***
Некоторое время назад Сначала выясняется, что новый друг Романа, Питер Руманчек, — оборотень. Настоящий, всамделишный. Годфри знает Хемлок Гроув с рождения, привык к странностям, да и его семья нормальностью не отличается, но это… это как увидеть Санту. Все, кому не лень, обзывают цыгана волчьим именем: из-за предков, указательного и среднего пальцев одной длины и лачуги на окраине леса. А он возьми и окажись им по правде. И чувство, словно тебя обманули. Но это и убийства нескольких девушек варгульфом только часть проблемы, которую дополняет тот факт, что кузина Лита беременна. От ангела. Флорика появляется в его жизни как раз тогда, когда всё катится в тартарары. Вернее, так думает Роман, не представляя, что может быть хуже. Но скоро ему предстоит узнать. Годфри привык к странностям и, пытаясь раскрыть убийства вместе с Питером, он принимает их все как нечто обыденное, потому что напрямую они его не касаются, и, кажется, готов ко всему. Всё идёт своим чередом, а потом рушится в один момент. Когда умирает Лита. Когда появляется его ребёнок. Когда зовёт смерть, но она не приходит. Когда понимает, что он, Роман Годфри, монстр.***
Флорика ждёт весь вечер. Не признаётся себе, но ждёт. Занимается рутинными делами, делает то же, что и всегда, но внутри всё полыхает, а затем плавится, оставляя ожоги. Она долго стоит на кухне, протирает несколько раз стол, перекладывает с места на место продукты в холодильнике, но Роман не приходит, и Фло чувствует себя потерянной. Без дыма сигарет, без присутствия, едких слов, оставляющих на ней зазубрины, всё не так. Матей выходит в гостиную, где сидит у телевизора отец. Садится рядом, растирает его онемевшие ладони своими. Ей кажется, что он немного сжимает пальцы, самую малость, откликаясь, жалея, как в старые времена, но такого, конечно, не происходит. Её старик, пыхтевший табачной трубкой, давно исчез. Никто больше не гладил её по голове и не читал вслух газету, никто не помогал во дворе и, прищурив хитрые глаза, не просил вместо ужина заказать пиццу. У Фло осталась только оболочка, бывшая когда-то её отцом, но чаще вызывающая душевную муку, чем утешающая. Всё, что у неё есть, — иссыхающее тело, тлеющие воспоминания и запах дыма, исходящий от Романа Годфри. — Пора спать, — говорит и целует мужчину в висок. Он не реагирует. Она выключает никому не интересные новости и раскладывает для него диван: в одиночку отнести его наверх не представляется возможным. Для них с матерью и устроить ему купание сплошное приключение, что уж говорить о том, насколько оно растянется, если за дело возьмётся только Фло. Ванную они перенести не могли, но спальню — вполне можно устроить. Поэтому спит он здесь. Флорика подкатывает кресло и с осторожностью опускает вялое тело на простынь, укрывает одеялом. Проводит ладонью по векам, помогая им закрыться. Говорит: — Спокойной ночи, пап, — гасит свет и сама идёт ложиться, чтобы посреди ночи подскочить с неистово бьющимся сердцем. Сначала Флокс думает, что это вернулась мать, но часы возле кровати подсказывают, что и до первых петухов ещё рано, не то что до её прихода. Она спускает ноги на пол и некоторое время сидит в темноте, чего-то ожидая. Затем слышит, что пришедший поднимается по лестнице. Ей бы всполошиться, сделать хоть что-нибудь, но её приковывает к месту. Роман поднимается так долго, что кажется, он не на второй этаж взбирается, а на Эверест. Но когда всё-таки приходит и застывает на пороге комнаты, Фло испытывает облегчение. — Роман, — зовёт, и парень вздрагивает, будто не он, а она пришла посреди ночи в его дом. — Роман, — повторяет и склоняется, щуря не видящие во тьме глаза. Сжалившись, из-за облаков выплывает луна и бросает свет на гостя. Ещё не успев испугаться, понять, что к чему, Флорика чувствует запах ржавого железа. — Роман, ты ранен? — спрашивает тонким голосом и пытается встать, но её снова пригвождает. На этот раз — материально. Руки Годфри, скользкие и горячие от крови, удерживают её, а сам он опускается на колени. Его голова прижата к её ногам. Ночная сорочка приподнимается, и кожей она чувствует прерывистое дыхание, подрагивание ресниц. Флорика не знает, что делать. Она хочет отодвинуться, чтобы взглянуть, ранен ли, убедиться, что цел, но шёпот останавливает: — Позволь мне остаться так. Флокс замирает. К этому моменту они провели достаточно времени вместе, и она успела прикипеть к этому странному парню. Но никогда прежде Роман ни о чём её не просил, и уже тем более его голос не звучал так, что её сердце тут же дёрнулось и заныло. Ему не нужно просить, она и так его не отпустит; не сейчас, когда он, наконец, рядом. Ладони неуверенно, но с щемящей теплотой опускаются на макушку. Она гладит его волосы так же, как сделала бы мать, лаская ребёнка, но затем чисто по-женски пропускает их сквозь пальцы. Годфри хочет взглянуть на неё, но не смеет, опасаясь увидеть страх, ненависть или отвращение. Он и сам себя ненавидит, это чудовище, открытое у колыбели дочери. То, кто он, то, кем был всегда, пугает больше всего на свете. Нет, больше — ужас в её глазах, просьба оставить, исчезнуть, желание отказаться. — Всё хорошо, Роман, — слышит юноша. — Что бы ни произошло, всё будет хорошо. Что-то в словах или в том, как Фло их произносит, заставляет его поднять голову. Годфри на самом деле видит страх, но не знает, что он вызван отчаянием в зелёной глуби его глаз. — Я — урод, — говорит Роман, желая спрятаться и в то же время открыться. — Я… — Ты — Роман Годфри, — отвечает она. — Всё ещё Роман, что бы там ни случилось. Флорика произносит это с твёрдостью, которой, по правде говоря, не испытывает. Она напугана, обескуражена и ровным счётом ничего не понимает. Случилось что-то плохое. Матей ощущает кровь на его руках, и становится дурно от мысли, что она чуть его не потеряла. Фло чувствует: мир рушится. И то, что он скажет ей, всё изменит. Но ужас при мысли, что Годфри мог не прийти, глушит и почти обесценивает ещё не сказанное. «Ты всё ещё Роман», — думает она уже чисто для себя. — «Мой Роман» Затем склоняется и обнимает его. Её поезд давно ушёл, но Флорика Матей не жалеет. Она бы и тысячу раз подошла к Шелли, если бы знала, что однажды Роман Годфри прижмётся к её коленям, ища покой.