Знаете, когда на моем пороге появился Стив, я уже знала, что всё пошло по пизде. В общем-то, я так и сказала, безуспешно пытаясь угомонить очередной виток истерики:
— Стив, все пошло по пизде?
И он сказал:
— Да.
Не возмутился, не покраснел и не прицокнул языком, призывая следить за речью. Он кивнул, сжал губы, а потом сделал шаг вперёд, крепко меня обнимая.
«Мы вернулись на щите, а не со щитом».
«Мы потерпели фиаско».
«План провалился».
«Как теперь жить дальше?»
Капитан не спрашивал вслух. Но в его объятиях было всё это и даже больше. И мне не нужно было слышать от него подтверждение своих собственных страхов, потому что я поняла всё в тот самый момент, когда Джеймс сказал, что остаётся в Ваканде, чтобы дать бой инопланетному чудовищу по имени Танос и его армии. Джеймс Бьюкенен Барнс всегда готов был сложить жизнь на благо человечества. И я наивно надеялась, что всё закончится хорошо.
Однако сейчас во мне зрела мелочная и полубезумная радость:
если бы Джеймс рассыпался пеплом прямо у меня на глазах, я бы точно сошла с ума.
Хотя седые волосы, появившиеся за следующий год после того, как весь мир изменился навсегда, ясно давали мне понять, что весь мой позитивный панцирь, который я наращивала годами, не справился с обрушившейся катастрофой и треснул.
Прахом рассыпался не только Баки.
Мама, папа, Саванна, Лестер, годовалый Роберт, Элвис…
Вся моя жизнь.
Диана и Питер стали единственной причиной, почему я не позволила себе сломаться. Я была им нужна. Нужна так, как никогда до этого. А они были нужны мне. И, наверное, стоило сказать, что с ролью приёмной матери я справилась не так уж плохо. Иногда к нам заходила и Наташа, с которой мы стали не подругами, конечно, но теми, кто переживал одно и то же — потерю близких людей.
…стоит ли говорить, что после щелчка Таноса фактически рухнула мировая экономика? Началась безработица, расцвели вандализм и мародерство — мир катился в пропасть. И это в каком-то роде помогало: когда думаешь, как прокормить двух детей, времени на собственные страдания почти не остаётся.
Человеку свойственно адаптироваться ко всему. И спустя пять лет я уже слабо напоминала себя в двадцать семь.
Наивная Бренди Форд осталась где-то глубоко внутри — она была ранена и пыталась зализать раны, но я понимала, что это бесполезно. В мире, который остался после щелчка, не было места слабости. Я намеренно заставила себя не чувствовать потерю всего, что я так сильно любила, потому что я физически не могла это вынести. Мой предел боли наступил в тот момент, когда я распахнула дверь, надеясь увидеть там родные серо-голубые глаза, но вместо этого наткнулась только на Стивена Роджерса, который воплотил в себе всю боль человечества в целом, и всю мою боль в частности. Но Капитан Америка не просто так считался героем и, черт возьми, я понятия не имела, как и на чем он держался.
Потому что я держалась только ради племянников и призрачной надежды, что однажды проснусь, не чувствуя этого всепоглощающего одиночества.
Ещё я продолжала вести групповые терапии. Чаще всего бесплатно, потому что моя совесть не позволяла мне требовать деньги с людей, которые ощущали то же, что терзало меня. И хотя каждый сеанс больше напоминал поминки, где оставшиеся в живых пытались говорить о резкой и болезненной потере, иногда были и светлые дни.
Дни, когда я могла без слез вспоминать о том, какой глупой и неловкой могла позволить себе быть, болтая и задевая стопку тарелок, которые Баки играючи ловил, качая головой и закрывая мой рот поцелуем. Многие вещи с течением времени больше не казались такими же сложными, как тогда, за пару дней до щелчка Таноса. Я винила себя в глупой реакции на кольцо — боги, ну конечно же оно было обручальное! Тосковала по подколам сестры и мамы, обожающей Джеймса чуть ли не больше, чем меня. Это особенно стало заметно в наше первое Рождество вместе, когда я привезла Барнса в Платтсбург и воплотила свой тайный фетиш в жизнь: Баки в большом рождественском свитере, с отросшими волосами, завязанными в хвост, помогающий моей маме готовить глинтвейн. Кажется, тогда я серьёзно залипла на эту картину, напрочь забыв, что должна резать яблоки для пирога, и мама, порхающая вокруг моего мужчины с широченной улыбкой, хитро заметила, словно невзначай подсовывая мне ещё один фрукт:
— Солнышко, такими темпами десерт будет готов только к Пасхе. Оторвись, пожалуйста, от созерцания Джеймса и нарежь яблоки.
Я хранила эти моменты в памяти так же бережно и трепетно, как и все мелочи совместной жизни с Баки. Даже ссоры (вы же не думали, что у нас царила идиллия из диснеевских мультфильмов?) сейчас казались мне чуть ли не лучшим, что когда-либо со мной происходило. Конечно, серьёзно мы никогда не ругались, потому что моя профессия не позволяла мне орать без аргументов из-за плохого настроения. Но иногда мы цеплялись за мелочи, огрызаясь и фактически не разговаривая. Чаще всего это случалось, когда Баки возвращался с миссий, и я упорно делала вид, что у меня нет нервного тика от созерцания чудовищных гематом на его ребрах или от вида рваной раны на плече. Даже знание, что через два дня на месте повреждений не останется ни следа, не могло меня успокоить. А Джеймс мгновенно подхватывал моё мрачное настроение, одним взглядом показывая, что обсуждать это не намерен…
С каким бы удовольствием я бы встретила этот ледяной колючий взгляд сейчас. Живой. Настоящий. Близкий.
— Тётя Бренди? — Питер осторожно коснулся моего плеча, и я пару раз моргнула, стряхивая ностальгию. — Я выключил плиту. Ужин готов.
Я улыбнулась, ласково потрепав племянника по светлой макушке. Подрастая, он все больше напоминал мне мою сестру. И это грело душу.
— Иду, малыш, — кивнула я.
— Мне уже шестнадцать, — фыркнул Питер, уворачиваясь от моей ладони. — Не называй меня так.
— Ладно, мистер Взрослый, — я закатила глаза, вставая со стула и направляясь в кухню, где десятилетняя Диана уже накрывала на стол. — Как дела в школе?
— Математика — отстой, но в остальном нормально, — племянник разложил еду по тарелкам, а затем сел рядом. — Я свалил с групповой терапии сегодня. Задолбало.
— Я понимаю, но это должно приносить пользу, Пит, — покачала головой я. — Мы все переживаем потерю. Нельзя просто…
— От того, что я три раза в неделю буду говорить о том, как круто было, когда мама с папой были живы, мне не станет легче! — огрызнулся Питер. — Потому что их нет. И это факт.
— Да, но ты не можешь просто сделать вид, что тебе не больно, потому что это не так, — терпеливо пояснила я, стараясь не срываться. Подростки… — Это работает по-другому. Любая физическая рана требует времени на заживление. С психологическими принцип тот же.
— Ага, но только ты вот к психологу что-то не ходишь, а просто зависаешь в своих воспоминаниях, — буркнул племянник. — Приятного аппетита.
Я принялась за ужин, внезапно понимая, что слова Питера задели меня куда сильнее, чем хотелось бы. Я и сама знала, что последнее время всё чаще выпадала из реальности. И оправдывала это тем, что депрессия плавно перетекала в принятие. Пять лет с щелчка Таноса. Пять стадий горя.
Первый год — отрицание.
Мне кажется, я исчерпала лимит терпения Стива в тот год. Говорила: «Да не может быть, чтобы все было необратимо! Ты суперсолдат, Роджерс, ты точно знаешь тех, кто может всё исправить!». И он знал. Но Тони больше не хотел иметь ничего общего ни с кем из команды. Суперсилы, частичное бессмертие, магия, инопланетяне… Путешествия во времени? Нет. Невозможно.
Второй год — злость.
Мир выглядел, как полный отстой. И не злиться было невозможно. Денег было мало, племянники переживали потерю родителей, я пыталась помочь им, злилась на то, что не могу. И больше всего злилась на себя. На все те моменты, когда я могла стать счастливее, если бы чуть меньше думала и сомневалась.
Третий год — торг.
«Я перестану плакать по ночам, как только Питер закончит год на «отлично».
Запомните, самая дерьмовая затея — это попытки торговаться с собственной психикой.
Во всяком случае, я пыталась. Не вышло.
Четвёртый год — депрессия.
И этот вечный вопрос: почему меня не уничтожило щелчком? Почему я должна это чувствовать? Почему я?..
Я долго думала на эту тему. Пыталась понять, все ли дело в моем бесконечном невезении или это просто такая судьба, но я не знала. Никто не знал. Просто какой-то космический мудак возомнил себя богом и уничтожил сотни тысяч жизней.
Я была ни при чем. Но это не утешало.
Пятый год — принятие.
Это было сложнее всего, и я уже чувствовала это. Знаете, когда лишаешься близкого человека и сначала любое воспоминание о нем вызывает ком в горле и слезы. А спустя время — нет. И внутри начинает зарождаться чувство вины: неужели я его забываю? Неужели это уже не так больно? И ты принимаешь это. Что, да, ты живёшь дальше без того, кого любишь всей душой. Потому что если сейчас ты это не примешь, то вернёшься к стадии номер четыре. И не факт, что на этот раз ты справишься.
Именно это я и сказала Питеру после ужина.
И он кивнул, крепко меня обняв.
Мы были не одни.
***
Новость о героической смерти Тони Старка разлетелась по миру в рекордно короткие сроки. И только появившиеся люди, пытающиеся осознать то, что пропустили пять лет из жизни своих родных и друзей, вряд ли были способны до конца осознать эту потерю. Однако я могла.
Тони был отличным человеком. Тони был героем. Так же как и Наташа, с которой я даже не успела попрощаться.
— Ты приедешь на похороны? — голос Стива в динамике телефона был глухим и полным горя.
— Да, конечно, — я беззвучно всхлипнула, резко вытирая слезы. — Стив… Он там?
Я не знаю, какой ответ я боялась услышать больше. Я даже не хотела надеяться, но затем Капитан ответил:
— Да. И он очень хочет поговорить с тобой.
Меня хватило только на невнятное «да, пожалуйста, я тоже», прежде чем в телефоне раздалось:
— Привет.
Меня будто бы со всей силы ударили поддых, выбивая кислород из лёгких. Мне пришлось закусить костяшки пальцев, чтобы не разрыдаться в голос, и несколько секунд я просто дышала, пытаясь успокоить сердцебиение.
— Я заеду за тобой завтра, хорошо? Бренди?
— Да, — сипло откликнулась я. — Я буду ждать.
За пять лет я построила в голове сотни сценариев, при которых Баки оказывался жив, и наш первый разговор за долгое время становился полным, откровенным, спокойным. Но на деле я хотела просто свернуться клубком и щипать себя, пока не пойму, что это не сон. Я не знала, что ему сказать, а потому просто прошептала:
— До встречи.
И сбросила вызов, наконец позволяя себе разрыдаться и слыша, как за стенкой плачут мои племянники, которым спустя пять лет вернули родителей.
***
На мне было простое чёрное платье-футляр и чёрные кеды. Собранные в хвост волосы, отсутствие макияжа и покрасневшие глаза.
Я ехала провожать в последний путь друга. Человека, который вернул мне родных и близких ценой собственной жизни.
Однако перед этим я должна была встретиться с Джеймсом. И не сойти с ума.
Пять лет прошло для меня.
Мгновение прошло для него.
И я не знала, что говорить, как вести себя. Могла ли я поцеловать его? Или обнять? Что я должна была делать? Я чувствовала такую растерянность, что когда села на переднее сидение, даже не смогла взглянуть на него. Я до ужаса боялась показаться не той, кого он помнил. Потому что я изменилась слишком сильно. Его ожидания никогда бы не оправдались.
— Ты не сняла кольцо.
Это не было вопросом, но я отчётливо услышала «почему?». И наконец подняла взгляд на Джеймса:
— А почему я должна была?
— Ты учила меня жить дальше, когда была моим психологом, помнишь? — он плавно вёл машину, хотя я всегда ненавидела его резкую манеру вождения. — Я думал, ты сделаешь так же.
— Когда дело доходит до меня самой, я становлюсь дерьмовым психологом, — покрутив кольцо на безымянном пальце, ответила я. — Жить дальше оказалось слишком сложно. Но у меня были Диана и Питер, так что…
— Стив рассказал мне всё, — кивнул Баки. — Что мы будем делать дальше?..
— Давай поговорим об этом после похорон, — покачала головой я, отворачиваясь к окну, чтобы он не видел моих резко задрожавших губ. — Хорошо?
— Да, конечно.
Я рассчитывала, что слова для этого разговора появятся сами. Что я смогу взять себя в руки, взглянуть ему в глаза и придумать план дальнейшей жизни. Но когда венок с реактором уплыл уже на центр озера, я поняла, что сижу на лавочке под деревом и впустую смотрю на водную гладь. Раньше я бы, наверное, подошла к Пеппер, выразила бы свои соболезнования, нашла бы нужные слова утешения… Но сейчас у меня будто бы не осталось сил. Мне снова нужно было начинать жить по-новому.
— Я присяду?
Стив грустно улыбнулся, а я только указала на место возле себя.
— Как ты?
Я пожала плечами:
— Я не знаю. У меня ни одной цельной мысли в голове, все так запуталось.
— Да уж, — невесело усмехнулся Стив. — Тони бы сказал, что в таком бардаке невозможно работать.
— Нет, он бы просто налил всем виски и хорошенько проматерился бы, — поддержала шутку я. — И назвал бы все это диким пизде…
— Выражения, — по-доброму перебил Роджерс. А затем снова стал серьёзным: — Вы не поговорили с Баки?
Ну, естественно.
— Нет, Стив, — развела руками я. — У меня нет идей, что ему сказать. Я изменилась за пять лет, и я не уверена, что он захочет привыкать к этому.
— Ты говоришь точно, как он шесть лет назад, когда я нашёл его в Румынии. Тоже всё твердил, что он больше не «тот Баки», что мне это не нужно, но смотри, я все ещё тут, — Стив посмотрел на меня долгим пронзительным взглядом. — Ты его любишь?
Я кивнула.
— Тогда позволь ему самому решить, чего он хочет. У тебя есть возможность прожить жизнь с любимым человеком, не упускай её.
— У нас есть машина времени, теперь такая возможность имеется у каждого, — намекнула я, заведомо зная, что Стивен обдумывал такой вариант.
— Я много размышлял над этим, но надо жить дальше, — покачал головой Капитан. — Тони спас будущее. Думаю, было бы нечестно теперь жить прошлым. Верну камни и начну учить Сэма обращаться со щитом.
— Звучит, как план, — улыбнулась я. — Спасибо, Стив.
— Не за что, Бренди.
Роджерс ушёл, а я снова взглянула на озеро, а затем обернулась, мгновенно отыскивая взглядом того, кто был нужен. И беззвучно произнесла, зная, что Джеймс умеет читать по губам:
— Поговорим?..
Барнс кивнул, а затем медленно подошёл ко мне, устраиваясь рядом.
— Я бы хотела, чтобы эта речь была такой же крутой, как умеет Стив, но я просто так не умею, — усмехнулась я. — Мне почти тридцать три года, Джеймс, последние пять лет я растила своих племянников, я снова начала курить, мне снятся по ночам кошмары, и я понятия не имею, что делать и как дальше жить. Когда появился Танос, — я сглотнула, — мы только-только всё наладили, нам было спокойно. И я знаю, как ты ждал этого спокойствия. Так что если ты не захочешь сейчас… Я пойму и приму. Потому что сейчас я — бардак.
— Ладно, моя очередь, — кивнул он. — Когда мы познакомились, мне было уже сильно за тридцать, последние пять лет к тому моменту я находился в бегах, начал курить, мне снились по ночам кошмары, и я понятия не имел, что делать и как дальше жить. Я был диким бардаком, Бренди, — он аккуратно взял мою руку живой ладонью и несильно сжал. — Но ты была рядом. И я вообще уже не загадываю на будущее, но сейчас я хочу быть рядом с тобой.
— Значит, мы разберёмся? — я сглотнула ком в горле и несмело улыбнулась.
— Как и всегда, — Баки аккуратно приобрял меня за плечи, невесомо целуя в лоб. — Вместе.
Эй, госпожа Удача, я все же победила в нашем вечном споре. Живи с этим.
