Stagnum violas

      Слишком много мыслей в голове, от которых мне не удавалось избавиться. Они витали надо мной, не давая спокойно дышать и в полной мере чувствовать всё то, что окружает меня. Мне бы хотелось сейчас избавиться от этой удушающей верёвки, которую приложили к моему горлу и сдавливали всё сильнее с каждым разом, как только я пытался в полной мере понять все сказанные слова, которые выливались буквально потоком.       После того утреннего происшествия прошла неделя, которая казалась настолько неопределённой, что мне хотелось просто сбежать, исчезнуть на время из этого дома и забыть о том, что я там вообще появлялся. Всё было крайне сложно, а моё психологическое состояние можно было описать только словом «ужасное». Этого слова было достаточно и для того, чтобы охарактеризовать и всё остальное, что окружало меня. Мне действительно хотелось сбежать. И… я сделал это. Просто взял и ушёл, не оставив ничего после себя и ничего не взяв, поскольку мне-то и нечего было брать. Единственной моей собственностью во всём этом доме был мольберт, но, насколько бы важен он ни был для меня, я оставил его, а вместе с ним своё обещание и единственную радость, которая появлялась за это время.       Моя голова забита только одной мыслью — лучше бы меня не находили. Оставили бы на грёбанной дороге, прошли мимо, как сделало бы это большинство людей. Ведь люди всегда так поступают: не замечают ничего помимо себя. Всё было бы намного проще. Я не сидел бы сейчас на остановке недалеко от того места, где меня нашли, и не думал бы о смерти. Меня бы не стало, и ничего бы не произошло. Линде стоило не идти никуда, а остаться дома и готовиться к скорой встрече с сыном, который вот-вот приедет из колледжа, а мистер Айеро лежал бы в гамаке и не стал бы ненавидеть меня, потому что бы просто не знал о моём существовании. Изменилась бы хоть какая-то незначительная деталь в то утро, и моё сердце сейчас не страдало бы так сильно, как это происходит. Я чувствую это.       Огромная внутренняя дыра в главном органе жизни, которая зияет во всей своей красе, как язва, разъедающая клетку за клеткой и выжигающая последнюю жизнь, сокращая минуты моего существования.       В такие моменты приходит осознанность того, что от душевной боли можно умереть. Ты буквально висишь на волоске, созданном из тех незначительных хороших моментов, которые у тебя были в жизни, чтобы не уйти из неё. У меня таких моментов слишком мало, поскольку я даже и не помню, чтобы они были. Я вообще всё ещё ничего не помню, кроме каких-то маленьких деталей о себе. Всё слишком туманно в моём осознании себя и того, ради чего я всё-таки выжил. Если кто-то и есть наверху, там, куда не попадает глаз человека, то этот кто-то очень сильно облажался, оставив мне второй шанс на существование, потому что в этом нет никого смысла.       Я смотрю перед собой, а вижу только размытое очертание дороги, обрамлённой ровными белыми линиями. Ясность моего зрения уничтожает белая пелена, неподвластная моему самоконтролю. Скопление солёной жидкости своевольно вырывается из глаз, совершенно не спрашивая на то разрешения. Эти капли градинами стекают по моим щекам, цепляясь за искусанные губы, которые начинают жечь от такого воздействия. Они пекут, и мне приходиться сжимать их изо всех сил, дабы заглушить эту резкость стандартной тупой болью. Так проще, намного проще, когда просто неустанно болит, но не режет. Мне начинает казаться, что я ослеп, а мои глазные яблоки были выжжены слезами. Я разрушал сам себя, имея на то полное право.       Будь моя воля, я бы остановил рассказ своей истории на этом самом моменте, но тогда все мои страдания не будут иметь никакого смысла. Это всё будет казаться слишком обычным, а те моменты, которые всё-таки смогли вызвать улыбку на моём лице, просто сотрутся из памяти, если о них не поведать. Поэтому, невзирая на душевную боль, я хочу, чтобы все эти события отпечатались в моей памяти.       Когда я выбежал на первый этаж, услышав крики мистера Айеро и грохот, то увидел ужасную картину. Это нельзя было назвать стандартной семейной ссорой, которые частенько происходят в среднестатистических американских домах между родителями и их детьми. Я надолго запомню тот ужас в глазах миссис Айеро, которая стояла рядом со своими самыми близкими людьми и пыталась остановить то, чего быть не должно. Она вцепилась своими слабыми женскими руками в своего супруга, пытаясь оттянуть его от родного сына.       Айеро-старший был полон злости, его глаза буквально горели от гнева, переполняющего его. Мне кажется, что с каждой секундой температура его тела повышалась в невероятное количество раз, а глаза наливались кровью. Он держал в кулаках ворот рубашки Фрэнка, прижав его к стене и периодически ударяя своего родного сына об неё. На руках мистера Айеро отчётливо были видны вены, возникшие от сильного напряжения. Каждый раз, когда голова Фрэнка касалась стены, по помещению разносился гулкий звук удара, а волосы парня закрывали его лицо. Он бездействовал. Его руки и всё тело было расслаблено, а сам Фрэнк даже и не пытался оказывать сопротивление действиям своего отца. Казалось, что ему было совершенно всё равно, пусть его голова даже отвалится или разобьётся об эту стену. Ему плевать.       — Отвечай, щенок! — голос мистер Айеро надрывался, а каждое слово выходило за пределы губ с характерным хрипом.       Он ещё раз стукнул сына о стену, а после приложил руку к его горлу, немного надавливая. Мне стало страшно за Фрэнка, но моё тело не хотело двигаться, оно будто окаменело, не давая возможности хоть как-то вмешаться в этот кошмар, происходящий на моих глазах.       — Фрэнк, не нужно! — из глаз миссис Айеро начинали идти слёзы, а руки дрожали. Ей было крайне страшно, и это нельзя не заметить.       — Молчи, Линда! — Айеро-старший ещё сильнее сжал в кулак руку, в которой находилась рубашка Фрэнка. — Говори! Оправдывайся!       Я не понимал, чего именно требует мужчина от своего сына, каких слов он хотел услышать от него, но факт того, что он может так поступать ради каких-то оправданий, заставил меня бояться. Я искренне боялся за жизнь Фрэнка, потому что низ его лица, который можно было разглядеть под волосами, был бледного цвета, а губы чуть ли не совпадали с цветом кожи.       У меня получилось сделать шаг, но я услышал лишь грозное «стоять» мужчины. Я был удивлён, что он вообще заметил меня, поскольку он ни разу не отводил взгляда от своего сына. А после… после раздался смех. Уголки губ Фрэнка приподнялись, создавая улыбку. Эта улыбка устрашала, она была полна боли, которая находилась внутри парня. Губы разомкнулись, и по комнате разнёсся лёгкий тихий смех, который возрастал с каждой секундой.       Глаза мистера Айеро расширились от неожиданности происходящего, а хватка ослабла. Этот смех можно было охарактеризовать лишь словом «истерика». Эти звуки пугали меня, но в то же время завораживали, не давая возможности отвести взгляд.       Фрэнк отстранился от стены, а после приблизился к отцу вплотную и посмотрел ему в глаза, не убирая волос с лица. Он продолжал смеяться, не останавливаясь ни на секунду. Я не видел реакцию миссис Айеро, но совершенно точно был уверен, что она была ошарашена не меньше, чем все присутствующие в этой комнате. Фрэнк приблизил лицо к уху своего отца, а после тихо произнёс:       — Урод.       Он отстранился от мистера Айеро и сделал шаг в сторону, но был остановлен. Сильный удар с кулака пришёлся прямо по скуле Фрэнка, на которой осталась огромная красная отметина. Пара секунд молчания, а после тихий плач Линды. Женщина закрыла руками своё лицо, взялась за голову и тихо опустилась на колени в попытках успокоиться. Рука мистера Айеро дрожала, а на косточках были отчётливо видны красные следы. Именно на них пришёлся удар, и я даже не мог вообразить насколько это было больно, поскольку отметины появились крайне быстро и были отчётливо видны. Фрэнк согнулся и медленно поднёс свою руку к лицу, прикасаясь пальцами к покраснению.       Через пару секунд он встал ровно, а его голова была опущена. Он не был шокирован, не начал кричать и даже не собирался бить в ответ. Ему действительно было плевать, как будто он совершенно не чувствует боли. Лицо Айеро-старшего исказилось, только сейчас он в полной мере осознал всё то, что понесёт за собой этот удар. Не только след, который продержится некоторое время на коже, а также огромный надрыв на нитях родственных связей, которые и так были не очень крепкими в этой семье. А каково Линде, которой пришлось увидеть это всё? Насколько было больно её материнскому сердцу? Это нельзя было описать в полной мере.       — П-прости… — голос мужчины был тихий и испуганный, а рука медленно тянулась к сыну, пытаясь исправить всё то, что натворил её хозяин.       Фрэнк поднёс ладонь к своему лбу, а после аккуратным движением убрал запутанные тёмные волосы назад, дабы наконец-то открыть своё лицо. Его глаза были ледяными, а взгляд не менее холодным. Он смотрел на своего отца, а на лице появлялась всё та же улыбка, которая пугала.       — Да иди ты к чёрту… — он на секунду замолчал, а потом продолжил, особенно выделяя последнее слово. — Папа.       Фрэнк пошёл в сторону выхода из дома, посмотрев на меня, когда проходил мимо. В тот момент я в полной мере ощутил на себе его взгляд, от которого по телу прошлась дрожь. Когда парень ушёл за пределы дома, пару минут во всём доме стояла полнейшая тишина. Я даже мог услышать дыхание людей, которые находились вместе со мной в этом помещении. Линда всё также стояла на коленях, закрывая лицо руками, а мистер Айеро только через некоторое время убрал свою руку, которую держал в воздухе, будто она всё ещё пыталась дотянуться до Фрэнка, но уже было крайне поздно.       Я удивлялся тому, как быстро всё может слиться в канаву: все прекрасные моменты, которые возникали между людьми; все чувства, которыми мы руководствуемся; все связи, которые строим долгое время. Буквально десятком минут ранее всё было крайне замечательно, а моё внутренне состояние и чувства были в полной гармонии. Я радовался утру и улыбался всему, что окружает меня, а сейчас мне хотелось исчезнуть. Я не знал, из-за чего всё это произошло. Тем более мне не было известно, насколько серьёзной должна быть причина, чтобы поднять руку на человека, в котором течёт твоя кровь. Всё это пугало, заставляло чувствовать себя лишним. Я не должен был этого видеть, поскольку не имел никакого к этому отношения, но так ли это?       — Линда, поднимись, — мистер Айеро обращался к супруге, даже не переведя взгляд с того места, где стоял Фрэнк.       Женщина никак не отреагировала, а лишь ещё больше начала плакать, зарываясь пальцами в свои волосы. Она рыдала, ненавидя всё, что её окружает. Она хотела бы побежать вслед за своим сыном и постараться всё исправить, но сама прекрасно понимала, что что бы она ни делала, это не принесёт никакого результата. Линда хорошо знала своего сына, поэтому вполне осознавала, что сейчас его лучше оставить одного.       — Да поднимись же ты, — Айеро-старший притронулся к руке женщины и потянул её, дабы она поднялась.       Линда резко встала и оттолкнула мужа. Она была зла на него, по её лицу размазалась косметика, а глаза были красными из-за слёз.       — Не трогай меня! — кричала женщина. — Когда же ты наконец-то хоть что-то поймёшь в этой жизни?       — А что мне следует понять?! — мужчина повышал голос в ответ, не забывая жестикулировать.       — Ты идиот, если не можешь принять своих родных людей!       — В каком смысле «не можешь принять родных людей»? А что я, по-твоему, должен принять?! То, что мой родной сын педик? — Айеро-старший взмахнул в сторону выхода, через который Фрэнк покинул дом.       — Да какая разница?!       — Ты спрашиваешь, какая разница?!       — Да, именно это я у тебя и спрашиваю! — женщина начала усердно тереть свои глаза, пытаясь избавиться от слёз, которые подступали с каждым разом. — Ты полный идиот, если дорожишь мнением окружающих больше, чем родным сыном!       — Причём тут мнение окружающих?! — мистер Айеро никак не мог успокоиться, пытаясь в полной мере отстоять ничтожную точку зрения.       Она действительно казалась мне ничтожной, несуразной и совершенно идиотской. Нет ни одной причины в мире, чтобы так поступать с родным сыном, и единственный, кто это не понимает, — Фрэнк Айеро-старший.       — Ты сам знаешь, причём, Фрэнк! — Линда всё никак не могла успокоиться. — Я никогда не думала, что выйду замуж за человека, который даже не сможет принять своего сына, каким бы он ни был и что бы ни делал. Ты просто дурак, Фрэнк! Тебе должно быть совершенно всё равно на то, кто и что нравится нашему сыну, потому что это его жизнь. Ты сам знаешь, что было в прошлый раз, но ради тебя, несчастного дурака, он пытался изменить свою жизнь, хотя ему это совершенно не хотелось делать. Тогда я не вмешивалась, но сейчас я не собираюсь оставаться в стороне, надеясь на то, что два самых близких для меня человека наконец-то поймут, что на самом деле важно!       Мистер Айеро явно не ожидал такого выплеска эмоций со стороны своей супруги, поэтому ещё пару секунд стоял, закрывая и открывая рот, подобно какой-то рыбе. Он не мог произнести и слова в протест всему, что сказала Линда, как бы ни старался это сделать.       — Ты… — это единственное, что вырвалось из его уст за пару минут, что они стояли напротив друг друга.       — Ну? — Линда ожидала что-то услышать от мужа, но в ответ была лишь тишина. Она махнула рукой в его сторону, а после развернулась и пошла прочь. — Ничего? Что и ожидалось.       Женщина медленно ушла на кухню, чтобы наконец-то продолжить возиться с посудой, как она делала это до того, как всё произошло. Она была крайне разочарована тому, что ничего не смогла даже услышать в оправдание. Линда надеялась, что хотя бы какое-то сожаление появится в этом человеке, но этого не произошло.       Мистер Айеро наблюдал за тем, как его жена скрывается на кухне, закрывая за собой дверь, а после взглянул на меня. Я думал, что он мне обязательно сейчас что-то скажет, попытается заново растоптать меня, но он промолчал. Он действительно промолчал, а после отвернулся от меня и ушёл к гаражу, в который можно было зайти через внутреннюю дверь.       Я остался один в комнате, наедине со своими мыслями и чувствами, погрузившись в них полностью. Все двери были заперты, а светлые тона стен давили на меня всё сильнее. Они будто вдавливали меня в пол, не давая свободно дышать. Мне срочно нужен был воздух, и я решил выйти на улицу, дабы не оставаться больше в этом доме. Покидая гостиную, я отчётливо слышал, как мистер Айеро в гараже что-то кричал, а Линда на кухне очень громко стучала посудой.       Когда моя нога наконец-то ступила за порог дома, то я услышал тихое сопение где-то сбоку. Я оглянулся по сторонам и увидел справа от себя Фрэнка. Он сидел на кирпичной плитке возле дома и опирался спиной о стену. Его локти упирались ему в колени, а руки закрывали лицо. Он дрожал, но я совершенно не видел его лица, хотя очень хотел бы увидеть эмоции, которые он испытывает, пускай они даже будут крайне неприятны и негативны.       Мне очень хотелось что-то исправить, сделать так, чтобы сейчас Фрэнку стало немного легче, а его подавленное состояние исчезло. Хотелось подойти к нему, обнять и сказать что-то утешительное, но ничего из этого я сделать не мог. Я не мог просто подойти и обнять его, поскольку не хотел сделать ещё хуже, ведь мы не так уж и близки, знакомы всего пару дней. Да, я прекрасно помнил о том, что произошло ночью, но мне казалось, что это всего лишь чрезмерное количество выпитого алкоголя. Просто так он ни в коем случае не говорил бы таких вещей и не делал ничего такого. Только от одной мысли об этом я начинал краснеть, поэтому решил сделать вид, что ничего просто не было, так будет проще всем. Да и сказать я ничего не мог, поэтому оставалось лишь путаться в догадках по поводу всего, что происходит.       До этого я говорил, что жизнь в этом городке слишком размеренная и спокойная? Так вот, с появлением Фрэнка я перестал так думать, а сейчас он просто сидит на кирпичной холодной плитке у своего родного дома и плачет, стараясь издавать как можно меньше звуков. Он даже не заметил того, что я вышел и стою смотрю на него.       Я подошёл к нему ближе и стал напротив него, а после медленно сел и смотрел, не делая больше ничего. Я решил, что так будет правильнее всего: просто присутствовать рядом. Мне не нужно было, чтобы он меня заметил или как-то по-особенному отреагировал, было достаточно того, что я нахожусь рядом. Да, он плачет, ему крайне плохо, но, возможно, таким образом у меня получится хоть немного перенять его боль.       Мой взгляд опустился вниз, и я заметил, как кирпичная плитка покрывается тёмными кругами от слёз, которые на неё попадают. Я буквально слышал этот звук падающих капель солёной жидкости. Фрэнк начал усердно тереть свои глаза, он буквально стирал их пальцами и рукавами рубашки, которая была на нём. Его глаза покраснели, как и всё лицо, а ресницы были особенно чёрными от влаги. Он медленно поднял веки и посмотрел на меня. Это был уже не тот ледяной взгляд, сейчас он был наполнен болью, которая вырвалась откуда-то изнутри. Её слишком долго держали взаперти, и сейчас она хочет особенно насладиться этими моментами свободы.       — Это т-ты… — Фрэнк сказал это крайне тихо, пытаясь стереть остатки слёз с лица.       Он не переставал всхлипывать, а его голос дрожал настолько, что сейчас казался совершенно чужим. Если бы вместо голоса у меня забрали возможность видеть, то я клянусь, что не узнал бы в этих звуках голос Фрэнка, как бы ни старался.       — Я жалок, да? — он грустно усмехнулся и наконец-то оставил свои глаза в покое, сложив руки перед собой.       Я сразу же замотал головой из стороны в сторону так сильно, как только мог. Мне было неприятно слышать это, а тем более понимать, что он всё равно будет считать себя жалким, невзирая на моё отрицание. По сути, это был больше риторический вопрос, на который он сам изначально знал ответ.       — Я знаю, что да, — произнёс он, будто прочитал мои мысли. — Ты не должен был это всё наблюдать. Наверное, со стороны это всё выглядело особо ужасно, ведь ты даже не знал причины того, что произошло. Прости за это всё, я правда не хотел, чтобы так вышло, и ты стал свидетелем этого. Я не выдержал, просто… — на его глаза опять начали наворачиваться слёзы.       Я протянул руки вперёд и положил их сверху ладоней Фрэнка, которые снова тянулись, чтобы растирать кожу до красноты. Не знаю, почему это сделал. Мне просто захотелось прикоснуться к нему, передать хоть какую-то частичку тепла, которая у меня была. Это тепло мне подарил Фрэнк, и оно хоть немного да согревало меня изнутри, поэтому сейчас мне было совершенно не жалко вернуть его обратно.       Он поднял на меня удивлённый взгляд. Его ресницы перестали дрожать, а глаза наполняться слезами. Я добился того, чего хотел, благодаря этому прикосновению, и это крайне радовало меня. Фрэнк смотрел мне в глаза очень долго, мне казалось, что целую вечность, хотя, может быть, это происходило всего пару секунд. Он что-то искал в моём взгляде, я чувствовал это и был уверен в этом. Я также знал точно, что с каждой секундой этого прикосновения и взглядов ему становилось легче. Это читалось в его глазах и было слишком очевидно.       — С-спасибо, — тихий, еле различимый шёпот.       Фрэнк тяжело вздохнул, прикрыл глаза и облокотился головой о стенку. Моему взору открылась шея парня и слегка выпирающий кадык. Взгляд темноволосого был направлен куда-то вверх, а грудь вздымалась от глубокого дыхания, но мои руки он не отпускал, а наоборот сжал в своих пальцах. Я смотрел на него с восхищением. Он был красив в любом настроении, состоянии и виде. С какого ракурса ни посмотришь, в нём было что-то такое особенное, что заставляло останавливать взгляд именно на нём.       Я смотрел на него достаточно долго, а после перевёл взгляд наверх, как сделал это Фрэнк, и увидел чистое небо, которое было разбавлено лишь изредка пролетающими белыми облаками. Они были похожи на огромные ватные комки, которые легко парили где-то очень близко. Создавалось ощущение, что можно протянуть руку вверх и достать их, забрать себе маленький кусочек. Это успокаивало, заставляло чувствовать себя немного легче.       Краем уха я услышал, как дверь внутри дома открылась, а за этим звуком последовали тихие шаги. Фрэнк опустил голову и взглянул на деревянное ограждение в виде входной двери, которая разделяла его с семьёй. Он повернул голову ко мне и тихо произнёс:       — Пойдём отсюда.       Мы медленно начали подниматься с земли, чтобы нас никто не услышал, а после спокойно пошли в сторону калитки. Фрэнк вёл меня за собой, не отпуская мою руку, которую до сих пор сильно сжимал. Мне казалось, что она уже успела онеметь в такой хватке, но мне было совершенно всё равно на это. Если моя рука пусть даже отвалится из-за того, что её слишком сильно и долго сжимал Фрэнк, то я не против, потому что мне это нравится. Мне нравится ощущать его прикосновения, его тепло и чувствовать, что он рядом.       Дорога снова привела к тому небольшому озеру, на котором мы уже бывали вчера в то же время. Этот факт забавлял и давал надежду, что это станет своего рода нашей маленькой традицией. Конечно же, в моей голове в тот момент не было мысли о том, что ещё неделя-две, и Фрэнк покинет свой дом и снова уедет в колледж, дабы продолжить обучение, а я останусь тут, так и не узнав себя и то, что мне делать дальше.       Когда мы дошли до места назначения, солнце грело особенно сильно. На улице было душно, и даже прохлада воды, которая находилась под рукой, не спасала. Мы сняли с себя рубашки и остались в футболках, найдя применения для ткани, от которой избавились. Фрэнк положил наши рубашки возле дерева, создавая из них своего рода покрывало, и мы благополучно уселись прямо на них.       До самого вечера мы находились там, дышали тем свежим воздухом, подаренным озером, и вдыхали прекрасный запах живых фиалок, которые расстелились вокруг нас, создавая собой огромное поле. Мы не «разговаривали». Я оставил свой блокнот дома, совершенно не подумав о нём, когда выбегал за Фрэнком, а темноволосому этого просто не хотелось.       Он не был настроен на разговоры в тот момент, поскольку всё-таки мысли о произошедшем не могли так быстро и просто развеяться, ведь любое, даже незначительное событие оставляет за собой хоть какой-то след. И ты, несмотря ни на что, будешь помнить его, насколько бы не хотел избавиться от него. Возможно, получится избавиться от всех плохих воспоминаний, лишившись памяти в целом, как это случилось со мной, но это обязательно несёт за собой потерю и того прекрасного, что могло быть в жизни.       Мы лежим рядом и смотрим вверх, слушая шелест деревьев и лёгкое движение воды, которое появляется благодаря мимолётному дуновению ветра. Иногда, когда кто-то из нас начинает ворочаться, дабы хотя бы чуть-чуть сменить положение, мы соприкасаемся плечами. Это заставляет меня вжиматься в землю. Благодаря таким моментам я отвлекался от всех тех назойливых мыслей о себе и о своём существовании. Мне становилось хорошо, и я хотел бы испытывать это всегда.       В одну секунду Фрэнк делает резкое движение, и наши пальцы на руках соприкасаются. По телу бегут мурашки, но он не убирает свою руку, оставляя её в таком положении. Его пальцы немного накрывают мою руку. Я стараюсь привыкнуть к этому прикосновению, которое слишком затянулось по сравнению с теми, что были до этого. И он даёт мне возможность свыкнуться, прежде чем начинает смещать свою руку и пробираться пальцами сквозь мои, создавая из наших рук своего рода замок. Только после того, как наши пальцы сплелись, он расслабляет свою руку и громко вздыхает. Я поворачиваю голову в его сторону, дабы взглянуть на его лицо и увидеть все те эмоции, которые так явно выражены. Он улыбается… На его губах наконец-то появилась улыбка, и это самая чистая и искренняя улыбка, которую мне доводилось видеть. Я рад этому. По телу разносится приятное тепло, и я вновь поднимаю глаза к небу, а мои уголки губ произвольно поднимаются вверх.       — Я всё помню, — тихо проговорил Фрэнк, заставляя вновь сфокусировать мой взгляд на нём.       Он медленно повернул голову ко мне, не убирая улыбки с лица. Солнце уже начало понемногу заходить за горизонт, поэтому на фоне заката он выглядел крайне прекрасно. На его волосах отбивались яркие оранжевые рефлексы, выделяя каждую прядь. Я не мог отвести от него взгляд, точно не в такое мгновение. Я не особо вник в его слова, поэтому просто никак не отреагировал, а продолжал всматриваться в каждую черту его лица. Фрэнку не нужно было слов, чтобы понять это, но он всё же продолжил говорить.       — Я помню, что было ночью, — от этих слов моё сердце на секунду замерло, пропуская удар, который оно должно было совершить. — Ты можешь не переживать на счёт этого.       Внутри появилось опасение за то, что он сейчас просто спишет всё на алкоголь, который бурлил в нём тогда. Я боялся, что он скажет, что это нужно просто забыть и пропустить мимо себя, но только вот уже было поздно, потому что я успел влюбиться в него за пару дней. Если бы эти слова прозвучали, то всё внутри бы опустело, потому что единственные чувства, которые я испытывал вообще, — это чувства к нему. Мне стало страшно, поэтому я сжал его руку сильнее, не желая отпускать всё то, что испытывал к этому человеку. Он заметил это и продолжил говорить, будто читая мои мысли:       — Я делал это, потому что хотел этого сам. Это не было влияние алкоголя, — огромный камень упал с души, а лёгким стало легче дышать. — И я нисколько не жалею о том, что произошло этой ночью.       Я смотрел на него ещё пару секунд, прямо в глаза, пытаясь убедиться в том, что мне не снятся эти слова. Хотя, как это могло сниться, если в царстве Морфея меня встречает лишь один и тот же заезженный кошмар. Когда я наконец-то полностью осознал сказанное, то просто улыбнулся ему, а он мне.       Мы провели в таком положении много времени. Фрэнк периодически шевелил пальцами, плавно водя ими по моей коже, а я никак не мог понять, делает он это непроизвольно или специально. Мы смотрели друг на друга до самого конца, пока кожи не коснулась капля начинающегося дождя. Фрэнк поднял взгляд вверх и обнаружил, что наверху разместилась сплошная пелена из чёрных дождевых туч, которые нависали и перекрывали последние лучи уходящего солнца. Мы быстро поднялись с нашего места, накинули на себя рубашки и побежали домой.       С каждой минутой пути обратно дождь начал усиливаться, проникая сквозь одежду прямиком к коже. Всё это время наши руки ни разу не расцепились, а из губ вырывался радостный смех. Я чувствовал себя маленьким ребёнком, который радуется весеннему тёплому дождю и жизни в целом. Это было более, чем прекрасное чувство.       Когда мы наконец-то прибежали домой, то были полностью промокшие. Мы забежали в дом, не расцепляя рук и не переставая смеяться. Фрэнк прикоснулся руками к моим волосам, взъерошенным на макушке и прилипающими кончиками к лицу.       — А тебе идёт, — он усмехнулся и провёл пальцем по всей длине пряди, цепляя кожу.       По телу пробежали мурашки от такого прикосновения. Я смущенно уставился в пол, а улыбка уже который час не сходила с моего лица.       — О Боже! — это был голос миссис Айеро.       Мы обернулись к Линде, которая стояла у прохода в кухню и держалась руками за лицо. Она смотрела на нас с беспокойством, а в мою голову сразу пришла мысль о том, что выглядим мы со стороны не очень-то и по-дружески.       — Вы же полностью промокли! Быстро идите в душ и переодевайтесь! — женщина подошла к нам и взяла нас обоих за руки, заталкивая на второй этаж.       Мистера Айеро дома не было, и это не могло не радовать, поскольку видеть его сейчас ни Фрэнку, ни мне не хотелось. Мы сходили по очереди в душ, а после переоделись и остались вдвоём в комнате. Я уже лёг на кровать, а Фрэнк закрыл дверь и подошёл ко мне.       — Можно? — робко спросил он, указывая пальцем на место рядом со мной.       Я закивал в ответ, радуясь тому, что он всё-таки спросил об этом, поскольку эта мысль никак не выходила из моей головы всё то время, пока Фрэнк находился в ванной комнате. Он лёг рядом со мной, накрывая меня рукой, и уткнулся носом в мои волосы.       Это был прекрасный день, и он обязательно должен отпечататься навсегда в воспоминаниях. Это была единственная ночь, когда кошмар оставил меня в покое, не вмешиваясь в моё сознание и не будоража его. Мне было хорошо, а ощущение тепла, которое исходило от человека рядом, лишь прибавляло уверенности, что, может быть, моя память была утеряна не зря. Под тихое сопение Фрэнка я окунулся в сон, всё также оставляя улыбку на лице.