A Week of Rain

Гром прогремел снова, пока Кларк упивался ощущением рта Брюса напротив его рта, шарканьем щетины по челюсти, слабым вкусом мяты и виски. Это казалось реальным и он чувствовал себя хорошо, он, казалось, добрался до того, чего жаждал, проснувшись под луной пару дней назад. И мгновение, мгновение, руки Брюса сжимали его воротник и притягивали ближе. Но тут Брюс вскочил с постели. — Какого черта ты делаешь?  — требовательно спросил он. — Почему ты лжешь мне? — Кларк почти кричал. — Я знаю, что мы не друзья! Брюс двигался очень спокойно, но в его глазах отсвечивала боль: — Кларк, — сказал он. — Я пришел сюда, потому что ты кричал, и я не мог не… а потом вспомнил… на секунду, я вспомнил… — Кларк осекся, поняв, что машет руками в воздухе, словно пытаясь нащупать сбежавшие воспоминание. — Когда била молния… Ту секунду я помнил. Я лежал, твои руки были на мне, твое лицо перед моим и сердце колотилось так бешено… Брюс уставился на него. Половина его лица была скрыта в тени, а другую освещал свет из зала. Это было слишком знакомо. — Мы не были друзьями, — повторил Кларк. — Ты думаешь, я идиот? Ты думал, что я не смогу выяснить это? — Он вздохнул и выпалил прежде, чем смог подумать толком: — Мы были любовниками, не так ли? Глаза Брюса расширились, будто Кларк ударил его, и он то ли рассмеялся, то ли захрипел. - Что? — У тебя чуть не случился срыв, когда я появился, Брюс. Ты едва мог стоять, так был подавлен. Ты столь многое знаешь обо мне. Ради Бога, Брюс, у тебя есть номер моей мамы! — Кларк сделал шаг вперед, и Уэйн идеально отзеркалил, шагнув назад. — И Брюс. То, как ты смотришь на меня. Это не… ты смотришь на меня как на что-то красивое, желанное и потерянное. Не как… На друга. Не совсем. — Кларк, — прохрипел Брюс, — ты ошибаешься. Кларк покачал головой. — Не в том, как ты смотрел на меня. Не в том, как ты поцеловал меня. — Он снова шагнул вперед, и Брюс сделал еще один шаг прочь. — Не в том, что я чувствую к тебе. — Ты не чувствуешь ничего, — сказал Брюс ему. — Кларк, ты просто запутался. — Я не запутался! — сорвался Кент. — Мое тело помнит твое. Оно помнит прикосновение твоих рук. Брюс закрыл глаза и отвернулся; в тусклом свете Кларк увидел, как он сглатывает. — Боже, — прошептал мужчина почти слишком тихо, чтобы услышать. — Позволь мне еще раз запомнить тебя, — сказал Кларк. — Я хочу увидеть тебя снова. Я не помню тебя, но я знаю тебя. Я знаю, что ты красив, смел и сломан, и я хочу… я хочу… — его голос дрогнул и исчез в ярком сверкании и спокойном грохоте далекого грома. — Ты мой, Брюс, — шептал он. — Я вижу это в твоих глазах. Позволь мне быть твоим. — Ты никогда не был моим, Кларк, — ответил Брюс плоско и жестко и Кларк знал, что он должен принять это как отказ, но все же его сердце забилось быстрей. Другое утверждение он не отрицал. — Просто… — Кларк медленно сел на кровать, как если бы Брюс был диким животным, которое можно было спугнуть, действуя слишком внезапно. — Ты думал, что я мертв, и теперь я здесь. У нас до этого что-то было. — У нас ничего не было. — Это ложь, — зарычал Кент. — Я многого не помню, но я помню нас с тобой в темноте и стук своего сердца. — Он не мог облечь это в слова, но он помнил близость от прикосновений их тел. — Я помню, как ты был прекрасен. Испуганно, хрипло ему рассмеялись в ответ: — Нет! — Половина лица была в тени, как сейчас, — сказал Кларк. — Но я мог ясно увидеть другую половину, и я знал, как она красива. — Он посмотрел на закрывшего глаза Брюса. — Пожалуйста, Брюс. Я просто хочу снова узнать тебя. Я хочу снова прикоснуться к тебе. Я хочу… — Он встал, и с легким головокружением произнес: — Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, Брюс. Руки Брюса сжались в кулаки и он сделал шаг назад. — Это несправедливо, — сказал Кларк, отчаявшись. — Это несправедливо, что ты помнишь, а я нет. Ты знаешь, каков я в твоих руках, ты знаешь, как выглядит мое лицо, когда я… — Боже, — чужой голос был пропитан такой грустью и тоской, что резало в груди. — Покажи мне снова, Брюс, — сказал он Брюс сделал глубокий вдох, потом другой. — Если ты не покинешь мою кровать, я буду спать на диване, — сказал он. — Ты не можешь отталкивать меня вечно, — сказал Кларк. — Ты не можешь вечно отказывать себе в счастье, Брюс. Уэйн рассмеялся, и это звучало как кошки царапающие стекло. Он указал пальцем на Кларка. — Ты, — сказал он, — даже не представляешь, как долго я могу отказывать себе. А затем он повернулся и оставил одинокого Кларка в своей спальне. *** Брюс просыпался медленно, чувствуя кожу против лица. Он снова заснул в пещере? Нет, он на диване, одна рука висит и… Брюс замер, почувствовав, как пальцы касаются мягких волос. Медленно, осторожно, он подвинулся к краю дивана. Там полулежал Кларк Кент, опираясь спиной на диван и словно охраняя Брюса, словно просто желая быть рядом. Он улыбался. Брюс долго смотрел на спящего. Постепенно он осознал, что после пары дождливых дней улицу освещает слабое солнце. Квадрат бледного света двигался по полу комнаты. Брюс смотрел, как тот приближается к лицу Кента. Он подобрался уже близко. Исчезнет ли шрам с умиротворенного лица? Когда Кларк откроет глаза, Брюс увидит в них память? Что еще я могу увидеть там, спросил он себя, пока лучи нагревали пол. Когда они были всего в нескольких футах от лица Кларка, Брюс спокойно встал, закрыл шторы, и яркое пятно исчезло. Он вернулся и лег на диван, все еще смотря на спящего Кларка. Снаружи, солнечный свет ослабев, мерцал, снова собирались облака. Брюс услышал, как начинает накрапывать дождь, вновь отрезая их от мира Он закрыл глаза, позволил себе раствориться в звуке и задремал на краю дивана. В какой-то момент он почувствовал, как пальцы Кларка переплетаются с его, почувствовал, как почти останавливается дыхание. Они лежали вместе, соприкасаясь пальцами, но не говоря. Как будто пока они не смотрят друг на друга, это может продолжаться. И это работало, пока Альфред не прибыл с завтраком. — Я думал, что мистер Кент может чувствовать себя запертым в четырех стенах, — высказался Пенниуорт, пока Кларк съел третью английскую булочку. — запертый здесь, под искусственным светом, — он смотрел на Брюса почти укоризненным взглядом. — Отчасти ты прав, — ответил Кларк, перебирая книги, привезенные Альфредом. — Но мне не скучно, честно. Брюс крайне увлекателен. — Да, вполне, — сказал Альфред, глядя на Брюса. Уэйн, однако, не проявлял никаких признаков заинтересованности, просто хмуро пялясь в планшет. — Плохие новости, сэр? — сказал дворецкий, и все веселье мгновенно исчезло. — Фальконе что-то замышляет, — пробормотал Брюс. — Произошли показательные казни трех главных подручных других боссов за последние две недели. — Он был хмур, серьезен, и Кларк неожиданно почувствовал прилив безграничного восхищения и немного вожделения. Выключив экран он сжал ладонь в кулак. — Мне нужно будет уйти сегодня вечером, — пробормотал он. Затем он поднял глаза и, казалось, внезапно вспомнил, что в комнате еще и Кларк. Уэйн улыбнулся, — потому что там большой благотворительный прием, и я обещал прийти, Кларк. Извини. — Я смогу провести день с тобой? Брюс смотрел на него и мгновение голый голод мерцал в чужих глазах, и он мог ответить только с грустью, серьезностью, и плохо скрываемым желанием. — Абсолютно. — Тогда, думаю, я переживу один вечер без тебя. Пока это ради благотворительности. — О, с ней все будет в порядке, — ответил Брюс, и его голос был каким-то наполовину светлым, но наполовину темным и опьяняющим настолько, насколько Кларк никогда не слышал. Они провели день вместе, но Кларк ни разу не упомянул, что проснулся, переплетенный пальцами с пальцами Брюса. Он не знал, кто потянулся первым. Они спорили о политике и моде; они сравнивали архитектуру Готэма и Метрополиса и спорили снова; они спорили о том, с чем вкуснее клубника (Брюс считал бисквит мерзостью и клялся в верности домашнему печенью). Кларк наблюдал, как спор разжигает угли страсти в Брюсе, эта скучающая отстраненная маска сгорает и наслаждался. Он узнал много нового о Брюсе Уэйне: о его любви к Готэму, его взглядах на мир, его сыновьей любви к Альфреду, и о проблесках боли в голосе, когда приходилось упоминать Поместье. Он не узнал ничего об их отношениях. Дождь уже затих и солнце закатилось и туман светился жемчужно-светло-серым в ранних сумерках. Кларк оторвался от одной из привезенных Альфредом книг — истории Готэма — и заметил, с какой странной смесью нежности и трепета смотрит на него Брюс. Тот быстро отвел взгляд. — Ну, я пошел, пора выполнять мои благотворительные обязательства, — легко бросил он. Кларк тоже поднялся, подошел к нему и спросил: — Я получу свой прощальный поцелуй? Брюс мгновенно насторожился: — Нет. Сердце кольнуло; он попытался отшутиться, чтобы сохранить легкое настроение вечера: — Но мир опасен, Брюс, — сказал он. — В последний раз, мы расстались в ссоре, а потом я умер, заставив тебя считать себя мертвым. Кто знает, какие ужасные вещи могут произойти с тобой на благотворительном вечере? Брюс молчал; Кларк подошел ближе и положил руки ему на плечи. — Я не хочу, чтобы между нами снова осталось сожаление, — прошептал он, наклонившись. Их рты были так близко друг к другу, что он чувствовал губами чужое дыхание. — Я хочу, чтобы ты всегда выходил в мир с моим поцелуем на губах. Я хочу… Кента прервал Брюс, нежно взявший его ладонь в свою и поднесший кончики пальцев к губам, в том почти несуществующем пространстве между ними. Брюс в шепчущей ласке коснулся его челюсти. — Нет. Никаких сожалений. — Нет… — Брюс отошел и Кларк смог вздохнуть. Сердце колотилось невероятно быстро. — Никаких сожалений. Брюс развернулся в дверях, сжимая зонтик в руке. — Но мы не были любовниками, — сказал он очень тихо. — Я клянусь. — Я знаю. — Пришла очередь Кларка соврать. *** Кларк мог сказать без размышлений: уют дома у озера ушел вместе с Брюсом. С Уэйном тишина ощущалась приятной. Без него она ощущалась… пустой. Кларк включил новости, чтобы узнать о происходящем в мире. Два дня в окружении стекла и дождя напрягали. Он еще не хотел выйти в мир. Пока нет, — нашептывал внутренний голос. Не до того, как ты обретешь потерянное. Его история с Брюсом? Это казалось правильным… Чего-то не доставало. Новость рассказывала о восстановлении прибрежных районов Готэма после недавней катастрофы. Кларк предположил, что исчез именно в ней. «После Судного дня», произнес диктор, и из-за интонации по спине пробежал холодок. На какое стихийное бедствие будут ссылаться как на конец света? Увидев кадры эфира Кларк задрожал от вида чудовища, изнутри словно пошел холод. Камеры не могли приблизиться… — их сбивало ударными волнами, — к битве? Те крошечные фигурки дрались? Внизу что-то засветилось зеленым, и внезапно заболела голова, как от приступа мигрени: боль, руины, разрушение и безысходность; он не мог позволить умереть еще кому-то, он должен был… Он оттолкнул воспоминания, в попытке превратить их хаотическое нагромождение во что-то осмысленное, но это было бесполезно: они растворялись, оставляя его дрожащим и паникующим, а шрам на щеке горел, словно свежий. Чувствуя тошноту он выключил экран, понимая, что не сможет посмотреть больше. Он пытался помочь людям в этом водовороте насилия? Как подобное вообще было возможно? Луна поднималась, бликуя в темных водах озера. Брюс еще не вернулся. Кларк пролистал стопку книг, выданных Альфредом, наслаждаясь бумагой и твердостью обложек под руками; детективные истории Роберта Паттерсона, Урсула ЛеКуин, перемешанная с Тэмпл Грандин, книги о теории времени. Все они были пожелтевшими и потрепанными, изданными в основном двадцать, тридцать лет назад. Тут и там были пометки, ровным, цикличным почерком на полях: «сомнительно», «проверить позже» или иногда просто несколько восклицательных знаков. Кларк достал несколько тонких сборников поэзии Мэри Оливер и повертел в руках. Один открылся на стихотворении «когда смерть приходит». Когда смерть приходит, как голодный медведь осенью; когда приходит смерть и забирает все монеты из твоего кошелька. Чтобы оплатить твое место в мире, Кларк пробежался глазами до конца страницы, где кто-то подчеркнул последние слова: Когда это закончится, я не хочу задаться вопросом, Сделал ли я в своей жизни что-то правильное и реальное, Я не хочу найти себя, вздыхающим, или напуганным, или ищущим причины. Я не хочу умереть, просто побывав в этом мире. Кларк долго сидел, представляя молодую версию Брюса читающую эти строки, кивающую самому себе, пока лунный свет освещал страницы сквозь стекло… Нет, все было не так. Он был бы не здесь, он бы был в поместье. В доме детства. Кларк не мог сидеть на месте, представляя, сколько ему пришлось пережить, чтобы прийти сюда. Кем был тот Брюс? Куда он изливал всю свою энергию? Лунный свет манил, на минуту пробившись через облака. Кларк вышел из дома у озера почти прежде, чем осознал это, почувствовал холодную траву под ногами. Сердце тянуло его в сторону развалин дома, разрушенного и молчащего в ночи.