When we stood on the skyline Когда мы стояли на линии горизонта, There was no turning back Не было пути назад, And you said not to stare at the ground И ты сказала не смотреть вниз. There's a hole in my parachute as big as my heart В моём парашюте дыра размером с моё сердце, And the gravity's pulling me down И сила тяжести тянет меня вниз… Will you catch me when I fall? Ты поймаешь меня, когда я буду падать? Wrap your wings around my body Укрой меня своими крыльями, When I'm lost in the storm Когда я потеряюсь в буре And I'm calling И позову тебя… Hurts — Wings
***
Выставка действительно была интересной. Точнее, если бы я была, как мой племянник, то, наверное, я бы вообще сошла с ума, но, если уж быть откровенной до конца, мне было просто увлекательно. Не то знакомство с представленными «экспонатами» вживую, не то скептицизм, не то обида на Барнса, зависшего у своего собственного стенда, или всё вместе, — но я не могла просто начать пускать слюни на фотографии Ревущих. Поэтому я спокойно вчитывалась в вырезки из газет того времени, рассматривала кадры военной хроники, но боковым зрением приглядывала за своим пациентом. Барнс вообще вёл себя странно. Конечно, подобная фраза подходила ему всегда, но, боги, если он пытался казаться незаметным, то это почти не работало. Во всяком случае, на мне. Потому что, не знай я, кто этот мужчина, я бы подумала, что он пришёл украсть несколько фотографий Баки, а, может, ещё и форму. Поймав настороженный взгляд смотрительницы зала, я решила, что пора спасать положение и аккуратно пробравшись сквозь людей, слегка коснулась руки Джеймса. Он отвлёкся от изучения стенда, поворачивая голову и глядя на меня из-под низко опущенного козырька кепки. — Прикидываешь, как бы подстричься? — поинтересовалась я, тоже начиная разглядывать биографию лучшего друга Капитана Америка. — Выглядело стильно. Я думала, что вас брили наголо. Его брови слегка приподнялись, выражая удивление. — По мне, так это более функционально в армии, — пояснила я. — А у тебя тут такая укладка, — я кивнула на военную хронику, где чёрно-белый Баки над чем-то смеялся и хлопал Стива по плечу. — Даже завидно. — Издеваешься? — тихо фыркнул Барнс. — Немного. Он подхватил меня под руку, уводя к витринам, за которыми покоились личные вещи команды. Взгляд скользнул по предметам, и я не удержалась от вопроса: — Крестик? Откуда он тут? — Я снял его сразу после плена, — пожал плечами Джеймс. — И отдал Стиву. А сюда его, наверное, передала Пегги. Я никогда не был особо религиозным, но мама ходила в церковь. Сестра тоже. — Почему ты его снял? — мы двинулись дальше, огибая группу школьников, которым экскурсовод рассказывал про детство Стива. — Ты тоже не носишь. Почему? — вопросом на вопрос ответил Барнс. — У меня слишком большой опыт работы с людьми, которым вера не помогла, — поморщилась я, жалея, что завела эту тему. — Я тебя поняла. «Уважаемые посетители Смитсоновского музея! Приглашаем вас посмотреть документальный фильм, посвящённый лучшему другу Капитана Америка — Джеймсу «Баки» Барнсу. Показы осуществляются каждые сорок минут в зале номер пятнадцать». Рядом с нами запищали две девочки-подростка, и одна взяла подружку за руку, утягивая в направлении двери с цифрой пятнадцать: — Смотрела его уже десять раз, поверь, Келли, он просто огонь! Пошли. Я беззвучно хихикнула, бросая взгляд на Джеймса. — Пошли, человек-огонь. Хоть посмотрим, почему девочки так сходят по тебе с ума. Даже в этом веке. Ладно, спустя десять минут просмотра, я уже отлично понимала тех подростков. Баки Барнс из сороковых был нереально обаятельным. Я даже грешным делом подумывала, как уговорить его на стрижку. И на более частые улыбки. И на военную форму… Хотя нынешний Джеймс был крупнее своей предыдущей версии. Одни бугры мышц спины и единственной руки чего стоили. Мужчина, сидящий рядом со мной, был уже не тем гибким красавчиком-снайпером (в голову против воли пришла шутка про то, как он точно попадал в девичьи сердца, но я решила её не озвучивать). Современный Баки был опасным, мощным и закалённым не одной войной. Семьдесят лет принудительной службы сделали из него идеальное оружие. А на видеоряде из личной коллекции Маргарет Картер был юный, позитивный и очаровательный сержант, любящий подшутить над товарищами и даже напевающий что-то у костра. — Миссия в Аззано стала последней в жизни Баки Барнса, — вещал диктор. — Он упал с поезда, навеки пропадая в заснеженном ущелье за тысячу километров от родного Бруклина. От сержанта сто седьмого пехотного, тело которого обнаружено не было, осталась только светлая память, тёплые слова Пегги Картер, фотографии и письмо, которое он отправил семье буквально за два дня до своей смерти… Я почувствовала ком в горле, и в тот же момент теплые пальцы Баки сжали мои. На экране развернулся скан старого конверта, а голос диктора озвучил появившиеся строчки: «Любимые мама и Ребекка! Пишу вам из северной Италии. Здесь очень холодно и снежно, и мы со Стиви часто вспоминаем, как играли в снежки в Бруклине. Враг отступает, кажется, что скоро война закончится, и я вернусь домой… Мам, не волнуйся, мы не голодаем. Похлёбка, конечно, совсем не похожа на твой картофельный суп, но она горячая и сытная, так что, сойдёт. Когда всё это закончится, то я буду готов съесть целую кастрюлю, честное слово. Бекка, надеюсь, что ты ещё не вышла замуж за того придурка Лесли Пакбергера. Что вообще за имя — Лесли? Не разочаровывай меня, сестрёнка. Завтра мы выдвигаемся на очередное задание, но не переживайте, когда это письмо дойдёт до вас, всё уже будет хорошо. Я люблю вас. Скоро вернусь домой. Ваш Баки». Экран потемнел, и на нём медленно появилась надпись: «Светлой памяти Джеймса Бьюкенена «Баки» Барнса, сержанта сто седьмого пехотного полка армии США, сына, брата, лучшего друга». Зажёгся свет, и я резко прикусила дрожащую нижнюю губу, отворачиваясь и вытирая слёзы. Мне не было стыдно за мою реакцию, но одно дело плакать из-за гибели хорошего парня из сороковых и слушать безликое письмо, а совсем другое дело, когда ты хорошо знаешь героя фильма. И когда он сидит рядом, смотрит фактически свои поминки, а все его родные давным-давно умерли. Когда мы шли в музей, я понимала, что легко не будет, но, кажется, что текст «предсмертного» письма теперь должен был остаться в моей голове навсегда. — Они ошиблись, — вдруг глухо произнёс Барнс. Я шмыгнула носом, поворачиваясь к нему и ожидая продолжения. — Там было сказано, что я упал с поезда, но, на самом деле, я успел зацепиться за поручень. Стив… Стив пытался дотянуться. Но не вышло. — Ты помнишь это? — боги, сколько ещё боли могло быть в этом человеке?.. — Как падал? — Это было первое, что я вспомнил после Вашингтона, — Барнс тяжело вздохнул, глядя на тёмный экран. — Было страшно, учитывая, что я даже плохо осознавал, кто я такой. И, да, фильм дерьмо. Пойдём отсюда. Мы вышли из зала, направляясь к выходу, когда я вдруг вспомнила об одной детали и вытащила телефон. Глянцевая поверхность экрана позволила мне увидеть подтёки туши под глазами, и я чертыхнулась, быстро стирая их пальцами под насмешливым взглядом Джеймса. Но лишь после того, как мы сели в машину, я спросила: — Сообщить о том, что я превратилась в панду, ты, конечно же, не мог? — Девушки уже давно из-за меня не плакали, — усмехнулся он. — Это даже льстит. — Я видела минимум трёх, которые заливались слезами на фильме, — хмыкнула в ответ я. — А почему ты сказал, что фильм дерьмо? Баки думал около пяти минут, упорно глядя на дорогу. А затем произнёс: — Потому что он был сделан со слов Пегги. Она была отличной женщиной и прекрасным бойцом, но знаешь, — он немного замялся, — мы все: я, Дум Дум, Гейб, Джим, Фэлсворт, Жак, были для неё частью Команды Стива. Я бы был рад сказать, что хорошо знал Пегги, но нет. И она плохо меня знала. Все эти «тёплые слова», — процитировал он, — дань памяти лучшему другу Роджерса. А не мне. Хотя в сороковых я бы оценил этот фильм, — резко сменил тему Барнс, чуть улыбнувшись. — Показал бы всем соседям и сам бы пересмотрел раз сто. — Любил хвастаться, сержант? — не удержалась от подколки я. — Скорее, любил демонстрировать свои успехи, — парировал мужчина. — Я бы понравился тебе в том веке. «Ты нравишься мне и в этом». — Не думаю, — сглотнув внезапное волнение, откликнулась я. — Уверена, что ты был ещё тем засранцем. — Мама говорила, что я самый очаровательный парень Бруклина. — А мне мама говорила, что я стану принцессой. Это было большим разочарованием. Барнс тихо, но искренне рассмеялся, паркуя машину и заставляя меня обратить внимание на то, куда мы приехали. Я вопросительно посмотрела на мужчину, но он ответил раньше, чем я успела спросить: — Национальная Аллея. С меня всё ещё кофе. — И пирожное, — напомнила я. — И пирожное, — кивнул он.***
— Ты была права, — стаканчик с латте приятно грел мне ладони, поэтому, в принципе, я была готова к разговору, который всё же решил начать Баки. — Я должен был тебе рассказать, почему мы сюда едем. — Продолжай, — я сделала глоток кофе. — И я кретин, — признал мужчина, качнув головой, отчего несколько более коротких прядей упали ему на лицо. Он тут же убрал их за уши раздражённым жестом. — Мне жаль, что я впутал тебя в очередную историю. — Знаешь, если бы мне давали по пять долларов каждый раз, когда я впутываюсь в какие-то истории, то я бы всё же стала принцессой, — я тепло улыбнулась Барнсу. — Но вот про хлопанье дверями я серьёзно. В следующий раз я догоню и хлопну дверью по тебе. — Я бы даже проверил, получится ли, — Баки остановился у пруда, наблюдая за утками. — Рискни здоровьем, — пробормотала я, в полной мере осознавая, что единственный вред, который я могла бы причинить кому угодно — это жёсткий секс с его мозгами. На этом мои способности заканчивались. — О чём задумался? — Сработает ли последнее слово. Я больше не ощущаю код в голове. Когда вернёмся, попрошу Наташу его прочитать, чтобы протестировать. — Я уже её попросила, — усмехнулась я, мелочно радуясь, что предусмотрела это заранее. — Русский язык чудовищный. Я уже боюсь спросить, куда мне применять новый словарный запас. Четырнадцать слов случайного порядка. Достижение года. — Радуйся, что меня нашли не японцы, — улыбнулся Джеймс, глядя на меня со смесью веселья и задумчивости. — Произнеси это. Я мгновенно перестала радоваться, воскрешая в памяти транскрипцию и произношение, а затем посмотрела мужчине прямо в глаза и проговорила: — Товарный вагон. Он слегка вздрогнул, но выражение глаз оставалось таким же, как и до фразы. И я не удержалась, мягко сжимая его руку в своей: — Нужно ещё будет проверить код полностью, но поздравляю. Ты справился. — Даже странно, — не делая попыток разорвать наше «рукопожатие», откликнулся он. — Жить с этой бомбой в голове столько лет, а потом избавиться от неё навсегда. Приятные ощущения, надо сказать. Спасибо. Мы ещё какое-то время постояли у воды, а затем продолжили прогулку. Кофе в моем стаканчике начал остывать, и я поспешила его допить, выбрасывая ёмкость в ближайшую урну. Барнс же примостился на лавочке под деревом и закурил. Я последовала его примеру, опускаясь рядом. Между нами висела какая-то недосказанность, но поскольку у меня вопросов к мужчине не было, я ждала, когда он всё же задаст свои. И спустя пару минут это произошло: — Там, у машины, ты сказала что-то про «синдром спасённого». Что это? Часть моего анамнеза? Несмотря на то, что тема разговора была очевидна, мне потребовалось немало моральных сил, чтобы ответить. — В моей практике это происходит чаще, чем кажется, — я закурила, используя этот процесс, как способ отвлечься и не нервничать. — Наши отношения конкретно вышли за рамки «врач-пациент», и мне бы хотелось думать, что это искренние чувства, но… — я чуть не поперхнулась дымом, шумно выдыхая и не имея возможности поднять взгляд на Барнса. — Я оказала тебе помощь впервые за долгое время. А ты мог непроизвольно придумать себе, что… — Придумать, что влюблён в тебя? — перебил меня Баки. Я всё же взглянула на него и тут же об этом пожалела, потому что он явно злился. И даже слово «влюблён» не вызвало во мне бурную реакцию, потому что глаза напротив начинали напоминать грозовое небо. — Слушай, я, конечно, не всегда в ладах с головой, но это какая-то чушь. И как тогда, извини, твоя практика объясняет ответную реакцию? Твою? Потому что ты, чёрт возьми, реагируешь, Бренди. И мы оба это знаем. — Перенос твоих чувств на мои ощущения, — поморщилась я от собственной формулировки. — Грубо говоря, я тоже могла себе всё придумать. — Не думал, что когда-нибудь скажу такое, — глухо проговорил Джеймс, впечатывая окурок в сырую траву. — Но в прошлом веке было проще. Никто не думал о подобной херне. — Это не херня, Баки, — прервала мужчину я, начиная слегка злиться от бессилия. «Синдром спасённого» и так был щепетильной темой, а с учётом того, что касался он меня и Барнса, всё становилось дико напряжённо. — Это реальная проблема. — Это не проблема, Бренди, — развёл руками он. — Ощущение, что тебе просто хочется придумать какие-то сложности. Я закрыла лицо ладонями, теряя остатки терпения и открыла рот прежде, чем Баки мог бы продолжить: — Ты так говоришь, будто я какая-то недотрога, которой нравится водить тебя за нос, — он попытался прервать мою речь, но я готовила её слишком долго, чтобы это позволить. — Думаешь, меня не подрывает каждый раз, когда ты рядом? Да я с трудом контролирую каждую свою реакцию, Джеймс. Я впервые в жизни нарушила врачебную этику. И не единожды! А на постоянной основе, — сердце быстро стучало в груди, и я чувствовала, как краснеют мои щёки. Но не от смущения, а от волнения и беспочвенной, на самом деле, злости. — Я не прошу тебя сию секунду давать мне ответ о природе твоих чувств. Я прошу всего лишь подумать о том, откуда они появились!.. Всего лишь. Потому что иначе… — я замолчала, подбирая слова. — Иначе в этом нет никакого смысла. — Ты копалась в моих мозгах почти полгода, — в голосе Джеймса прорезалась несвойственная ему язвительность, и это неприятно царапнуло слух. — Странно, что ты не можешь это понять. — В данной ситуации мои мозги для меня приоритетнее, — грустно улыбнулась я. — И что? Как работает этот «перенос чувств»? Это вообще оно? — Барнс резко поднялся с лавки, и я тоже встала, понимая, что прогулка окончена. Мы шли обратно к машине. — Или, может, существует ещё какой-нибудь синдром? — Давай обсудим это, когда ты сможешь дать мне чёткий ответ? — тихо попросила я. — Судя по всему, не так уж он тебе и нужен. Баки дал по газам, заставляя меня нервно сжать руками сумку. Запретите этому человеку водить. Иначе я за себя не ручаюсь.***
Барнс даже не стал заходить в квартиру. Он припарковал машину, выдал мне ключи от двери, буркнул что-то про то, что вернётся вечером и ушёл, накинув капюшон на кепку. Я бы хотела его остановить, поговорить, но что нам было обсуждать? Его чувства? Он был свято уверен, что не мог себе их надумать. По правде говоря, мало кто из людей когда-либо отчётливо понимал, что эмоции по отношению к другому человеку, которые он принимал за любовь, могли быть, не более чем благодарностью или привязанностью. Это было похоже на детские страхи. Пока на твоём стуле куча вещей, и ты не думаешь о том, на что это похоже, — стул остаётся стулом. Но как только ты начинаешь размышлять о темноте, о монстрах и призраках, то твоя мебель с горой одежды резко превращается в чудовище, желающее тебя сожрать. Мне всегда плохо удавалось не думать о своих эмоциях слишком много. Потому что я не хотела ошибаться и обижать других своим отношением, которое могло измениться за долю секунды от понимания того, что это ненастоящее. Обсуждать же с Баки мои чувства я не желала совсем по иной причине. Потому что разобралась в себе почти сразу после визита Саванны и разговора с Джеремией. Мне нравился Джеймс. Думаю, что я даже была в него влюблена. И корень всего этого скрывался в том, что Барнс нравился мне ещё до истории с кодом и терапией. Тогда это, конечно, была лишь заинтересованность, некое влечение и интерес, но всё изменилось. В какой момент — я не знала. Но факт оставался фактом. Пока Джеймс не обдумал то, что я сказала, мои слова не имели никакого смысла. И я знала, что он обдумает. Потому что он был упрямым, эмоциональным и порывистым. Всегда, ещё в сороковые. В этом я убедилась сегодня окончательно. Никакая Гидра не смогла вытравить из него эти качества. Готовить ужин категорически не хотелось, и я, недолго думая, заказала на дом большую пиццу, пару бутылок безалкогольного пива и мороженое, искренне радуясь, что родилась в век прогрессивных технологий. А когда курьер примчался буквально через сорок минут, готова была расцеловать создателей Интернета. С этими же мыслями я приняла душ, переоделась в пижаму, состоящую из мягких штанов и майки на тонких бретельках, залезла на кровать, открыла пиво, откусила пиццу и включила телевизор. За Барнса я почти не волновалась. Он был взрослым мальчиком с железной рукой, с навыками шпионажа и маскировки, владеющий всеми видами оружия. Ему нужно было остыть, и я понимала и принимала то, что он ушёл. День был слишком насыщенный даже для моей психики. А для его вообще, наверное, ощущался подобием бомбы сброшенной на уже слегка покореженный город. Короткий тайм-аут был нужен ему больше, чем мне банка шоколадного пломбира. …Барнс вернулся спустя три или четыре часа, когда я в очередной раз щёлкала пультом, пытаясь найти хоть что-то интересное посреди рекламы и тупых ток-шоу. Я услышала негромкий хлопок двери, шаги по коридору, тихий скрип двери и только тогда обернулась, кажется, роняя челюсть куда-то под кровать. С меня даже спала сытая сонливость, которая навалилась после четвёртого куска пиццы. Потому что то, что я увидела, было… Было… Джеймс, святой Боже, Барнс подстригся. Доходившие уже до плеч патлы были аккуратно срезаны до длины, которую буквально сегодня я про себя воспевала в музее. Явно профессионально подстриженные виски и затылок, та самая лёгкая чёлка. А ещё Барнс убрал щетину. И тут я уже не выдержала, неожиданно сипло выдавая: — Твоя мама тебе не врала. (Винить пиво в своих откровениях было бесполезно — оно было безалкогольным). — Она была очень честной женщиной, — взгляд Баки быстро пробежался по моему телу, на пару секунд задерживаясь на вырезе майки. Ах, ты… — Давно нужно было это сделать. — У Стива случится инфаркт, — покачала головой я, всё ещё разглядывая мужчину. — Это символично просто до неприличия, Джеймс. Может, ты ещё татуировку набил? — Какую, например? — Барнс опустился на кровать рядом со мной, немного наклоняя голову. В комнате было темно, за исключением беззвучного телевизора, на котором шла какая-то кулинарная программа. И из-за интимного полумрака я буквально почувствовала желание провести пальцами по волосам мужчины. — Есть идеи? — Что там обычно бьют в армии? — пожала плечами я, яростно контролируя свои желания. — Обычно в армии бьют людей, — смазано сострил мужчина. Но затем его взгляд потяжелел, и он придвинулся чуть ближе, отчего его бионическая рука слегка задевала мою. — Я понимаю, почему ты попросила меня подумать, но знаешь, что я тебе скажу, Бренди? Я промолчала. — Я не бездомный щенок, который потянулся к первому попавшемуся человеку, ясно? — это было довольно жёстко, но я все ещё внимательно слушала. — Мне помогала подружка Стива Шерон, эта девчонка Ванда, Романофф. В Румынии у меня была добрая соседка. Ты не первая женщина в моей жизни, Бренди. И поэтому оставь «синдром спасённого» кому-нибудь другому. Я знаю, чего я хочу. Поэтому твоя очередь. Чего хочешь ты?.. Знаете, если бы облегчение, радость и волнение можно было бы превратить в энергию, то людям бы точно больше никогда не потребовалось электричество. Потому что ноша, которая свалилась с моих плеч в этот момент, была размером с планету. Я потянулась к Джеймсу, наконец, запуская пальцы в непривычно короткие волосы и чувствуя, как его железная ладонь несильно сжимает мою поясницу. На выдохе столкнувшись с мужчиной губами, прижимаясь ближе, крепче, чтобы не оставлять ни сантиметра между нашими телами, я не сдержала глухой стон. Моменты близости и страсти ещё никогда не были между нами настолько болезненно ясными. Теперь не было недомолвок и сомнений. Мы хотели друг друга, мы забирали друг у друга всё, что могли, и мы отдавали друг другу всё, что у нас было. Момент, когда погас экран телевизора, погружая нас в темноту, я благополучно пропустила, почти задыхаясь от горячих влажных губ, скользящих от моей ключицы до обнажённой груди и обратно. Даже, если бы сейчас в эту комнату вошли инопланетяне во главе со Споком, я бы просто кинула в них футболкой Баки, которую нетерпеливо стянула с него, обводя пальцами рельефный торс и спускаясь к ремню. Внизу живота расползался пожар, захватывая всё тело и делая чувствительным каждый дюйм кожи, и хотелось не игр и прелюдий, хотелось дать сгореть нам обоим ко всем чертям. — Ляг на спину, — облизнув губы, прошептала я, ногами отбрасывая ненужные сейчас штаны в сторону. Порочно сверкнули в темноте глаза Джеймса, и в ту же секунду он резко нас перевернул. Я поёрзала на его бёдрах, чувствуя, как сильнее сжимаются его пальцы — ледяные и горячие — на моих ягодицах, а затем наклонилась к его лицу, снова касаясь губ и ощущая, как с нас исчезает последняя одежда. По телу прокатилась волна жара и мурашек, когда я плавно опустилась вниз, прикрывая глаза и закусывая губу. Ноги мгновенно ослабели, но Баки сам подхватил меня, задавая темп, придерживая, направляя, притягивая, целуя глубоко и слегка сжимая мои волосы. Я потеряла ощущение времени, пространства и всего мира. Был Джеймс. Его руки, его губы, крепкие плечи под моими пальцами. И была я. Плавящаяся от этой бешеной близости, где каждое касание отдавалось дрожью и стонами. Ближе. Ярче. Острее. Приоткрыв губы, я резко ощутила, как всё тело резко бросает в жар, а спустя пару секунд хрипло простонал Баки. Всё ещё не выпуская меня из кольца своих рук и садясь на кровати, позволяя обвить его ногами, он прижался губами к моему виску, выдыхая: — Я влюблён в тебя, Бренди. Говорить я сейчас просто не хотела и не могла, поэтому только выдохнула, сонно улыбаясь и целуя живое плечо мужчины. — Приму это за положительный ответ, — хрипло рассмеялся он, ложась обратно и накидывая на нас смятое и отброшенное в сторону одеяло. — А теперь спи. Дважды меня просить было не нужно. Я ещё раз приподнялась на локте, заглядывая в восхитительно-тёплые глаза Джеймса, коснулась его губ в долгом и нежном поцелуе, а затем устроилась на его плече, впервые за долгое время засыпая без мыслей и страхов.***
Проснувшись утром и почувствовав горячее обнажённое тело, прижимающееся к моей спине, я не смогла сдержать радостной улыбки. Накануне я не особо думала об этом, но Джеймс никогда не просыпался со мной в одной постели. Не то, чтобы меня это сильно волновало, но, эй, я была влюблена, и мне отвечали взаимностью. Размышлять о таких вещах было нормально. Джеймс внезапно напрягся, чуть крепче прижимая меня к своей груди, и я с трудом развернулась в его объятиях, стараясь не нарушить чуткий сон. И либо госпожа Неудача дала мне пару выходных, либо её отогнал Барнс, но он всё ещё спал. И судя по всему, видел какой-то сон, потому что веки слегка дрожали, между бровей залегла тонкая морщинка, а губы были сжаты. Бионика, лежащая на моём бедре, вдруг напряглась, и я ойкнула, с сожалением отмечая, как резко распахиваются серо-голубые глаза. — Доброе утро, — улыбнулась я. — Доброе, — голос Джеймса был слегка сонным и хриплым, и это, кажется, могло стать моей новой религией. — Прекрати, пожалуйста, щипать меня за попу своей волшебной рукой, — попросила я, поддаваясь порыву и чмокая мужчину в губы. — Она холодная. Железные пальцы на моем бедре мгновенно разжались, а в глазах Баки появилась тревога: — Не больно? Мне снилось… что-то. — Не больно, — поспешила успокоить его я. — Сколько времени? — Час до будильника, — как-то уж очень довольно сообщил Барнс, а холодные пальцы бионики снова поползли по моему бедру, подбираясь к животу и очерчивая тазобедренную косточку. — Целый час. — У тебя в голове встроенные часы? — с придыханием спросила я, не останавливая мужчину. — Нет, — он приподнялся, нависая надо мной. — Но я расскажу тебе об этом чуть позже. Знаете, если и был способ заставить меня замолчать, забыть обо всём на свете и просто жить этим моментом, то Джеймс знал об этом всё. И я, черт возьми, не была против.