы. Я проверяю телефон и обнаруживаю непрочитанные сообщения: «как прошло?» и «скучно тут пиздец. Игорь приехал? ты с ним?», счастливо лыблюсь и поворачиваю телефон Игорю. — Со мной он не такой разговорчивый, — хмыкает он. — До сих пор морозится в переписке. — Стесняется. Ты для него авторитет, — говорю я и приподнимаюсь на локтях. Наблюдаю, как Игорь оттягивает резинку моих трусов, указательным и большим пальцем обнажает головку от крайней плоти и размазывает языком выделившийся предэякулят. Меня выносит на раз. Он бросает на меня взгляд и берёт в рот. Я шумно, в голос, выдыхаю и падаю обратно на диван, приподнимаю бёдра, заставляя Игоря взять ещё глубже. Я так измотан, что вскоре предоставляю Игорю действовать самому. Сжимаю в ладони телефон и чувствую, что на это раз действительно могу расслабиться, меня накрывает волнами удовольствия. Не сдерживаясь, начинаю стонать, когда приходит бурная и внезапная разрядка. Я на миг отлетаю, а когда возвращаюсь, вижу, что Игорь роется в своём рюкзаке. — Всё, — говорю, еле ворочая языком, как пьяный, — я умер. Дальше без меня… Ты чего, переодеться решил? — Ага, — Игорь усмехается. Вытирает меня скомканной футболкой и поправляет свитер. Я млею от такой заботы. О, да это же одна из тех, с металлёвой группой! Забираю её у него и, перевернувшись на бок, кладу как подушку под щёку. Меня так вырубает, что я с трудом могу пошевелиться. Протягиваю телефон с неотвеченными сообщениями Игорю, типа, ответь, и утыкаюсь лицом в его футболку.