Stagnum violas

      Тёплые пальцы пробираются сквозь пряди моих волос, упираясь мягкими подушечками в кожу и поглаживая её. Приятное тепло разливается от головы до пят, заставляя проникнуться объятиями, улавливать приятный и слегка терпкий запах, вдыхать его полной грудью. Он опадает на самое дно лёгких, застывая в них, а после развеивается, поэтому приходится делать вдохи как можно чаще, лишь бы чувствовать этот приятный аромат постоянно. Хочется оставаться в таком положении вечность, чувствовать тепло и близость кожи на своей спине, ощущать наготу живота и рук, упираться спиной в выпирающие ключицы и подмащиваться поудобнее под локти, дабы они как можно сильнее вжимались в бока.       Пока что мне этого достаточно. Достаточно для того, чтобы взгляд замирал, осматривая стену, а ресницы дрожали, как и всё тело. Сначала волнительно, а потом уже спокойно и умиротворённо, потому что дыхание согревает шею, пальцы одной руки нежно водят по макушке, а другая ладонь покоится под рёбрами. Тишина, заставляющая сердце сжиматься и биться медленнее, а после вздох и приятный голос над ухом.       — Это удивительно, — шепчет Фрэнк, вжимаясь своим оголённым торсом в мою спину ещё сильнее.       От этого огромные мурашки бегают стадом по коже на спине, и я не удивлюсь, если Фрэнк их тоже почувствует. Потому что слишком приятно и волнительно.       — Твой день рождения уже буквально через пять дней.       Он поднимает руку чуть выше, проводит ладонью по груди, как будто нащупывает там сердце, пытается залезть в душу, но ему-то этого и не нужно. Он и так уже поселился где-то глубоко внутри, и навряд ли оттуда исчезнет.       — Знаешь… как будто это всё запланировано, — я поворачиваю голову, задавая немой вопрос «в смысле?», а он всё и так понимает. Впрочем, как и обычно. — Я в том смысле, что ты узнаешь всё постепенно, как будто так было и нужно изначально. Я даже начинаю верить в высшие силы.       Он ухмыляется, а мне остается только представлять в темноте его улыбку, которая воистину прекрасна. Либо же моей влюблённой головушке просто всё кажется в нём прекрасным. Это же Фрэнк, как тут может быть по-другому?       Я ерзаю на месте, а после пытаюсь выкрутиться из объятий, дабы повернуться к нему лицом. Хотелось чувствовать его дыхание ближе. Ощущать его на своих губах, понадеяться на то, что он вновь поцелует. Этого хотелось так сильно, что внутри всё сжималось.       Надежда на то, что именно сейчас Фрэнк в очередной раз прочитает мои мысли, а после угодит моим маленьким капризам и сделает ещё чуточку счастливее. Кое-как мне удается развернуться спиной к стенке, не разорвав объятий. Так тяжело решиться, но я всё-таки кладу ему руку на талию, а сам покрываюсь краской, как нашкодивший школьник. Ещё раз ухмыляется, заставляет краснеть кончики ушей, а сердце биться в припадках.       Фрэнк убирает руку, накрывающую меня. Вдруг стало холодно, а в голове уж куча мыслей пролетело стаей ворон. Может, ему не нравится то, что я делаю? Просто сделал что-то не так, а сейчас жмурюсь, как маленькое дитя, в надежде на то, что он в очередной раз поддержит инициативу и продолжит начатое. Только вот он не продолжает, замер на месте, а я боюсь открыть глаза, чтобы понять, что же происходит, увидеть его лицо и распознать эмоцию.       В глазах темно, а телу холодно до того момента, пока тёплые пальцы не легли на подбородок, приподнимая моё лицо, а дыхание не опалило губы. Лёгкое прикосновение мягкой кожи к губам, задержавшееся на пару секунд, а внутри опять всё вырывает. Пальцы скользят по подбородку, останавливаясь на шее, чтоб уж точно не забояться и не отступиться, оставляя контроль над ситуацией в руках одного.       Жарко, дышать практически невозможно, а влажные губы скользят по моим, смазывая их и прикусывая. Хочется рыдать от наслаждения, позволить себе прижаться ещё сильнее и сплестись в объятиях. Так и происходит, длится несколькими минутами, растягивающимися для меня в личную маленькую вечность.       Фрэнк отстраняется и тяжело вздыхает, а я, не успев опомниться, остаюсь в одном положении: с закрытыми глазами, приоткрытыми распухшими губами и надеждами на продолжение. Слишком чист для чего-то большего, но слишком грязен, чтобы оставлять это всё на стадии простых объятий.       — Ты такой милый, когда тебе что-то нужно, — усмехается Фрэнк и заправляет прядь моих волос за уши.       Я жмурюсь ещё больше и утыкаюсь ему в шею лицом, чтобы скрыть смущение. Невозможно так быстро привыкнуть ко всему этому и оставаться в разуме. Подводит возраст и неопытность, но усиливается желание.       Парень окутывает рукой мою голову, прижимает ближе, зарывается носом в волосы и вдыхает их запах, возобновляя бег мурашек по коже:       — Мне давно не было так хорошо и спокойно, — говорит он, а мне хочется просто заорать ему в ответ о том, что мне вот лично совершенно неспокойно.       Безусловно, хорошо, но какое там спокойствие, когда Фрэнк рядом. Только учащённый ритм сердца и пьяный мозг от чего-то совершенно не спиртного, но очень похожего. Только вот сказать бы это. Так хочется передать все свои эмоции, обнажить их перед ним, довериться до конца и закрепить привязанность словами. Уведомить его о том, что со мной уже всё слишком плохо; что сердце почему-то сжимается от каждого прикосновения, будто обхватили его крепкой ладонью и выжимают потихоньку кровь; что в голове витает только его образ, ударяется о стенки здравомыслия, разрушая их удар за ударом; что не хочется отпускать из объятий, когда наступает утро. Желание передать всё это с помощью слов, с помощью голоса, а не дрожащей рукой выводить мысли на листочке, оставляя их блеклыми, без интонации и чувств.       — Всё это настолько херово, — он дышит глубже, зарывается пальцами в волосы сильнее, чуточку тянет их, будто пытается сохранить в углублениях витиеватых отпечатков запах моих волос. — Жизнь — смешная штука, Джи, ты знал?       Я пытаюсь поднять на него взгляд, не понимая, к чему он ведёт, поэтому дёргаюсь в объятиях, а он не отпускает, лишь сильнее сжимает, не давая заглянуть в глаза. Это начинает пугать, хочется ясности, и он её вносит.       — На билете в кармане моего рюкзака написана та же дата, что на бумажке, которую ты сжимал в руках часом ранее, — он дрожит, не отпускает. — Наверное, кому-то сверху кажется это смешным, да?       Горько усмехается, а до меня так медленно доходит суть его слов, что я буквально чувствую себя самым неразумным человеком в этом мире. Пытаюсь успокоить свои мыслительные процессы, застопорить их на месте только потому, что совершенно не хочу осознавать сказанное. Грёбаные буквы, складывающиеся в слова. Ненавижу их и сжимаю его ещё сильнее, вжимаюсь всем телом, протестую, как будто от этого что-то изменится.       Становится тяжело дышать, а идиотская солёная жидкость просачивается сквозь глазные яблоки, устремляясь наружу, дабы сжечь кожу. Стало настолько больно от одного предложения, что взвыть на луну хочется, да вот только не могу.       «Дурак».       Бью его кулаком по груди, пытаясь убрать внутреннюю боль, но результата никакого. Зачем сказал именно сейчас? Ведь всё так же сжимаются вены, а в голове повторяется: «Жизнь — смешная штука, Джи, ты знал?» И всё, блять, настолько смешно, что рыдаю взахлёб, измазывая тёплую кожу Фрэнка влажными ресницами, а он лишь тихо гладит по голове, проводит ладонью по волосам и успокаивает. Только спокойней не становится. Ни на каплю слезы.       — Прости, испортил момент, — шепчет он. — Но лучше сказать сейчас, так у меня будет возможность удержать тебя в объятиях.       Как будто мне хотелось вырваться. Всё-таки, нихрена он не понимает, читает мои мысли, но никак не пытается распутать, воспринимает всё в упор. Его голос стал поникшим, еле живым, но всё равно тёплым и родным.       — Я не смогу остаться, и ты сам это знаешь, Джи.       «Знаю».       — Прости за это, но мне нужно вернуться в колледж, я не могу бросить его на полпути.       «Возвращайся».       — Но я обязательно буду приезжать сюда на каникулы, и мы будем вместе.       «Мне достаточно, что ты будешь помнить меня».       — Да и сам сможешь приезжать ко мне, увидишь город. Мы будем с тобой гулять по ночам по набережной с кучей горящих фонарей; ходить на ночные сеансы в кино, занимая исключительно последние ряды; будем есть много вредной пищи и скрывать это от моей мамы; а ещё будем слушать музыку, лёжа в моей кровати и обнимаясь, прям как сейчас. А ещё…       «Замолчи».       Слишком колкие слова, больше похожие на фантазии влюблённого мальчишки, ничего не соображающего в реальности жизни, либо же на попытки взрослого успокоить маленькое дитя, рассказывая ему сказки. А так хочется, чтобы это было ни тем, ни другим, а только реальностью, в которую хочется верить. Только вот слёз всё равно становится всё больше.       Резко подрываюсь с места и усаживаюсь сверху Фрэнка, впечатывая его в кровать своим небольшим весом. Пытаюсь заглянуть в глаза сквозь солёную пелену жидкости, но получается с трудом. Картинка слишком размыта. Только блеск глаз напротив пробивается сквозь водную вуаль. Слёзы скатываются по коже и устремляются вниз, повинуясь гравитации, а после опадают прямо на распалённую кожу Фрэнка. Напоминает тот дождь из слёз, приходящий ко мне во сне практически каждую ночь, только вот звук капель не такой отчётливый.       — Джи… — моё имя из уст Фрэнка кажется уже не таким ободряющим.       Он пытался приободрить, дать нам шанс на что-то в будущем, но это же бред. Даже мой мозг, опьянённый чувствами к Фрэнку, понимал это. Ведь ничего из перечисленного не будет дальше. Он вернётся в колледж к своей девушке, будет жить прежней жизнью, поначалу вспоминать меня, звонить и слушать тишину в динамике, а после всё забудется.       Как будто эти минуты соединились в один сплошной коматозный сон, а потом он наконец-то выйдет из комы, носящей моё имя, и станет прежним Фрэнком, порядочным сыном, хорошим студентом и парнем. Набьёт ещё парочку татуировок, заполнив ими последние сантиметры тела и души; будет играть на гитаре, создавать мелодии под стать настроению; по вечерам будет смотреть хоккей, вспоминая при этом отца, который так сильно любит этот вид спорта; будет гулять с друзьями из колледжа, просыпаться в неизвестных ему местах, а через время вспоминать свои похождения с улыбкой на лице.       Только во всём этом обилии жизни не будет меня, и с этим ничего не поделать. Хотелось кричать: «Замолчи, хватит меня мучить. Просто перестань!», а вместо этого впиваюсь поцелуем в губы Фрэнка. Становлюсь смелее, сжимаю пальцы на его груди до покраснения и пытаюсь унять маленькую чёрную точку, с каждой секундой превращающуюся в зияющую дыру в самом центре грудной клетки. Хочу попросить о последних днях счастья без размышлений о будущем, чтобы просто были «мы» и всё вокруг казалось незначительным, а стрелки часов замерли.       Смазываю щеками опрокинутые слёзы с тёплой кожи, замираю в таком положении и не хочу отдаляться. Сам пугаюсь своим действиям, но ничего поделать с собой не могу. Фрэнк лежит и не шевелится, пытается переварить весь тот посыл, что я пытался передать, а после прикладывает руку к затылку и сжимает в объятиях. Ногам неудобно, а ступни натянуты так сильно, что под пятками начинает колоть, а икры сжимаются в напряжении, но не всё равно ли, когда любимый человек укутывает в объятиях?       Дыхание прерывистое, а грудь ходит ходуном, вздрагивая с каждой секундой всё чаще. Поток слёз не остановить, уж точно не сейчас, а Фрэнк лишь прижимает сильнее, гладит по волосам и выговаривает тихое «тш-ш-ш» над ухом. И хочется остановить мгновение, запечатать у себя в сердце и выкинуть ключ от замочной скважины души, потому что слишком поздно ступать обратно — оба уже погрязли в чувствах.       Через какое-то время я успокаиваюсь, а запасы слёз почти опустошены. Глаза неприятно колет и щиплет, хочется залить в них по тонне воды, потому что кажется, что они высохли. Кое-как понимаю, что уже светает, а организм просит сна. Изо рта выходит неконтролируемый зевок.       — Давай отдыхать, — тихо предлагает Фрэнк, сминая в руках ткань моей пижамы.       Я киваю и пытаюсь слезть с Фрэнка, но ноги совершенно не слушаются — онемели полностью. Помогаю себе рукой, но получается крайне плохо. Фрэнк замечает это и, не расцепляя объятий, переворачивается вместе со мной. У меня получается отвернуться к стенке и прижаться к нему спиной, пока ноги неприятно колет и хватает в судорогах.       Пальцы парня ни на секунду не прекращают перебирать пряди волос, наматывая их, а после отпуская и разглаживая. Успокаивает, как может.       Под тихое дыхание над ухом я наконец-то засыпаю. К объятиям Фрэнка добавляются объятия капризного чудака Морфея, который сжалился и дал возможность мне просто тихо и мирно поспать. Только поставил условие, чтобы Фрэнк был обязательно рядом.

***

      Хочется разрушать всё в округе, начиная с попадающихся под руки предметов и заканчивая собой, как вишенкой на торте. Пока что выбора нет, и остается уничтожать потихоньку что-то внутри себя, пока голоса с первого этажа доходят до слуха, вбиваясь в ушные раковины ножами.       — Я скучала, Фрэнки, — женский молодой голос, наполненный нежностью и трепетом.       Несколько шагов и, пригнувшись, можно различить две пары ног, стоящих друг к другу так близко, что носки обуви чуть ли не впечатываются друг в друга.       — Д-да, я тоже… — крайне неуверенный голос Фрэнка, но всё же, это согласие.       Только вот у меня от этих трёх слов сердце разрывается, разлетается на мелкие кусочки на радость летающим стервятникам. Кажется, что хуже уже быть ничего не могло. Просто выведенные буквы на бумаге, складывающие из себя красивое женское имя, превратились в живую симпатичную девушку, стоявшую утром на пороге дома своего парня, который уехал на каникулы к родителям.       В голове только один вопрос: «Как же так получается?» Как получается, что каждый раз мне становится больно из-за Фрэнка, хотя сам он никаких усилий к этому не прикладывает? Он ведь не пытается меня обидеть, искалечить мою душу или втоптать в землю чувства. Наоборот же. Парень отвечает взаимностью, прижимается ближе во сне и произносит моё имя голосом, полным нежности. Только вот когти всё равно раздирают сердце на кусочки каждый раз.       — Джи, милый, ты чего тут стоишь?       Голос Линды кое-как пробился сквозь стену размышлений, раздался где-то позади. Ладонь женщины прошлась по плечу, зазывая за собой. Спускаться на первый этаж не хотелось, только не сейчас. Всё нутро надеялось на то, что эта парочка внизу не услышала обращение Линды ко мне. Хотелось, чтобы Фрэнк не обратил на меня внимания, дал немножко времени для осознания, что в этом доме присутствует ещё один человек.       Только вот наперекор этому миссис Айеро берёт меня за запястье и ведёт за собой, приговаривая, что «уже пора бы и завтракать, а то вы с Фрэнком сегодня на пожарников сдавали». И приходится идти за ней, ведь противиться бессмысленно. Не смогу же я бегать от этой девушки вечность в этом небольшом доме.       Кстати, о небольшом доме: спальных комнат-то всего две на втором этаже. Из этого следует, что кому-то из присутствующих точно придётся спать либо на полу, либо в гостиной. Почему-то мне изначально стало понятно, что этим кем-то буду я, поскольку уж очень тяжело будет объяснить то, что я сплю в одной кровати с Фрэнком из-за своих кошмаров. Уж точно будет тяжело объяснить непосредственно девушке самого парня.       — Приве-ет, — слащавый женский голос выводит из размышлений о ночлеге, и приходится поднять взгляд.       Не помню, как успел спуститься с Линдой на первый этаж, но напротив меня стоит Джамия, протягивая руку в качестве приветствия. Девушка симпатичная, даже очень. Глаза у неё большие и имеют оливковый цвет, практически такой же, как и Фрэнка, но всё равно не настолько красивые. Тёмные волосы спадают неравномерными прядями на округлые плечи, а косая чёлка прикрывает уголок глаза и половину лба. Сама вся одета в тёмное, да и стиль очень похож на стиль Фрэнка. Не сказал бы, что прям красавица, но очень симпатичная. Может, только из-за того, что является женской версией самого Фрэнка, только без татуировок по всему телу, а лишь с проколотым носом, в котором красуется аккуратный серебряный пирсинг.       Застыл я на несколько минут точно, но потом всё-таки получилось зашевелить рукой и протянуть её вперёд, отвечая на приветствие, а после быстренько убрать руку из хватки Джамии. Глаза невольно опускаются вниз, разглядывая самую интересную деталь на данный момент — пол. Потому что не хочется сейчас смотреть на девушку напротив, а тем более на Фрэнка, стоящего по правую сторону. Слишком всё запутанно и неприятно.       — Меня Джамия зовут, — звонко представляется девушка, будто я не знаю её имени. — Тебя как?       Она смотрит на меня так, как будто я какой-то маленький мальчик, а не младше её всего лишь на пару лет. Захотелось даже огрызнуться и сказать что-то едкое, но куда уж мне. Не получится, как бы ни хотелось, поэтому приходится и дальше тупить взгляд в пол, высчитывая количество щёлочек между досками деревянного паркета.       — Джам, Джерард не ответит тебе, — тихо проговорил голос сбоку, отчего стало не по себе.       Мурашки пошли по коже, потому что голос другой: не такой нежный, как этой ночью; не такой родной, когда произносит моё имя; не такой тёплый, когда касается тёплыми пальцами. Да и от этого «Джам» вдруг резко зубы заскрипели, стиснувшись друг с другом с нажимом. Даже скулы дрогнули от злости, а кулаки сжались совершенно непроизвольно. Радует только, что это не осталось замеченным, иначе и объяснить бы не вышло такую реакцию.       — Почему? — девушка сказала это заинтересовано и прижала к себе руку, которую буквально недавно протягивала для рукопожатия. Будто я сейчас её отгрызу.       — Джи не может говорить.       — Ох, — девушка вдруг прикрыла рот своими ладошками, а я всё не мог понять: то ли голос у неё сожалеющий, то ли радостный.       Да и вообще, всё это раздражало, даже щёлочки в полу, потому посчитать их так и не получалось — вечно сбивался со счёта. То ли из-за стоящего рядом Фрэнка, то ли из-за раздражающей Джамии, тут уж не понять. Оставалось лишь поднять взгляд и посмотреть на пару.       — Мне очень жаль, — тихо проговорила девушка, а после добавила: — Но всё равно приятно познакомиться.       И засияла улыбкой, такой искренней, что хотелось просто, чтобы она так не улыбалась, чтобы не было всей этой напущенной приветливости. Она ведь нихрена не знает о том, что происходит между её парнем и мной, поэтому потом аккуратно подносит руку к руке Фрэнка и сцепляет ладони. А мне кричать хочется от злости, от подступающего к глотке противного вкуса ревности, на которую у меня-то и права нет.       — Вы собираетесь завтракать? — разносится голос из кухни, откуда уже доносятся приятные ароматы, а стол накрыт множеством вкусностей.       — Да, пойдёмте завтракать, а то я с дороги такая голодная, — Джамия мило засмеялась и потащила Фрэнка за собой, сжимая его руку ещё сильнее.       Напоследок я получил лишь неоднозначный взгляд парня, перебирающего ногами вслед за своей девушкой. Завтракать перехотелось. Хотелось только убежать куда-то наверх и закрыться в комнате. Попытаться бы с головой погрузиться в очередную книгу, изначально обрекая такую затею на неудачу, потому что в голове только очертание сцепленных рук.       А потом всё вообще пошло по наклонной, ведь пришлось сесть за один стол вместе и немножко потесниться, потому что добавился ещё один стул. Если раньше мы с Фрэнком постоянно сидели по одну сторону, то сейчас меня подвинули на узкую сторону этого деревянного прямоугольника. Сидел между двух пар и чувствовал себя лишним, слушал все эти идиотские рассказы Джамии о том, как она добиралась сюда. Все смеялись, потому что эти рассказы должны были веселить, но мне вот нихрена не было весело.       Иногда получалось замечать на себе прожигающие взгляды Фрэнка, который украдкой пялился, а после быстренько опускал голову вниз, разглядывая содержимое своей тарелки. Такие же неоднозначные взгляды поступали со стороны Линды. Точно! Она же всё знала, а у меня даже успело это вылететь из головы. Интересно, что она думала обо всём, что происходит? Знала ли о том, что вот-вот нагрянет в этот дом девушка её сына? Если знала, то почему ничего не сказала? Может быть, просто пыталась отгородить меня от Фрэнка, когда рассказала о Джамии? Только вот не предполагала, наверное, что отстранимся мы всего на пару дней, а потом сблизимся ещё больше. Да и вообще, не было понятно, на что рассчитывала эта женщина. Всё равно я был уверен в том, что больно она делать не хотела, потому что это же миссис Айеро, как она может сделать мне больно, а вот Джамия может. И то, только из-за того, что просто сейчас находится здесь.       Кое-как доев свой завтрак, я встал с места, достал бумажку из кармана, на которой уже вот как пару недель было написано «спасибо», и пошёл наверх, чтобы хотя бы сменить одежду. Когда голоса с кухни утихали с каждым моим шагом, становилось значительно легче. Весь этот смех и приветливость напрягала, радовало только то, что Джамия не додумалась ничего расспрашивать обо мне. Понятное дело, что рано или поздно это произойдёт, но хотя бы не сейчас.       В комнате своих вещей я не обнаружил. Они оказались в корзине с бельём в ванной комнате. Наверное, миссис Айеро успела их сгрести с пола и отправить туда, когда я стоял на втором этаже и наблюдал за новой гостьей. Обрадовавшись тому, что целый день придётся провести в мягкой пижаме Фрэнка, всё ещё пахнущей его запахом, я спустился вниз, попутно захватив с собой книжку, которую всё никак не мог дочитать. В последние дни почему-то никак не получалось сконцентрироваться на чтении. Не уверен, что выйдет сейчас, но решил всё-таки попытаться, потому что по-другому отвлечься от своих мыслей у меня никак не получится.       Мысленно поздоровавшись с любимым гамаком в саду и надеясь, что мистер Айеро не сгонит меня отсюда, я улёгся в него и открыл книгу, выискивая страницу, на которой закончил своё чтение пару дней назад. Первые строки давались с трудом, не воспринимались полностью, а буквы на странице разъедались назойливыми размышлениями, но после всё-таки получилось немного перенаправить мыслительный процесс, и чтение пошло, как по маслу.       Время опять сбилось со счёта, пока я не услышал звонкий смех Джамии, доносящийся из приоткрытого окна, а после тихие смешки Фрэнка, от которых внутри всё сжималось. Снова вся концентрация полетела к чертям, а ведь вот-вот Изабелла поблагодарит Людвига за игру на органе, а после он поймёт, что она его более не узнает. Это настолько печально, настолько трогает, что даже и не знаю, почему до сих пор вчитываюсь в эти строки, ведь самому сейчас не лучше.       Буквально заставляю себя читать букву за буквой, пытаюсь прочувствовать эту боль за полюбившихся персонажей, когда где-то рядышком раздаётся заливистый и игривый смех Джамии. И не останавливается, не прекращается, как бы этого ни хотелось. Пальцы машинально напрягаются и сжимают страницы, отчего те покрываются множеством рубцов по всей поверхности. Потом будто прихожу в себя и начинаю разглаживать смятую бумагу. Откидываю в сторону книгу для её же безопасности, потому что милым голоском произносится «Фрэнки». Слишком громко. Настолько, что эхом отдаётся в ушах и болью в сердце, потому что сам никогда так не смогу его назвать.       Усаживаюсь на край гамака, упираясь руками в ноги. Сжимаю пальцами ужасно-красные волосы, которые так и норовят залезть в глаза. Кончики прядей щекочут ресницы до влаги в глазах. А может, это и не волосы вовсе виноваты, но от мыслей, что всё-таки они, почему-то становится легче.       — Эй, — Фрэнк грузно оседает рядом, пытаясь привлечь к себе внимание. — Ты что делаешь?       Голос у него ещё и какой-то виноватый, жалостливый, что ли. От этого тем более не по себе, ведь этот придурок минутой назад хихикал на пару с Джамией в комнате, а у меня тут кошки раздирали грудную клетку, но он ведь не знает этого, чего тогда винить.       Я никак не реагирую, сижу дальше, упираясь лбом в ладони, а после усердно и как можно незаметнее натираю кистями глаза, дабы они не подвели именно сейчас. Получается, конечно, с трудом, но всё-таки выходит.       — Джи, ты чего?       Фрэнк наклоняется ближе, и я чувствую его дыхание. Потому что его губы в паре сантиметров от шеи. От этих считанных сантиметров становится слишком плохо. Ночью бы я просто прижался ближе и безмолвно просил бы о том, чтобы кожу поцеловали, а тело сжали в объятиях. Только вот наступил день, и снова приходится терпеть это дебильное расстояние, опасаясь быть застуканными. Бояться огромной ссоры, которая может развернуться после. Увидит Джамия — ссора и разрыв отношения; Линда — принятие, но просьба разъяснить ситуацию; мистер Айеро — кулаки и маты, как было это буквально пару дней назад. Ни одного из этих сценариев не хотелось. Хотелось спокойно дожидаться следующей ночи, предвкушая её краски и чувственность, поцелуи и объятия, а потом приезжает девушка Фрэнка, и всё это отходит куда-то на другой план, потому что мысли совершенно о другом.       Так бы и отошло на другой план, только вот Фрэнк приближается ещё ближе, кладёт свою руку мне на плечо и прикасается губами к открытой шее. Застывает так на несколько секунд, а после отпускает участок кожи из заточения и говорит голосом прошлой ночи:       — Не волнуйся, — шепчет он. — Нам никто из них не помешает, а с Джамией я всё решу.       Сердце пропускает удар, а глаза вдруг перестают слезиться, руки перестают дрожать. Да и вообще я дышать перестаю, потому что попросту не ожидал таких слов именно сейчас, в эту секунду. Неужели только накручивал себя, а для Фрэнка это и впрямь всё серьезно? Думал, что он останется с Джамией, будет игнорировать меня и старательно избегать, пока не уедет обратно из города. Много думал, строил догадки и огромную речь, которую расписал бы на листке бумаги, а всё попросту зря, ведь Фрэнк сейчас обнимает и успокаивает. Снова читает мои мысли, хотя чему тут удивляться.       — Хорошо?       Он спрашивает это совсем тихо, наклоняясь ещё ниже, в попытках заглянуть в моё лицо. Меня хватает только на то, чтобы отодвинуть одну ладонь и украдкой взглянуть на него, удостовериться, что выражение лица у него серьёзное, а все слова эти сказаны не в качестве шутки. Смотрю и удивляюсь. И правда, лицо что ни на есть серьёзное, даже слишком.       Медленно киваю ему, соглашаюсь, как и всегда, со всем и сразу, лишь бы рядом быть, а потом мысленно корю себя за это. Влюблённый мальчишка, но ничего поделать с собой не могу, ведь просто хочется не потерять ни одной секунды, чтобы побыть с ним рядом.       Фрэнк прикасается своей горячей ладонью к моей, накрывая её, а после сжимает пальцы и отодвигает от лица. Смотрит в глаза, а на самом деле заглядывает в душу, распахнутую персонально для него. А после улыбается своей прекрасной улыбкой. Губы становятся тонкими-тонкими, как ниточки, но от этого не менее привлекательными, ведь один уголок поднят чуть выше, а глаза полны нежности. И сейчас бы поцеловать вот эти вот губы напротив, но в любой момент может кто-то выйти из дома, поэтому приходится запихивать свои желания куда подальше, оставляя их на ночь. Только вот, видимо, Фрэнк запихивать желания не любит никуда, а любит их воплощать в реальность. Радует, что желания совпадают, а губы парня быстро накрывают мои и только через несколько секунд отстраняются.       Это всё заставляет улыбаться, подобно дурачку, зависать в прострации на несколько секунд после, пока тонкие татуированные пальцы Фрэнка тянутся к карману и выуживают оттуда пачку сигарет и зажигалку, а после любезно протягивают мне один свёрток яда и подносят к нему язычок огня. Яд расходится по лёгким, заглушает все мысли, становится крайне хорошо, ведь Фрэнк накрывает свободной рукой мою руку и смотрит куда-то вперёд, выдыхая из лёгких облако дыма.       Оказывается, всё не так-то уж и хреново, жить можно, быть рядом с Фрэнком тоже вполне можно.       — Мальчики, а я вас обыскалась!       Нет, всё-таки всё хреново.