***
«Добросердечный» означал теплые чувства к семье. «Возвращение на Родину» — радость и мечты об окончании войны. Действие кода слабело. Баки чувствовал это, я тоже. К сожалению, садисты из Гидры не додумались прописать поведение кода при попытке взлома, но мы упорно двигались «на ощупь». А может быть, будучи уверенными в своем господстве, нацисты-психопаты даже не рассматривали возможность того, что однажды Зимний Солдат выйдет из криокамеры и попадёт к хорошему психологу. Однако факт был фактом: сразу после того, как мы «вскрыли» половину кода, каждое новое слово давалось нам легче предыдущего. И два следующих триггера мы взломали всего за три дня на моей кухне, беседуя о семье Джеймса и о военных годах, когда он ещё верил в чудо. А под вечер к нам присоединился Стивен, привезший пиццу и пару бутылок пива. На мой вопросительный взгляд он только пожал плечами и ответил: — Я люблю приятные воспоминания. — Давай ещё костер разведём и споём, — хмыкнул Баки, одним щелчком железного пальца сбивая крышку и разглядывая этикетку обычного «Heinеken». — Всё равно напиться мы не сможем. — Иногда я об этом жалею, — покачал головой Стив. — Сначала не пить из-за слабых печени и почек, а потом лишиться этой возможности навсегда. — Зато у тебя не было постыдных пьяных выходок, — поддержала беседу я, делая глоток. — Не многие могут этим похвастаться. — Согласен, — Джеймс выглядел до того расслабленным, что я даже забыла, что мы фактически весь день копались в его памяти. — Как-то раз я пытался очаровать… Мэгги? — он задумался. — Помнишь её? — Мэгги Смит, — кивнул Стив, пережёвывая кусок пиццы. — Из булочной. — Да, — Барнс тихо рассмеялся, от чего у меня приятно защемило в груди. — Я перебрал, залез на барную стойку и пел гимн. Я не сдержала широкую улыбку, представив себе эту картину. — А чем похвастаешься ты? — заметив моё веселье, усмехнулся Баки. — Рассказывай. — Ну, — я задумчиво повертела бутылку в пальцах, — в колледже мы на спор пошли в морг, после вечеринки в честь окончания второго курса. — Боюсь спросить, что там произошло, — в глазах Стива появились смешинки. — Я испугалась лаборанта, запнулась о порог и уронила учебные скелеты прямо на него, — я сделала глоток пива под дружные смешки суперсолдат. — А пока падала, схватилась за весы и перевернула на него чью-то печень. Парень так кричал, что прибежала охрана и, в общем… Скажи мне кто-нибудь полгода назад, что на моей кухне будут сидеть Капитан Америка и Баки Барнс, я бы предложила свою консультацию. Но сейчас мне было до жуткого уютно делиться с ними своей жизнью и слушать рассказы людей из совершенно другого времени. И что самое замечательное — смотреть, как Баки не пытается мучительно выдрать из себя воспоминания. Они больше не приносили агонию, потому что многие из них больше не сковывал код. Когда у меня зазвонил телефон, на часах уже было давно за полночь, а мы смеялись над очередным воспоминанием Стива. Номер был неизвестным, и я непроизвольно напряглась. С недавнего времени подобные вещи ассоциировались только со Сталкером, который притих, видимо узнав, что за ним тоже устроили охоту. Однако телефон не умолк и через две минуты. — Бренди? Все нормально? — после очередного моего напуганного взгляда на экран мобильника, поинтересовался Джеймс, заставляя меня натянуто улыбнуться. — Да, конечно, — неубедительно соврала я, поднимаясь со стула. — Я на минутку. Выйдя в коридор собственной квартиры, я, наконец, ответила на звонок, негромко проговорив: — Слушаю вас? — Бренди Форд? — женский голос на том конце позволил мне выдохнуть скопившийся страх. — Да, всё верно. Чем могу помочь? — мой взгляд внезапно упал на слегка отклеившиеся обои. Надо бы исправить это, был у меня где-то клей… — Моё имя детектив Чейз, — обои резко перестали занимать мои мысли, а следующая фраза женщины буквально выбила меня из состояния равновесия, заставив облокотиться на стену. — Кем вы приходитесь Стефани Эллен Вудс? — Я её подруга, — только не это, только не это, чёрт, только не… — Стефани была найдена убитой сегодня у себя в квартире. Соболезную вашей утрате. Дальнейшие слова детектива я слышала, как через вату, на автомате записывая адрес, куда приехать на опознание, во сколько приедут завтра её коллеги, чтобы задать мне пару вопросов… Мне казалось, что я сплю. Что всё происходящее, какая-то безумная альтернативная реальность, где всё неправда, где все лгут. Но затем детектив Чейз попрощалась, в трубке послышались гудки, а никто так и не разбудил меня. И я тупо смотрела на листок с адресом, понятия не имея, что делать. Всё в таком же состоянии я вернулась на кухню, рассеянно поворачиваясь, когда Баки спросил, кто звонил, и напряжённо фокусируя взгляд на лице мужчины. — Моя подруга Стефани… Её убили. Звонил детектив. Не знаю, что произошло со мной в тот момент, когда я произнесла эти слова, но мир будто бы резко обрушился на меня, заставляя часто заморгать. Только сейчас я почувствовала, как крепко сжимаю телефон — костяшки побелели от напряжения. — Мне очень жаль, Бренди, — на лице Стива отразилось такое горькое сочувствие, что я опустила взгляд, понимая, что как никогда близка к истерике. — Что произошло? — Они не сказали, — голос дрогнул. — Простите, мне нужно… Я быстрым шагом вышла из кухни, почти вбегая в спальню и закрывая дверь. Мне было плевать, что, по факту, у меня гости, я знала, что они поймут меня. В то время как я переставала что-либо понимать. Сначала Дэвид, теперь Стефани. Мне было больно. Мне было дико, безумно, блять, больно. Моя Стеф… Весёлая, безумная, сумасбродная и красивая. Дающая самые смешные советы, всегда готовая приехать, поддержать и помочь. И её не было. Это не укладывалось в голове. Осознать произошедшее было так же сложно, как и то, что в один из самых напряжённых моментов моей жизни мне нужно было справляться с утратой близкого человека. Что я не могла позволить себе горевать столько, сколько нужно, как советовала своим пациентам. Что все ментальные технологии, которые я так отлично применяла в своей практике, не были применимы ко мне. И я всё же расплакалась. Наверное, так горько, до спазмов в горле и боли в груди, я не плакала ни разу в жизни. Слезы промочили наволочку, нос был забит, но я погрузилась в собственную потерю, понятия не имея, как взять себя в руки. Сил больше не осталось. Смерть Дэвида, ультиматум Росса, угрозы Сталкера, а теперь ещё и смерть подруги. Я не была суперсолдатом, и не могла стоять до последнего. Я чувствовала себя маленьким сгустком боли, раз за разом вспоминая наш последний разговор с подругой, который состоялся буквально за день до этого злополучного звонка. — Эй, крошка, — Стефани чмокнула меня в щёку, тут же аккуратно вытирая след от помады. — Отлично выглядишь. Она протянула мне стаканчик с кофе — моя работа закончилась раньше, и мы решили слегка прогуляться. Как и всегда напитки были с Вудс, она обожала угощать всех и всем. Взамен на разговоры о личной жизни. И моя её интересовала в первую очередь. — Ну что? Кружевные трусы сработали? — мы уселись на лавочку в сквере рядом с моим центром, и Стеф слегка тряхнула гривой блестящих рыжих волос, доставая тонкие вишнёвые сигареты и закуривая. — Если нет, то твой солдатик — кретин. Я рассмеялась, слегка стукнув её по колену. — А если серьёзно, Форд, — подруга вдруг перевела на меня взгляд своих тёмно-карих глаз, становясь неожиданно серьёзной, — ты впуталась в какое-то тайное дерьмо. И я не хочу, чтобы ты пострадала. И если этот твой Джеймс заставит тебя грустить, то я лично оторву ему то, что он называет яйцами. — Договорились, — рассмеялась я. — Но в моей ситуации Джеймс, наверное, единственный, кто вряд ли может заставить меня грустить. Он самое светлое пятно там. — Неважно, — отмахнулась Вудс. — Все мужики одинаковые. И то, что ты втрескалась по уши, вообще не меняет суть. И кстати, зайка, — она кинула окурок в мусорку, ныряя в недры своей большой дизайнерской сумки и доставая оттуда небольшую коробочку, размером примерно с две ладони. — Это тебе. — Стеф, не стоило, — укоризненно пробормотала я, зная, что обратно подарок подруга не примет и обидится. — Что там? — Откроешь дома, — подмигнула мне она. — И снимай реакцию на видео, потом пришлёшь. Я хрипло выдохнула, садясь на кровати и открывая ящик тумбочки. Подарок подруги я так и не успела открыть, будучи погруженная в работу. А сейчас мои пальцы мелко дрожали, когда я развязывала кокетливую красную ленточку и поднимала крышку. Внутри был плотный сверток из крафтовой бумаги, а поверх него лежала записка. Я снова почувствовала, что плачу и всхлипнула, распрямляя листок и читая витиеватый почерк подруги: Помни, что ты достойна всего, к чему стремишься. И завязывай уже с хлопковыми труселями, тебе не восемьдесят пять. Используй подарок по назначению, поверь, это будет феерия. Люблю тебя, конфетка. С. Прямо у инициала был алый отпечаток губ. Я не сдержала улыбку, стирая со щек слезы и разворачивая свёрток, заранее зная, что там. В моих руках лежал комплект белья из чёрного кружева, такого мягкого, что я сразу же влюбилась. И, да, он был безумно сексуальным. Стефани разбиралась в этом, как никто. Убрав коробочку в комод, я вновь легла на кровать, упираясь взглядом в стену и слыша, как кто-то заходит в комнату. Хотя почему кто-то? Еле слышные шаги были знакомы мне слишком хорошо, чтобы я их не узнала. — Мне жаль, — матрас слегка прогнулся под весом Баки, когда он сел рядом. — Мне тоже, — тихо ответила я. — Стив?.. — Ушёл, не переживай, он всё понимает, — рука Джеймса коснулась моего плеча. — Тебе нужно отдохнуть. Столько, сколько захочешь. Не работать, а просто… дать себе время. — И что делать? — грустно хмыкнула я, глядя на мужчину. — Стефани откусила бы мне голову, если бы узнала, что я скорблю по ней, рыдая целыми днями. Она была, — я запнулась, подбирая слова, — за жизнь. Считала, что грусть — это трата времени. Забавно, правда? Так что, я не могу, Джеймс. Не так. В комнате на пару минут повисла тишина. — Я могу уйти, если хочешь, — вдруг предложил Баки. — Я не силён в утешениях… — Нет! — чуть резче, чем надо ответила я, не представляя, как остаться одной. Мне нужно было человеческое тепло. — Останься… Пожалуйста. И в тот вечер не было поцелуев, не было страсти или чего-то большего. Я просто крепко обняла Барнса, прижавшись щекой к его груди и слушая мерный стук чужого сердца, который с каждым ударом напоминал мне, почему я не могу сдаться. Помни, что ты достойна всего, к чему стремишься. Люблю тебя, конфетка. С.***
Похороны были скромными. Как выяснилось, позвонили мне, потому что я была у подруги в экстренных контактах рядом с её гинекологом и салоном красоты. Кому-то могло показаться это грубым и глупым, но это была моя Стеф, урну с прахом которой медленно опускали в землю. Её отец, организовавший основную часть церемонии, приехал через два дня после произошедшего. И в тот момент я поняла, почему Вудс предпочитала не особо распространяться о своей семье. Пожилой полный католический священник уже пятнадцать минут читал молитву у могилы дочери, которая даже не верила в Бога. Это казалось мне таким неправильным и пафосным, что я опустила взгляд на надгробную плиту. «Красота и смерть — это две истины, которые мне известны». На этой надписи настояли мы с Алекс. Выпив вина или своей любимой текилы, Стефани всегда начинала говорить про эту фразу (услышанную ей в каком-то сериале) и про то, как хочет быть упокоена, и не выполнить эту просьбу мы не могли. Крисби безостановочно всхлипывала в платок, мистер Вудс читал молитву, с неба сыпался противный мелкий дождь, а я навсегда прощалась с другом. Наверное, было бы проще, если бы я верила в Бога, но я не верила. И поэтому, когда молитва закончилась, я почти выдохнула с облегчением. Мне нужно было уходить. Положив несколько красных роз на траву у плиты, я ещё раз выразила свои соболезнования родным подруги и медленно зашагала с кладбища, стараясь идти так, чтобы каблуки черных лодочек не проваливались во влажную землю. Однако на половине пути мой телефон, который я уже успела возненавидеть за последнюю неделю, зазвонил. И чёрт меня дёрнул опять, не глядя, ответить. — Привет, Бренди. Наверное, моя нервная система всё ещё пыталась блокировать весь стресс прошедшей недели. Или виновата была лошадиная доза успокоительного, которую я выпила пару часов назад. Но голос Сталкера заставил меня лишь немного напрячься и продолжать идти в сторону дороги, а не замереть и испуганно заверещать, как хотелось раньше. — Не разговариваешь со мной? — кажется, Наташа качественно подпортила ублюдку «техническую часть вопроса», потому что голос впервые не был обработан компьютером, хотя и звучал глухо, будто бы через плотную ткань. — Тебя стало так сложно достать, малышка. Я скучал по тебе. — Что тебе нужно? — грубо перебила я, наконец, выбравшись на твёрдый асфальт и махнув рукой ближайшему такси. — Что, мать твою, тебе нужно? — Ну-ну, не груби, — я всё же почувствовала, как липкий страх проходится по спине и шее, а руки становятся ледяными. — Твоя подружка-шлюшка была такой лёгкой добычей, что я даже заскучал, пока душил её. Наверное, всякой нервной системе приходит конец. Я знала, как работает наш головной мозг, как реагирует на стресс, как обрабатывает страшные или грустные новости, но я всегда считала себя достаточно уравновешенным человеком… В общем, в тот момент я потеряла контроль. Иначе я не могла объяснить, как после признания, угрожающего мне почти месяц анонима, в том, что он убил мою подругу, я решилась перебить его и тихо произнести: — Ты ответишь за всё, кусок дерьма. И сбросила трубку, абсолютно отстранённо наблюдая за уведомлением на экране: «Запись разговора сохранена в папку «Диктофон». Это кстати было указание Романофф. Когда она узнала, что я никак не фиксирую разговоры со Сталкером, она посмотрела на меня, как на полную идиотку и тихо выругавшись на русском, изогнула бровь, объясняя, как ребёнку: — Ты не в каком-то боевике, Бренди. И не в долбанном детективном романе. Если ты хочешь, чтобы после того, как я его найду, этого козла прижала полиция, то не тупи и собирай доказательства. И это, наверное, было так логично, что я буквально зависла на пару секунд. Возможно из-за всей истории с Россом, моя вера в справедливый суд слегка пошатнулась. …я уселась в такси, называя домашний адрес и набирая сообщение для Наташи. Нью-Йорк всё же накрыл полноценный ливень, делая очертания зданий размытыми через стекающую по стёклам воду. А в душе не было пресловутого урагана, страха или паники. Наверное, механизм в моей голове, который отвечал за истерики, слегка сломался за последнюю неделю. Или просто в милой спокойной Бренди Форд проснулась первобытная злость. Потому что я собиралась пообещать Романофф любую услугу за то, чтобы она нашла эту скотину. …вот только всё опять пошло не по плану. Ну, или, точнее, я себя переоценила. Потому что как только я увидела Наташу на пороге своей квартиры, как только зашла внутрь, пропуская шпионку вперёд, как только скинула замызганные туфли и влажное пальто, как только вручила ей телефон с записью… В общем, меня накрыло. Видимо вообще за все предыдущие дни (недели?) постоянной нервотрёпки, в которой я держала себя в руках, оставаясь умиротворённой и рациональной. А вот сейчас я носилась по своей маленькой кухне из угла в угол, пару раз споткнувшись о ножку стула и тут же пнув эту хренову мебель куда подальше. Наташа, попавшая под горячую руку, обращала на мой психоз не больше внимания, чем на жужжащую муху, копаясь в своём смартфоне. И думаю, что она бы так и продолжала, если бы при очередном взмахе руками я не сбила с отрытой настенной полки две чашки и чайник для заварки, которые разбились с таким грохотом, что даже мои рыдания оборвались, заставляя замереть истуканом посреди устроенного мной бардака. Шпионка беззвучно выдохнула, грациозно поднимаясь с места: — Успокоилась? Я кивнула, глядя на осколки рядом со своими босыми ногами. Красивый был сервиз. Подарок мамы на прошлое Рождество. — Швабра в коридоре? — Романофф легко перепрыгнула «поле боя» и, дождавшись моего очередного заторможенного кивка, попросила: — Не трогай ничего. Сейчас вернусь. Не то, чтобы я собиралась что-то трогать, знаете. Осколки были моими верными товарищами на протяжении многих лет. Если подсчитывать, сколько посуды я побила за почти двадцать восемь лет своей жизни, то можно было бы обвинить меня в геноциде кружек и тарелок и отправить в тюрьму. Представив, как меня сажают за «жестокое уничтожение сервиза», я ощутила подкатывающий к горлу смех. Знак был очень плохой. Очень-очень. Но я всё же рассмеялась, чувствуя дикую слабость в ногах и опускаясь на пол рядом с кучей осколков. Жутко, жутко, жутко, какой-то частью мозга понимала я, но остановиться не могла, продолжая беззвучно хохотать и утирать слёзы одновременно. Мне даже не было смешно. Так что я собрала последние крупицы сил, понимая, что смех уже перерастает в неконтролируемые рыдания, зажмурилась, крепко впиваясь короткими ногтями в запястье другой руки и начала дышать. Раз, два, три — глубокий вдох. Четыре, пять, шесть — выдох. Семь, восемь, девять — вдох. Десять — задержать дыхание. Девять, восемь, семь — выдох… В какой-то момент паника перестала сжимать лёгкие, а в носу больше не щипали непролитые слёзы. Дышать стало легче, а измученный за день разум начал работать, впуская здравые мысли в голову. Для начала нужно открыть глаза. Встать с пола, не трогая осколки, а то ведь порежусь. Узнать, куда пропала Наташа… Куда? Ладно, начнём с простого. Я открыла глаза. И уставилась прямо на Джеймса, который стоял рядом с Романофф в проходе, глядя на меня с таким беспокойством, что я мгновенно ощутила запоздавшее чувство стыда. Вид у меня, скорее всего, действительно был не очень. Измятое чёрное платье, которое я так и не сняла после похорон, колготки с поползшей парой стрелок, красное зарёванное лицо, растрёпанные волосы, — чертова отросшая чёлка! И это помимо того, что я сидела на полу в окружении кучи осколков. Не девушка, а мечта. Не психолог, а сказка. — Если ты успокоилась, — на лице Наташи не отразилось ни одной эмоции от открывшегося ей вида. Она просто быстро начала сметать останки сервиза в совок, — то сейчас мы будем рассказывать Барнсу всё, что ты так упорно пыталась от него скрыть. Я резко поднялась на ноги, качая головой и пытаясь хоть немного разгладить мятое платье. — Тебе это сейчас не нужно, — я умоляюще посмотрела на мужчину. Пожалуйста, не делай всё ещё хуже, я и так потеряла всю свою гордость и весь профессионализм, пожалуйста… — Просто поверь, Джеймс. — Он пообещал мне, — Наташа высыпала осколки в мусорный бак и усмехнулась, — цитирую: «Оторвать эту дурную русскую голову», если я не расскажу о том, какие общие дела у нас могут быть с его… психологом. Последнее слово из уст Романофф звучало настолько многозначно, что я даже слегка смутилась. — Во что ты впуталась? — глаза Джеймса были похожи на грозовое небо, а железная рука так крепко держалась за дверной косяк, что я думала, что скоро останусь без него. — Бренди? Я кинула ещё один умоляющий взгляд на русскую, но та отчего-то совсем невесело улыбнулась и в каком-то спонтанном порыве прикоснулась к шее, тут же опуская руку обратно: — Прости, но моя голова мне дорога. Я снова посмотрела на Джеймса, пытаясь понять, оправдан ли был внезапный страх Наташи. И заметив, как крошится деревянный косяк под железными пальцами, поняла, что да. Он мог оторвать голову кому угодно. — Ладно, — вздохнула я, слабо улыбаясь, — но мне надо переодеться.