R u my soulmate?

Содержимое бокала расплескалось по ковру, стоило Чонгуку опуститься на кожаное кресло. Белое сухое вино растянулось на джинсах темным уродливым пятном, но ему было совершенно плевать на это. На ногах стоять казалось невозможным, голова шла кругом, в глазах мутнело. Квартира Намджуна не блистала особым изыском, но даже без пафосных огромных картин и безвкусной мягкой мебели с золотого цвета обивкой она была до невозможности уютной: два кресла и диван, несколько пуфов, телевизор на стене напротив, черные тяжелые шторы и покрашенные в белый стены – смотрелось неброско и гармонично. Чонгук потянул ногу и потер носком ковер, куда предположительно пролил алкоголь, и поднес к губам бокал, выпивая все, что осталось. Настроения после увиденного несколькими часами ранее совершенно не было, потому, только переступив порог квартиры, Чонгук направился к столику с закусками, хватая бутылку наугад и наполняя бокал чуть ли не до краев. – Эй, друг, – Чонгук поднял голову на говорящего и следом виновато улыбнулся, будто бы извиняясь за свое крайне некрасивое поведение. – Тебя что-то гложет? – Нет, порядок, Намджун. Только немного заебался, – выдохнул он, растягивая губы в усмешке. Ким в непонимании вытянул лицо и присел на корточки перед Чонгуком, нахмурившись. – Нет, серьезно, не о чем беспокоиться. Прости за это, ладно? – Незачем извиняться. Кажется, это уже не просто шутки, – Намджун поднялся на ноги и похлопал Чонгука по плечу, – Подожди чутка. Чонгук проследил за ним, провожая его спину вплоть до того, как та скрылась за косяком двери, и откинулся на спинку кресла, вжимаясь в обивку почти в полную силу. Хотелось просто исчезнуть, чтобы он прямо сейчас оказался в общаге с Тэхеном, а время вдруг отмоталось на несколько часов назад. Он поклялся себе, что сам накинет тэхенов капюшон, несмотря на его отказы, шутливо поцелует в нос и облегченно засмеется, когда они зайдут в автобус до того, как встретят Инги. Но он не волшебник, а жизнь не сказка. Он покрутил в руках пустое стекло и ощутил острое желание выпить еще. Захотелось попросить бармена повторить, чтобы опустевший бокал снова наполнился жидкостью, ведь сил на то, чтобы подняться и самому достать выпивку, не было, но Чонгук, увы, был не в клубе. Ему оставалось лишь безынтересно обвести взглядом собравшийся народ, обреченно протяжно вздыхая. Затуманенными черными глазами он мазнул по собравшимся, остановившись на Тэхене, который тоже, словно почувствовав на себе прожигающий, пламенный, обернулся. Он стоял рядом с Джином, который воодушевленно что-то рассказывал, и, совершенно потерявший нить разговора, невпопад кивал его словам. А Джин, уже достаточно опьяневший для того, чтобы ему было совершенно все равно, со стеной ему общаться или все же с человеком, радостно болтал с тэхеновым затылком. А Тэхен своими невозможными карими глазами прожигал дыру уже в самом Чонгуке. Весь путь до намджунова дома они разговаривали на отстраненные темы. Тэхен не чувствовал глубоко затаившуюся обиду друга, беспрестанно что-то говорил и, будучи в приподнятом настроении, пытался развеселить Чонгука. Младший же правда старался слушать, но не получалось: он был занят сетованием на жизнь и на то, что не мог быть с любимым человеком. – О! – Тэхен натянул широкую улыбку. – Гукки, я сегодня общался с Ханен с филологического, которая на четвертом. Мечты, в которых Тэхен смущенно улыбался, когда Чонгук его заботливо укутывал в свой шарф, рассеялись, опуская его на землю и рисуя перед ним настоящего Тэхена. На которого он неровно дышал, и который был влюблен тоже. Только, жаль, – очень – не в него. – И? – выдавил из себя Чонгук и для убедительности даже вопросительно поднял брови. – Оказывается, сейчас идет конкурс международного масштаба! Там, короче, нужно написать повесть, и я думаю, ты обязан поучаствовать, – не унимался он, по-прежнему улыбаясь. – А знаешь, какие там призы? Первое место – учеба за границей – бесплатно! И, ты не представляешь, сможешь исполнить свою мечту и выпустить книгу. Ты же мечтал об этом! Чонгук почувствовал себя неуютно. – Я уже, – тихо выдохнул он, и слова его утонули в море чужих голосов и в неприятном скрипе открывшейся двери. – Уже пишу. – О, – взгляд Тэхена потускнел, хотя улыбка все еще играла на губах. Он вдруг растерялся, не зная, что сказать, и впервые за все время езды отвел взгляд, опустив его на свои руки. Чонгук заметил, как те, расслабленно лежащие на коленях, совсем немного сжались. – Тогда ладно. Просто... ты не говорил. – Я как раз собирался, – поспешил оправдаться Чонгук. Даже если на деле не собирался вовсе. Тэхен улыбнулся и постарался показать, что ни капли не расстроен. Ему, конечно, было обидно, что он был не в курсе, и, хотя, он и пытался уверить себя, что его ни капли не волновало это, если даже понимал, что глупо на такое обижаться, и, вообще, на такое дуются только дети – он не мог не. Разве дружба не строится именно на таких мелочах? Делиться разговорами о том, как прошел день, делиться радостями, секретами, тревогами, мечтами – разве не это должны делать друзья? Так почему в их с Чонгуком отношениях это все – пройденная станция, а все былое заменила липкая и неприятная недоговоренность? Чонгук считал секунды, в течение которых излюбленные карие глаза Тэхена были направлены на него. Его, как и всегда, когда между ними происходил контакт, одолело волнение, а рука на ножке бокала непроизвольно сжалась. Семь, восемь, девять – Чонгук первым отвел глаза и уставился на свою напряженную руку. Зашел Намджун, устроился на подлокотнике кресла, а Чонгук метнул в его сторону взгляд и впился им в бутылку неоткупоренного вина, что покоилась у того в руке, и в этот момент был невероятно благодарен. После третьего бокала Чонгук почувствовал себя так, словно сковавшее тело напряжение исчезло: плечи расправились, и дышать стало значительно легче. После пятой настроение приподнялось, и он даже коротко улыбнулся Тэхену, когда встретился с ним взглядом. Намджун иногда отходил к другим, но потом вновь возвращался к Чонгуку, чтобы пропустить с ним очередной бокал красного сухого. Через полчаса музыку из колонок сделали громче, и даже были попытки устроить танцевальный и рэп баттлы. Чонгук встал, покачиваясь из стороны в сторону – ватные ноги не держали его и грозились в любой момент подогнуться – но даже так он чувствовал себя легко, как перышко на ветру. И снова несдержанно улыбнулся Тэхену, который тоже улыбнулся ему в ответ. Настроение, осевшее на испачканном вином ковре, взметнулось к самому потолку намджуновой квартиры. Почти все находившиеся на вечеринке люди были знакомы Чонгуку, и если с некоторыми он поддерживал хорошее общение, то других знал лишь заочно. Намджун всегда приглашал мало людей, лишь близких, но сегодня даже превзошел самого себя: в просторной гостиной веселилось всего семнадцать, включая самого хозяина и не считая Хосока, который сильно опаздывал. Но это не делало вечер скучнее или унылее. Чонгук пообщался с Кихеном – хорошим другом Намджуна со школьной скамьи, перебросился парой фраз с особо веселыми сегодня Бэкхеном и Чанелем, которые являлись одногруппниками Кима, и даже познакомился с Реном. И наконец присоединился к Тэхену, который сидел рядом с Намджуном, Джином и остальными ребятами, устроился у того под боком, словно мест других не было(хотя их было предостаточно) и быстро влился в дискуссию. Хосок явился в самый разгар вечеринки, весь потрепанный, уставший и явно спешивший. Грудь его быстро вздымалась и резко опускалась, а пряди волос выбивались во все стороны, не оставляя ни намека на былую укладку. В руке его был пакет, который был тут же вручен Намджуну, и в котором покоились дорогие часы с кожаным ремнем и выгравированным на металле именем хозяина квартиры. Подарок, который он забрал сегодня и потому, собственно, опоздал. Не знай Чонгук, что Хосок натуральный натурал, то подумал бы, что часы парные. Потому что на запястье у друга теперь гордо поблескивали стрелки таких же, только с его собственным именем. Они и были парными, но парными потому, что Хосок сильно дорожил их дружбой. Время перевалило за три ночи, когда парни все дружно засобирались на перекур: суетились, искали свои куртки, переговаривались, задевали мебель, создавая еще больше шума. Хосок крикнул с порога, что они вернутся примерно через двадцать минут и оставьте нам тоже работы. Тэхен схватил мусорный пакет и начал собирать пустые бутылки, остатки еды и упаковки от разных чипсов, лениво переставляя ноги и довольно улыбаясь. Чонгук с Намджуном на пару старались привести кухню в относительный порядок, а еще несколько, не вышедших на перекур и непьющих, собирали посуду и относили на кухню. Джексон, раскинув ноги и руки в стороны, мирно сопел на ворсистом ковре. Чонгук словно находился в дымке, чувствовал себя раскрепощенным, свободным и, наконец, счастливым. Потому что весь вечер он находился очень близко к Тэхену, а тот и не думал, казалось, отодвигаться. Но теперь, когда в квартире почти никого не было, а тот был в соседней комнате, Чонгук боялся встретиться с ним. Казалось, он не сможет сейчас, когда он пьян и откровенен, смел и рисковый, сдержать дикое желание того поцеловать. Вечер выдался на славу, и Тэхен был измотан, достаточно для того, чтобы без раздумий согласиться на предложение остаться ночевать. Неважно, что придется делить поверхность пола и кровати с другими ребятами, которые пришли с тем же учетом. Неважно то, что останутся четырнадцать из восемнадцати. Даже если они живут на первом и специально оставили окно их комнаты приоткрытым на случай, если они вернутся, или то, что на машине путь до общаги занял бы всего двадцать минут – ничего из этого не сподвигло ни Чонгука, ни самого Тэхена уйти из уютного намджунова дома. Они готовы были завалиться спать даже на твердом полу. Тэхен схватил наполненные мусорные пакеты и понес их в коридор. Чонгук, стоящий у раковины, оглянулся на шорох и, увидев старшего, пошел к нему. – Тебе помочь? – спросил он, устало опершись плечом о стену. Сердце, которое Чонгук в такие моменты покрывал всеми знакомыми недобрыми словами, взволнованно забилось. Тэхен обулся, поднялся и, хватая один из пакетов, помотал головой. Уверил в том, что справится сам, но второму все равно хотелось помочь. – Дай помогу, – не остановился Чонгук и потянулся к его руке, пытаясь выхватить пакет. Рука к руке. Пакет соскользнул с тэхеновой ладони и встретился с полом, содержимое его разбилось с оглушающим треском, но никто в квартире не обратил на это никакого внимания: продолжали все так же вода из крана журчать, пакеты шуршать, а ребята вполголоса разговаривать. Чонгука прошибло током, а рука его, которая крепко сжимала чужую, покалывала и дрожала. Тэхен удивленно распахнул глаза. Тут — Чонгук вмиг сократил расстояние и, прикрыв глаза, поцеловал его. Прижался губами к чужим, желанным, пьянящим и любимым, чуть ли не заплакал, когда его не оттолкнули, впился сильнее, быстрее, крепко сжимая тэхенову холодную ладонь в отчаянной попытке согреть. Не ладонь. Свое заледеневшее сердце, которое был в силах отморозить лишь один Тэхен, и который страшно нуждался в человеческом тепле. Тэхен замер статуей, не отвечал и не двигался, но даже этого казалось невыносимо много, чтобы Чонгук почувствовал себя самым, черт возьми, счастливейшим человеком на земле. Он мысленно просил, молил, чтобы пожалуйста, прошу, Тэхен, прошу, не отталкивай меня. Я ведь так долго этого хотел. Но когда почувствовал упершуюся ему в грудь руку и отстранился, в глазах его отразилась огромная тоска, которую он на этот раз не смог скрыть за маской безразличия. Тэхен глубоко задышал и непонимающе уставился на Чонгука. А потом сорвался с места и, схватив куртку, рванул к выходу. И увел за собой, словно на привязи, разбитое, как и бутылки в пакетах на полу, сердце Чонгука. Даже если оно было искалечено, оно все еще, вчера, сегодня и навсегда, билось именем Тэхена. Чонгука захлестнула глубокая обида на мир, удушающее чувство вины и огромная горечь. Он с глухим отчаянием взлохматил волосы, портя остатки укладки, и со стоном прислонился к стене. Когда увесистая ладонь Намджуна внезапно опустилась на его плечо, он не нашел в себе силы даже вздрогнуть.