Galactic rain.

1911 год. Май. "Так родителям, наверное, проще," - мысленно корил Йесон своих безразличных отца и мать. Три дня, слившиеся в единый поток времени, стали для мальчика сущим кошмаром: он ел, но куски застревали в горле; он ходил, но чувствовал, что каждую секунду может упасть; он смотрел, но не видел; слышал, но не слушал. И это было странно, ведь, впервые столкнувшись с таким состоянием, дитя не смогло бы с этим справиться никогда… Вечер близился к концу, и на небе сквозь перья едва красноватых облаков проступали звёздочки. Ветер, наверное, был слишком добрый, потому что южное тепло с океана блуждало меж приземистых домиков и словно невзначай заглядывало внутрь через открытые окна, оставаясь там и наблюдая. Шелест деревьев, который всегда был с ветром, боялся залетать внутрь и оставался где-то снаружи. Поэтому Йесон не слышал ничего, что творилось снаружи, сидя в домике деда теперь уже в полном одиночестве. Родители заперли его, наказав сидеть здесь до самого утра и никуда не уходить. Наверное, они думали, что мальчик сбежит на поиски Тачи. - И правильно думали, - буркнул Йесон и, решив, что времени прошло достаточно, отбросил большое одеяло старика Чхве. Спустя несколько минут он уже перелез через окно на улицу и босыми ногами ступал по каменистой дороге. Хоть и пяткам было холодно и больно, отступать он не хотел. Мальчик уже в третий раз отправлялся на поиски, оставляя отчаяние совсем далеко внутри себя. Правда, он и не знал, где это – внутри себя. Дед учил его, что если не хочешь о чём-то думать, представь, что засовываешь это в огромный сундук и закрываешь на тысячу замков. Йесон и правда не знал, где искать Тачи: он облазил все овраги, которые вырывали взрослые, чтобы весной туда стекала вода, осмотрел все деревья и дупла, полночи потратил, чтобы обойти ближайший лесок, и даже сорвал голос… Но его друга нигде не было. Сейчас же Йесон, едва выбежав за территорию поселения, остановился и тяжело выдохнул. Перед глазами вырисовался только один огромный вопрос: «ГДЕ?». Минуты приравнялись к часам. Мальчик просто не знал: он думал, вспоминал, но ничего не приходило в голову. На миг ему показалось даже, что его сжимают с двух сторон с огромной силой, но он быстро опомнился и зажмурил глаза. Во всех летописях и сказаниях любого народа можно прочитать о том, как вдруг волшебным образом исполнялись самые заветные мечты и желания. Небо расчертила тусклая, едва заметная полоса, разбившаяся об очертания неясной луны. Искры полетели в разные стороны, и спустя полминуты Йесон уже знал, куда вела его эта прямая, а спустя ещё немного времени под босыми ступнями мальчика захрустел песок и в пятки впивались осколки ракушек. Йесон бежал что было сил, чувств и стремления. Где-то внутри него бился маленький огонёк: он истерично глотал последний кислород в лёгких ребёнка, отчего тот задыхался и втягивал ещё больше воздуха. Пальцы его рук судорожно сжались в кулак и не разжимались, но он и не замечал этого, как и заплетающихся и спотыкающихся о песок ног. Было слишком быстро и слишком медленно, чтобы воспринимать что-то вокруг. Слишком шумно и слишком тихо, чтобы что-то слышать. Слишком темно и слишком ярко, чтобы не заметить у подножья невысокой отсыревшей скалы маленькую, размером с муравья, фигурку. Йесон остановился и, не в силах бороться с собой, повалился на землю. - Бежать больше не надо, - шептал он заплетающимся языком в пустоту, - я нашёл тебя, - шептал он Тачи, который сейчас ютился на песке возле маленькой дикой туи*, явно капающей на него ночной росой. Мальчик хотел подняться, чтобы подойти к нему и забрать обратно домой, но сил не было. Он закрыл глаза и понял, что проваливается. Песок словно втягивал его. И отзвуки крепкого, похожего на буковое дерево, желания вытаскивали Йесона обратно. Не было страшно за себя – пусть он провалится. Было страшно за Тачи. Страх – мощная сила, когда направляешь его в верное русло. Немногим дан талант управления своим страхом. Йесону был дан. И удивительно, на что порой способно детское ещё неокрепшее тело, когда им движет самая сильная и упёртая душа. Хоть и тряслись колени, Йесон встал. И замер. Низкая фигурка неуверенно шла куда-то по направлению к океану. И только сейчас, кажется, мальчик заметил, что ветер усилился, а перьевые облака, царившие на небе до этого, собрались вместе и превратились в тучи, нависшие прямо над шумящей водой. Стало предельно страшно. Йесон сорвался с места, превозмогая себя… - Тачи! Звук так и не смог вырваться из горла, а ребёнку казалось, что он сейчас бежит не к своему другу, а в дыру, которая радостно распахнула свой зияющий чёрнотой рот и ждёт его. Что ещё один шаг – и он сорвётся туда, но и это не останавливало. Последний рывок Йесона был с глупой мыслью о том, что Тачи ушёл босиком и может заболеть, а ещё он, кажется, слышал голоса своих родителей, но это, конечно, был мираж, ведь не могут быть родители внутри чёрной дыры?.. 2013 год. Март. - Эта история началась много лет назад, когда мир не знал самолётов и поездов, когда погоду предсказывали только по приметам, а дети действительно проводили всё свободное время на улице... Огромный крытый стадион в один момент погрузился в напряжённый мрак: прожекторы с металлическим хлопком выключились, и толпа, прячущаяся меж трибун, зашелестела шёпотом непонимания. По стеклянной крыше отдалённо долбил сильный дождь, оставляя после себя эхо и создавая ощущение безграничности. Артисты – молодые и не совсем, новички и старожилы сцены – стояли за кулисами, ожидая начала... Отовсюду доносился низкий женский голос, ровно и почти без интонации произносивший слова волшебного заклинания. - ...Тогда опытные старцы из одной деревни на юге далёкой-далёкой страны решили поделиться древним таинством, хранившемся в их народе. Они рассказали юнцам о магическом дожде, который исполнял желания... Чонун втянул воздух через губы, сложенные в трубочку. Дышать было легко, а оттого кислород, ударивший в мозг, вскружил голову. Хотелось падать. Выйти на сцену, вдохнуть ещё больше пропахшего людьми и дымом воздуха – и падать. Туда, в толпу, где должна быть причина его странного жжения в груди – Ли Сонмин. До выхода было ещё больше часа: их номер должен быть где-то в середине концерта. А сейчас Йесон сидел в небольшой, но забитой людьми, гримёрной и думал, как должен быть терпелив их хореограф, если он не выпер его с выступления. Однако тончайший намёк Рёука на то, что вокалист должен ему теперь как минимум поход в добротный ресторан, заставил задуматься парня ещё больше. Его тяжёлый вздох утонул в распевании юного дарования, которое, взобравшись на стул, сейчас упорно размахивало руками. По её словам, это способствовало лучшей разработке диафрагмы. Вокалист лишь усмехнулся пару раз. С Сонмином после того вечера он больше не говорил, а свои чувства по этому поводу разобрать вокалист совсем не мог. Он словно впустил себя в длинный-длинный лабиринт с самыми высокими стенами. И этот лабиринт настолько запудрил ему мозги, что разобраться, где заканчиваются чувства и начинаются бесполезные размышления, было невозможно. Йесон молча ждал своего выхода на сцену и совершенно не боялся, но в его груди была какая-то неопределённая, похожая на грязного серого пса, напряжённость. Вспомнилась прошлая репетиция. Отчего-то не было ни капли сил. Йесон кое-как приполз после репетиции в свою заветную каморку и опустился на пол, стукнувшись поясницей о пыльный плинтус. Виски стучали, а сердце билось слишком быстро, чтобы быть человеческим. На его запястье красовался огромный синяк, который он получил от слишком вспыльчивого руководителя. Танцевать не выходило, а концерт должен был состояться уже завтра. Мобильный в кармане кофты завибрировал. Чонун бессильно достал его оттуда и поставил разговор на громкую связь. - Хён, ты где? – голос Кюхёна из динамика был противный и шепелящий, совсем не такой, как обычно. - В… - начал вокалист, но осёкся, понимая, что тому лучше не говорить о месте его пребывания, – Собираюсь ехать домой. - Рёук-а за тобой заедет, разговор есть, - небрежно бросил младший и, видимо, хотел уже бросить трубку, но Чонун остановил его: - Кюхён-а? - М-м? – голос как-то притих, и из трубки доносилось только шуршание. - Кем ты был в прошлой жизни? - Процессором, - долгое молчание. Пока Йесон осмысливал, серьёзно ли ответил Чо, динамик неприятно хохотнул. – Хён, ты чего такими дурацкими вопросами задаёшься? Делать что ли нефиг? - Я серьёзно, - выдохнул Чонун. - И я. - было слышно, что младший хмыкнул. Тон его речи как-то поменялся, - Если эти прошлые жизни и существуют, то я бы был процессором – это по любому. - А я бы кем был? - Не знаю… Может быть, ручкой от микрофона? - Кю-а! Я действительно серьёзно! – возмутился на мгновение Чонун, а потом осознал, что донсэн просто понял, что Йесон слишком напряжён, и пытается помочь ему. - Расслабься, хён, ты опять себе что-то напридумывал там… - зевнул Кюхён, послышалось шуршание. – Давай, дуй домой, сейчас Рёук развопится. - Где твоё уважительное обращение… - скорее, автоматически произнёс Чонун и нажал на красную условную «кнопочку». Йесон надеялся, что Кюхён расскажет ему одну из миллиона его физических историй, которые служат тому отличным успокоительным и снотворным, но этого не последовало. - Правильно, не стоит ожидать от людей исполнения своих желаний, если ты их не говорил вслух, - пробурчал Чонун себе и, закряхтев от боли, поднялся с пола. Хотелось ощутить чужое тепло в своих руках, чтобы пальцы не мёрзли так сильно. Йесон вспомнил Сонмина: сердце сжалось, а голову сдавило. От него что-то прятали, но что? Чонун и сам не заметил, как оказался у двери в подсобку. Он привык отдаваться своим мыслям и воспоминаниям, и поэтому тело иногда действовало за него. Коридор на минус первом этаже был почти тих – басы со сцены доносились сюда в виде несильных вибраций и глухого звука – и тёмен: администрация экономила на электричестве. Внутрь подсобки сейчас заходить не хотелось: там была слишком высока концентрация бессилия, которое вокалист оставил накануне внутри. Парень поправил сценический костюм и, проверив кончиками пальцев краску на стене, опёрся на неё спиной. Прикрыл глаза и засунул руки в карманы брюк. Иногда полезно прислушаться к себе… - О чём ты думаешь, когда слышишь звук бьющихся друг о друга волн? - О потерях. - Что вспоминаешь, когда тебе говорят об улитках? - Ребёнка. - Что ты думаешь о слепых людях? - Я их люблю. - Йесон-а… Открой глаза. Чонун резко раскрыл глаза и уставился на Сонмина. Он сидел на коляске ровно перед ним и смотрел снизу вверх. Руки были аккуратно сложены на колени, а на нём самом был чёрный парадный костюм. - Я в последнее время мечтаю сделать вот так же, как и ты, - улыбнулся директор приюта вместо приветствия. Вокалист замер, боясь даже пошевелиться. - Как? - Встать возле стены и опереться на неё, - Ли кивнул в сторону Чонуна, - как и ты. В этой позе чувствуется какая-то свобода. Сонмин аккуратно развернулся спиной к вокалисту и двинулся назад до упора, пока спинка его кресла не встретилась со стеной. - Так свобода совсем не чувствуется, - заметил директор и развёл руками. Его взгляд переместился на Йесона, который до сих пор не мог нормально дышать, сам не понимая, отчего. Голову вскружило от боли в висках: с кем он говорил? С собой? Или действительно с Сонмином? Почему всё это кажется таким знакомым?.. - Йесон-а, тебе плохо? – заботливый голос Ли доносился как сквозь толстый слой мягких перин. Парень понял, что он сейчас свалится в обморок от жгучей боли, но не хотел снова показывать свою слабость, поэтому просто закрыл глаза и сжал губы, проговорив: - В порядке. Пойду. Выпью, - оттолкнувшись от стены, он пошёл в сторону лестницы, надеясь на то, что дойдёт до общей гримёрной. Боль не собиралась прекращаться. Ли Сонмин удивлённо смотрел на Йесона, чуть покачивающегося из стороны в сторону, и думал, значат ли ответы парня то, что он вспомнил далекий тысяча девятьсот одиннадцатый год? Значит ли это, что Сонмин – не единственный в мире, кто может хранить память поколений?.. *Туя – вечнозелёное дерево или кустарник, редко очень крупное дерево до 60 метров высотой при диаметре ствола 2,5 (до 6) метров.