***
Чонгук сосредоточенно шел по протоптанному пути, не смея отвести от грязного подтаявшего снега глаз. Сегодня на улице погода стояла отвратная. В утренней темноте и в затопившем город тумане было нелегко что-либо разглядеть. Силуэты зданий вырисовывались на горизонте сплошными синими мазками, терялись и размывались, путаясь в дымке, но парням видеть было необязательно: они знали окрестность как свои пять пальцев. Потому шли оба, смотря под ноги, уже по заученному пути. Хосок шел в ногу с ним и был тихим, что ему было несвойственно, изредка поглядывал на опустошенного Чонгука и пытался спрятать руки поглубже в карманы. Они почти подошли к общежитию, когда тот впервые за все время пути подал голос: – Может, мне зайти к вам и взять твои вещи? Полотенце, хотя бы? – Не стоит, – резко бросил Чонгук, заставляя Хосока на долю секунды остановиться, но тот тут же понятливо кивнул и лениво шагнул ко входу общежития сам; Понимал, что Тэхен ночью ушел не случайно – есть причина, и даже попытался построить теории, но даже близко не предполагал истины. Чонгук остался стоять на холоде один, и именно сейчас, когда последнее человеческое тепло покинуло его, стало немыслимо одиноко. Он поднял глаза с носков Тимберленда на горящее окно их комнаты, с грустью и щемящей душу нежностью выискивая в ней силуэт единственного человека. Как он теперь осмелится посмотреть в тэхеновы глаза? Что он скажет, как он оправдается, когда увидит в них искреннее непонимание, детскую растерянность и укор? «Прости, я не хотел? – или, быть может, – Замнем, типа ничего не было, идет?» Смешно. – Пойдем, – Хосок появился будто бы из ниоткуда, выдернул из пучины сбитых в тугой ком мыслей и вернул на землю. Он кивнул на руку, где покоился пакет, и приподнял ее: – Я прихватил для тебя полотенце и мыло. Чонгук благодарно кивнул, потому что это было единственное, на что он был способен. Чон тряхнул волосами, будто бы прогоняя неприятные думы, и провел пальцами по затылку, неуверенно выдохнув: – Я у тебя сегодня переночую? Хосок неопределенно пожал плечами и ступил вперед, заставляя Чонгука отмереть и побежать вдогонку. И когда он, на секунду остановившись, бросил через спину взгляд на окно их квартиры, сердце в груди забилось мучительно медленно, грозясь остановиться. Тэхен смотрел на него.***
– Неправильно берешь дыхание, – заметил тренер, стоило только Чонгуку доплыть до бортика бассейна. – Что сегодня с тобой не так? Ты же обычно одним из первых преодолевал расстояние. Одолевал и скоростью, и выдержкой – сегодня ни то, ни другое. – Простите, тренер, – выдохнул Чонгук. Мужчина поднялся и кивнул, будто бы безмолвно принимая извинения. – Пять минут отдыха, пятнадцать минут свободного плавания и опять дистанцию на время, – громко объявил он и резкими широкими шагами, точно куда-то торопился, отправился в сторону выхода. Чонгук подтянулся на руках и сел на холодный кафель, опуская ноги в воду. Хосок, показавший результаты лучше, чем у Чонгука, остановился и поднялся, устроившись на бортике рядом с другом. – Ты не в состоянии сегодня тренироваться, может на этом остановимся? – предложил он. Чонгук беззлобно хмыкнул и с плеском опустился в воду, отплывая от друга. Хосок весело качнул головой и, проговаривая «придурок», поплыл следом. Потому что Чонгук не был бы Чонгуком, если бы не настоял на своем и не гнул до последнего свою линию. И чужое сомнение в нем разжигало желание доказать обратное, желание ткнуть собеседника в лицо его неправотой с ухмылкой: «Говорил, что не смогу, но я смог». Чонгук повернулся к нему лицом и, резким движением головы откинув в сторону мокрую челку, с разбитой улыбкой спросил: – Реванш? Хосок спрятал растерянность за улыбкой: – Идет.***
– Все в порядке? Тэхен? Тэхен тяжело взмахнул густыми ресницами и поднял голову с земли. – А... Да, нормально. – Чего ты так внезапно? Я испугался, когда ты предложил встретиться, – Инги попытался словить взгляд тэхеновых глаз, но тот старательно его прятал под отросшей челкой. Инги вспомнил его взволнованное «Давай увидимся? Очень надо» – охрипший словно ото сна голос в трубке – и тихое «пожалуйста», заставившие его забеспокоиться. Тогда он спустился к нему уже через пять минут, накинув куртку поверх домашней футболки. Инги предложил сходить в кафе, а Тэхен согласился: казалось, он был мыслями совсем в другом месте и кивал чисто на автомате – заторможенно и иногда невпопад. Они зашли в кафе, где, к счастью, было малолюдно, и поспешили спрятаться за столиком в углу, подальше от любопытных лишних глаз. – Ну? Инги отпустил официанта и тут же скрестил руки на груди, деловито откинувшись на спинку стула. Тэхен в непонимании приподнял брови и, наоборот, наклонился вперед, сложив руки на столе, точно школьник за партой. – Тебя же что-то тревожит? Расскажи мне. – Нет, ничего, – замотал головой Тэхен и улыбнулся. Улыбка не коснулась глаз: они все оставались грустными. – Точно? – Да, – продолжал улыбаться Тэхен, в первую очередь пытаясь убедить самого себя в том, что все действительно в порядке. Но не получалось. И в глубине души хотелось бы, наверное, чтобы и кто-то другой, несмотря на его попытки показать обратное, заметил это. Приободрил. Утешил. Поддержал. Но Инги, к его разочарованию, и вправду поверил, расслабился и тоже поднял уголки губ. – Хорошо. Тогда, значит, ты просто соскучился по мне, раз так внезапно позвал? В бархатном голосе заиграли смешинки, и Тэхен невольно коротко посмеялся. – От тебя ничего не скроешь, – с наигранной печалью выдохнул он, а Инги самодовольно хмыкнул и подмигнул. – И я тебя люблю, – улыбнулся Инги. Принесли заказанную еду. Сон рассказал про собеседование, которое прошло успешно, и с радостью сообщил, что уже с четверга возьмется за первый заказ. Он запускал грубые длинные пальцы, которые очень нравились Киму, во вьющиеся высветленные волосы и неизменно потягивал горькое капучино. На столе перед Тэхеном тоже стоял стаканчик с горячим напитком, потому что Инги постоянно это покупал, наверное, думая, что тому оно тоже нравится. И Тэхен всегда молча пил: не хотелось говорить, что ему не нравится – он боялся разочаровать его. Постепенно холод в душе заменился теплом заведения, мысли о Чонгуке отошли на второй план и стало немного легче. Тэхен любовался затянутым тучами небом, серой улицей, грязным слякотным снегом, и все больше ему нравилось сидеть в окружении уюта, обхватывая ладонями теплый стаканчик. – А знаешь? Я действительно чувствовал себя скверно, – признался Тэхен и взметнул глазами в сторону Инги, робко улыбнувшись. – Но теперь все в порядке. Спасибо, благодаря тебе я... Инги? Тот неотрывно пялился в одну точку и, казалось, выпал из реальности, все это время никак не реагируя на его слова. Тэхену стало не по себе. – Куда ты смотришь, Инги? – спросил он, развернувшись и проследив за взглядом старшего. – Что? А, ничего, Тэхен, – улыбнулся Сон, растеряно смотря тому в спину. – Просто задумался. Тэхен снова повернулся к столу, не найдя ничего странного у себя за спиной, но вдруг что-то потянуло его обернуться вновь, и тогда он зацепился за фигуру девушки за два стола от них. Одетая в облегающее горчичное платье, с распущенными черными длинными волосами, с гордо поднятой головой и ровной осанкой, – очевидно, уверенная в себе – она сидела и тоже смотрела в их сторону. Она встретилась с тэхеновым взглядом, и они одновременно будто бы удивились. Что-то в ней было, неподдающееся описанию: цепляющее и пугающее одновременно, странно завораживающее и неприятно отталкивающее. Тэхен услышал голос Инги, зовущий его, и медленно развернулся. – Ты на эти гирлянды так засмотрелся? – кивнул он головой в сторону, мило улыбаясь. Там вдоль стены висели гирлянды, водопадом «стекая» к самому плинтусу, горело приятным желтым светом, и выглядело действительно завораживающе. – Мне они тоже очень нравятся, красиво, да? Инги воодушевленно закивал и мило улыбнулся, подзывая Тэхена побыстрее съесть пиццу, пока та не остыла. Ким послушно прихватил один кусочек и, уплетая его, наслаждался приятным бархатистым голосом Инги, который увлеченно рассказывал рандомные истории. Почему-то Тэхену мерещилось, что тот пытался не смотреть в сторону того столика. *** – Блядь, как нет? – возмутился Чонгук, слабо ударив друга в плечо. Тело после двухчасового плавания было расслабленным и совершенно обмякшим, и отзывалось неприятной пульсацией на каждое лишнее движение. – Ты же говорил, что это можно устроить, еще в раздевалке. Что изменилось за пять минут? – Спокойно-спокойно, – Хосок на всякий случай в поражении поднял обе руки. – Извини, Чонгук, мне действительно неудобно, что я зря обнадежил тебя. Но я совсем забыл, что Кихен будет готовиться к завтрашнему конкурсу по вокалу. Ему нужна абсолютная тишина и... – Клянусь, я вообще ни звука не издам, ну? – Нет-нет, постой, и еще придет Шону и, ну ты понимаешь, любовь там, всякие дела... Я тоже переберусь, наверное, на ночь к другим нашим. Потому что, наверное, и я буду мешать. Oни же будут готовиться к конкурсу и... Ты же знаешь, у нас маленькая комната, не как у вас. Прости, никак, короче. – Совсем ты не умеешь врать, Хосок, – злобно фыркнул Чонгук, – Не хочешь, так и скажи, а не придумывай сотни лживых оправданий. – Серьезно, Чонгук. Можешь даже Кихену позвонить, дать номер? – в ответ неопределенный хмык. – Прости, дружище. Чонгук повел плечом и глазами указал на пакет в хосоковых руках: – Может, мне постирать и потом занести полотенце? – перевел он тему. В глазах горело разочарование. – Не стоит, – Хосок отмахнулся. – Ну ладно, бывай. – Ага. Увидимся. Хосок не мог сказать другу, что больше не в силах глядеть на грустную моську приятеля и смотреть, как тот подолгу пялиться в никуда. Вянет. Тот не понял бы в любом случае, если бы Хосок начистоту выложил все и попросил его поговорить с Тэхеном, что бы там ни случилось. Все у них там разъяснится, и он еще спасибо мне скажет, успокаивал себя Хосок, заходя в свою квартиру, в которой не было ни Шону, ни даже самого Кихена. *** Больше всего Чонгуку хотелось повернуть время вспять. Он словил себя на том, что желает этого в последнее время все чаще. В квартире было непривычно тихо: не гремела посуда, не слышалось пение Тэхена, не был слышен голос Сэма Смита, которого тот любил слушать, когда рисовал или занимался чем-нибудь еще. Было непривычно, потому что это Чонгук любил тишину, Тэхен – нет. Поэтому сначала он допустил мысль о том, что Тэхен решил посвятить воскресенье чему-то своему и куда-то ушел, и почти с облегчением вздохнул, как шорох с дальней комнаты заставил растеряться, а сердце в груди взволнованно забилось. Чонгук молча разулся, разделся и повесил куртку, как можно тише прошагал на кухню и почти устало упал на стул. Все необходимое: и домашняя одежда, в которую нужно было переодеться, и компьютерный стол со всеми нужными на завтра учебниками, в конце концов, даже кровать находилась в другой комнате, в которой находился Тэхен. «Встреча неизбежна», — Чонгук пустил смешок из-за нелепости своих мыслей. Он встал и выдохнул. И поклясться был готов, что даже на вступительных так не переживал. Тэхен стоял, опершись руками о подоконник, и неподвижно глядел на улицу за окном. Чонгук зацепился взглядом за футболку, которая, как и вся домашняя одежда, была ему велика, и потушил в себе желание коснуться дразняще открытой шеи. Чонгук молча проследовал к шкафу и выудил свою одежду, Тэхен все молча стоял к нему спиной. Рано или поздно, Чонгук понимал, кому-то из них придется нарушить эту тишину. Вопрос был только в том, кто из них храбрее и смелее. И если Чонгук, никогда не любящий проигрывать и не страшащийся ничего, всегда был намного сильнее Тэхена, то перед самим Тэхеном робел, как чертов младшеклассник. И он не был готов к словам, которые последуют после этой звонкой тишины, которые обрушатся лавиной, как только он осмелится что-то сказать, потому решил для себя в то же мгновенье, складывая джинсы в шкаф: «Пусть все пока останется так, как есть. Пожалуйста». Чонгук задвинул дверцу шкафа и тихо выдохнул. Искоса наблюдая за фигурой у окна, он направился к двери, и вдруг замер, пытаясь понять, не послышалось ли ему голосом Тэхена: – Зачем ты это сделал? Вопрос застал Чонгука врасплох: он до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, что теперь ему следует делать. Потому стоял, словно его пригвоздили к земле, и мысленно покрывал известными ему «красивыми» словами судьбу за такую подлянку. Нет. Нет. Нет. Блядь, нет. Нетнетнет. – Я? Я что-то сделал? – попытался удивиться он. – Не притворяйся, Чонгук, – в голосе Тэхена появился металл, и тот тут же пожалел, что прикинулся ничего непонимающим. – Не впервые с тобой пьем, и я знаю, что память тебя никогда не подводит, Тэхен все еще стоял, смотря в окно. Сверлящему его спину Чонгуку, хотелось развернуть того к себе, попросить посмотреть на себя, потому что он все больше чувствовал себя несчастным и провинившимся псом, от которого отвернулся хозяин. Спина Тэхена была напряжена, голова обреченно упала вниз, глаза устало сомкнулись. Они стояли еще несколько минут, прежде чем Чонгук осмелился подать голос: – Мне очень нравится один человек, Тэхен. У него очень приятный голос. Он очень красивый, смешной, милый, заботливый и... Я никогда не был так сильно ни в кого влюблен, веришь? Тэхен открыл глаза и впился им в свои руки, сложенные на подоконнике. Те мелко дрожали и с головой выдавали все волнение хозяина. Ким удивился: почему он так волнуется? – И он похож на тебя... Я подумал, что ты это он, и сделал то, что сделал. Прости, мне пипец неудобно перед тобой. Оба покраснели до ушей, будто не о поцелуе шла речь и им не по двадцать с хвостиком. Тэхен, наконец, повернулся и несмело улыбнулся. И попытался спрятать дрожь в голосе, когда спросил: – Кто же, интересно, этот счастливчик? Чонгук улыбнулся тоже. Он, оставив вопрос без ответа, сделал несколько шагов навстречу к Тэхену. – Ты не в обиде? Теперь же все в порядке? – В полном. От Чонгука не укрылось ничего: ни облегченный выдох Тэхена, ни его расслабившиеся плечи. Он попытался прислушаться к себе: хотелось ли ему больше смеяться или все же плакать – оставалось под вопросом. «А может надо было признаться?» – не покидала кисло-сладкая мысль его весь вечер, пока они молча ужинали, каждый думая о своем. Им было по-прежнему неловко, Тэхену особенно, потому что он думал, что это их первый поцелуй, Чонгук все еще помнил тот, первый, податливого, открытого Тэхена помнил. Он с потаенной нежностью глядел на Тэхена и был готов поклясться, что излюбленная прямоугольная улыбка – самая лучшая награда за сегодняшние муки.