***
Голодовку Лара прекратила на второй день заточения, после того как Влад подробно объяснил, как её будут кормить насильно, и позвал слуг для этого. Это было бы слишком унизительно, а она и без того чувствовала себя абсолютно беспомощной. Её обманули и просто заперли в особняке Ольгимских! Она возмущалась, требовала выпустить и даже угрожала, но Влад был неумолим. — Ты останешься здесь, пока не пройдёт этот ваш кровавый ритуал. Потом выпущу. — Ты не можешь так со мной поступать! Это противозаконно! Тебя посадят, слышишь? Я пойду в Управу и всё там расскажу! — Я — дурной человек, — мрачно отвечал Влад, — и очень богатый. Откуплюсь. — Верно, дурной, — сердилась Лара. — Клара за мной придёт! Она — Хозяйка... — В этом доме тоже есть Хозяйка. И она на моей стороне. Кларе придётся с ней договариваться в будущем, так что ей будет проще найти тебе замену, чем ссориться с Капеллой. И со мной. Вся ситуация была настолько нелепой и абсурдной, что Лара просто терялась. Ну как он мог просто взять и запереть её? Он ведь всегда был на её стороне! Столько помогал! И что теперь делать? Как его образумить? — Влад, ну пожалуйста, ну выпусти меня! — Нет. — А что скажет твой отец? — Ничего. Он уже ничего не скажет. — А? — Он мёртв, Лара. Казнён мясниками в Термитнике. С меня хватит его смерти, тебе я умереть не позволю. Это многое объясняло в его поведении, и Лара, несмотря на гнев, не могла не сочувствовать ему. Потерять отца — это горе, и она бы постаралась утешить его, как он когда-то утешал её, но Влад приходил только по вечерам, и каждый раз она надеялась, что он одумается и отпустит её. Что в этот раз она подобрала подходящие аргументы. Что он поймёт. Глупая надежда, ведь Влад, в отличие от неё, нерешительным размазнёй не был и всегда знал, что делает. Они ссорились. В иные вечера Лара игнорировала его, молча поглощая ужин, и Влад тоже молчал. Иногда делился городскими новостями и втягивал её в разговоры, но заканчивались они всегда одинаково: — Я тебя за это не прощу, — тихо говорила Лара. — Я знаю. — Никогда. Совсем никогда. — Меня это устроит, если ты при этом выживешь. — Ритуал всё равно состоится. — Без тебя. Пусть Клара режет своих собратьев-маргиналов, я не против. А тебе в их компании делать нечего. — Почему ты не понимаешь? Ты не имеешь права решать мою судьбу. — Я понимаю, — суховато отвечал Влад, — а решаю по праву сильного. Я должен тебя защитить. В первые дни Лара сильно злилась на такие слова, потом перестала. Влад не желал ей зла, даже напротив, берёг, просто взял на себя больше, чем должен был. Но не сама ли она чуть что бежала к нему за помощью? Когда столько раз помогаешь кому-то, невольно чувствуешь себя ответственным за его жизнь, и это чувство Ларе было знакомо. Она заранее подбирала аргументы, чтобы оправдать его перед Кларой, когда та придёт за ней, ведь гнев Хозяйки мог быть ужасающим. Но Клара так и не пришла. Вместо неё пришёл Артемий Бурах. Просто вошёл однажды вместе с Владом (тот выглядел несколько подавленным) и спросил: — Обижает он тебя тут? — Меня здесь заперли, — торопливо объяснила Лара. — Выпустишь меня, а? — Это я знаю. И зачем заперли — тоже, так что не трать слов. Обижает, спрашиваю? — И кем ты меня считаешь? — зло процедил Влад. — Это ты ещё не слышал, что про тебя в городе теперь говорят, Ольгимский. Смотрю, не понимаешь, Лара. Он тебя изнасиловал? — Нет, — охнула Лара. Взгляд Бураха стал внимательным. — Принуждал к постели? Угрожал, что иначе не отпустит? Просто лапал? — Нет, нет, как ты мог такое подумать? Влад — хороший человек... то есть не совсем, он меня тут запер, но он бы никогда такого не сделал! — Доволен? — холодно спросил Влад. — Можешь идти. — Не зарывайся, боос, нам с тобой ещё работать вместе, — спокойно отозвался тот. — Даже если ты и вёл себя по-джентельменски, у тебя всё равно тут похищенная девица. И с этим нужно что-то делать. — Я уже рассказал, когда собираюсь её выпустить. — Мне нужно уйти сейчас, — вмешалась Лара. — Болезнь ещё не отступила? Клара исцелила город? Взгляд Бураха потяжелел. — Ещё нет. Лара, почему ты хочешь умереть? — Потому что своей смертью я спасу больше людей, чем смогу за всю жизнь. — А скольких убьёшь? — О чём ты? — Лара Равель, ты потеряла близкого человека, — негромко заговорил Бурах, не сводя с неё глаз. — Ты знаешь, какая эта боль. Как это раздирает изнутри. Как грудь постоянно болит от внутреннего крика. И насколько несправедливым, неправильным кажется мир, где умершего нет и больше не будет. У Лары перехватило горло. Это было больно, слишком больно, он словно засунул пальцы в едва зажившую рану и принялся в ней ковыряться. Ощущения, которые она так старательно погребала под бытом и помощью другим, нахлынули, словно всё произошло только вчера. Отец умер. Отца убили. Его больше нет. — Не говори об этом, пожалуйста. — Почему? Ах да, ты же единственная сирота в городе, как я мог забыть. Лара вспыхнула, как сухая ветка. Да что он может знать о её боли? Как смеет смеяться над ней? Как и эта страшная Оспина, считает её «жалкой страдалицей» и не стесняется её оскорблять? А она-то думала, Артемий Бурах — хороший человек, на отца немного похож. Только он не хороший. Никого в своей жизни она не ненавидела так сильно, как этого мясника-насмешника в тот момент. Даже Александра Блока, которого так и не смогла убить. Но будь у неё пистолет сейчас — выстрелила бы без колебаний. Влад дёрнулся. — Бурах, ты... — Погоди, боос. Я хочу, чтобы ответила она. — Тебе не понять этого, — тихо и зло ответила Лара, — ты не терял... Она осеклась. Горячая волна стыда поднялась от желудка и накрыла её с головой. Бурах усмехнулся. Терял. Он ведь совсем недавно потерял горячо любимого отца, и двух недель ещё не прошло. Она совсем забыла об этом. — Ты думаешь, только у тебя есть эксклюзивное право на страдание, да? — Оставь её, — устало выдохнул Влад. Больше не Младший, единственный. Тоже потерявший отца недавно. Лара закрыла пылающее лицо руками. А ведь кто-то называл её чуткой. Она искренне считала, что сопереживает чужому горю, что не пройдёт мимо него, что у неё не такое чёрствое сердце, как у многих в городе. Эгоистка. Лицемерка. Как же ей было стыдно за себя. — Простите. Мне жаль, я... не подумала. — А ты подумай. Ты знаешь, каково это — терять, и знаешь, что это приносит боль всем. Так почему же ты не думаешь, что будет с теми, кто любит тебя, если ты умрёшь? А ведь в городе тебя многие любят. Слишком многие. И каждого ты обречёшь на свою судьбу, на своё страдание, Лара. Она вздрогнула и отняла руки от лица. — Но я спасу больше, — горячо начала возражать она, однако Бурах перебил: — Угу. Правильно, зачем думать о тех, кто рядом с тобой, когда можно обрести славу мученицы? Боос из кожи вон лезет, чтобы тебя уберечь, а знаешь почему? — Бурах, замолчи! — Потому что любит тебя, недотёпу. Ты ему своим пафосным самоубийством такую дыру в сердце пробьёшь, что до самой смерти заживать будет. Зато Равелей прославишь. Ты правда расставишь приоритеты так? Влад встретил её взгляд лишь на несколько секунд, затем отвёл глаза, но Ларе этого хватило. Правда, всё правда. И о нём, и о ней. Ослеплённая тщеславием, она забыла о людях, в том числе и о том, кто был ей близок. Любит... он любит? Она запрещала себе мечтать об этом даже самыми тёмными ночами, а Влад, оказывается, её любит. И что же, она вместо утоления его печалей добьёт его, уже потерявшего родителей и взвалившего на плечи весь Проект Быков, ради обеления своей фамилии? Не Влад здесь дурной, ох не Влад! Лара заплакала. Уткнувшись в плечо успокаивающему её Владу, выдавила: — Но я... дала слово Кларе... — Клара уже нашла тебе замену, — коротко ответил Бурах и ушёл. А Влад остался. Через несколько дней её отпустили домой. Город ожил, Песчаная язва покинула его. В Приюте над Ларой долго охали, а она до хрипоты спорила, доказывая, что ничего с ней в Сгустке не сделали. Мир вокруг казался чужим и неправильным. Жертвовать собой тоже нужно было уметь, а она не сумела и чуть было не сделала как хуже. Святая подвижница... она оказалась недостойна этого. Город передавал из уст в уста имена достойных: Гриф, Оспина, Александр и Катерина Сабуровы, Старшина Оюн, Анна Ангел, Юлия Люричева. И это было больно, больно, что она не увидит своих подруг больше, что ей нельзя было вместе с ними пожертвовать собой и стать лекарством, но она нужна Владу, у него только она и Капелла остались, он без неё пропадёт. К стыду своему, Лара испытывала зависть. Возвышенное жертвование не для неё, не имела она на него права. Её удел — помощь земная, небольшая, и ей следовало с этим смириться. Зато у неё останется её Приют и тепло, которое она подарит Владу. Мысли об этом смущали. Она была слишком близка к тому, о чём иногда мечтала по ночам, и именно с тем мужчиной, о котором мечтала, но в голове это до сих пор не укладывалось. Влад утверждал, что его помолвка с Марией Каиной разорвана, ни он, ни Мария этой помолвки вовсе не хотели. И что он любит её, Лару. Эти слова и его поцелуи наполняли её трепетом, но сожаления об утраченном шансе не оставляли. Если бы в тот день она не пошла с ним попрощаться, лучше было бы или хуже? Нет, не стоило ей об этом думать. Эгоистичные мысли. Снова всё решили за неё. Договорились за её спиной о её жизни. Неужели она не была способна ни на один собственный достойный поступок? Только Приют был её детищем, её решением. А будут ли у неё дети от Влада? Когда в голове всё окончательно путалось, а из рук валилось, Лара подавляла желание бежать к Владу за ласковыми признаниями и нежными поцелуями (а это помогало отвлечься, да ещё как!) и просто выходила на воздух. В один из таких вечеров она встретила на своём пороге Артемия Бураха. — Здравствуй. Я могу тебе чем-то помочь? — Здравствуй, Лара. Да нет. Просто пришёл поглядеть на тебя. Она поёжилась. Взгляд у него был тяжёлый и страшный. — А что на меня смотреть? — На живых смотреть приятнее, чем на мёртвых. Хочешь, расскажу о ритуале Клары? — Ты был там? — Был, — Бурах криво оскалился. — Я не просто там был. Мы со Стахом и Даниилом делали панацеи. Ты ведь не задумывалась о том, что преображённую в лекарство кровь придётся потом выпустить, чтобы разлить по бутылкам, да? Не Кларе же это делать. Лара похолодела. — Я не думала... но ведь сподвижников вначале принесли в жертву? — Красивые слова подбираешь. А мы им горла резали по-простому. Лара отшатнулась. Бурах продолжал говорить: — Вначале перерезали горло, потом расчленяли, чтобы крови вытекло побольше из всех крупных артерий. А они с такими благостными лицами на разделочный стол ложились... хоть и голяком. Анна, правда, истерику закатила и попыталась сбежать — подсмотрела, дурочка, как я Юлины останки в мешок складывал, напугалась, да кто ж её отпустит? Поздно уже было. — Но ведь для жертвы необходим был добровольный выбор! Почему её не освободили? — Это для превращения крови в панацею он нужен был. А чтобы выпустить её из кровяного мешка, достаточно было просто зафиксировать Анну покрепче. И ничего, нормальное лекарство вышло. Стах, правда, предложил себя вместо неё, но хрен я ему дам умереть, затейнику-организатору всего этого безумия. Будет жить и помнить каждого, кого вовлёк в это кровавое жертвоприношение. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Лара сцепила дрожащие пальцы в замок. Перед глазами вставали страшные картины: рыдающая Анна, которую волокут к столу, расчленённая Юлия в мешке и кровь, много крови, как на скотобойнях... целебная кровь, благая, возвышенное самопожертвование... Отчаянный ор Анны и одуряющий запах крови накатили на Лару так, словно она сама была там. А как бы она повела себя? Как бы выдержала всё это? Господи, как страшно! Артемий Бурах, мясник и убийца (Нет, они же сами выбрали, нельзя так о нём думать, он выполнял волю Хозяйки! Но он убил Юлию и Анну! Убил и расчленил!), пожал плечами: — Захотелось. Ты, мне кажется, до сих пор не поняла, чего избежала. Вот я и пришёл разъяснить. Смерть — она грязная. Всегда. Не бывает хорошей смерти, сказки это. Хорошо, что мне тебя не пришлось резать на куски. За одно это боосу многое можно простить. — Уходи, — её голос дрогнул, — и не приходи сюда больше. Для тебя двери Приюта закрыты. Он молча кивнул, окинул её напоследок пристальным взглядом и ушёл. Лара постояла на пороге, пытаясь изгнать кошмарные картины из головы, потом сдалась и побежала в Сгусток.***
— Лара, сокровище моё, ангел мой... что ты дрожишь? Боишься? — Нет, продолжай! Замерзла. В Сгустке было тепло, даже жарко. Постель была мягкая, роскошная, и Лара утопала в ней, как и в голосе Влада, ласкающего её грудь. Он то легонько водил пальцами по соскам, то теребил их, то захватывал губами, посасывая, как ребёнок, а Лара позволяла ему делать всё, что вздумается. Дурного он ей всё равно не сделает. От дурного он её уберёг. Она старалась не закрывать глаза: пока видела Влада и ощущала его руки на своём теле, кровавые кошмары отступали, вытесняемые теплом и удовольствием. Ларе бы хватило только первого, но Влад был терпелив и упрям, чутко отслеживая все её реакции и не стесняясь уточнять вслух. И с каждым разом у них получалось всё лучше. Грудь приходилось ласкать долго, зато от поцелуев по всему телу, от щекотного неприличного шёпота на ухо между ног сладко тянуло, ещё до того, как Влад запускал туда ловкие пальцы. А потом становилось жарко, влажно, стыдно и хорошо. — Чудо моё, счастье, вот так, можно? Приятно? Какая же ты славная, когда так стонешь, моя Лара, совсем моя теперь, никому не отдам... хорошо? — Хорошо, Влад... Он, как всегда, много говорил, но был при этом так счастлив, что Лара готова была слушать его часами. А сегодня ей это было нужно особенно сильно. Вязь из нежных слов и ласк накрывала Лару, а сам Влад заполнял её, жаркими ритмичными толчками изгоняя отравивший её страх смерти. Когда всё закончилось, они, расслабленные, нежились в объятиях друг друга, а кошмары были вышвырнуты за пределы спальни. Не навсегда, но Лара надеялась, что сможет их обуздать. — Дай мне пару месяцев разобраться с делами, Лар, потом поженимся. — Влад прижимал её к себе, не желая отпускать. — И будешь ты новая госпожа Ольгимская. — Какая же из меня госпожа? — тихо смеялась Лара. — Самая лучшая будет. И никаких Хозяек и ранней смерти. — Но Капелла... Он помрачнел: — У неё есть ещё несколько лет до вступления в силу. Может, отправлю её подальше из Города, если согласится. Незачем ей умирать. — Но Городу нужны Хозяйки! — Две уже есть, ещё две будут. Бурах говорил — Тая Тычик тоже Хозяйкой станет. Найдутся смертницы, как всегда. Только не в моём доме. Он крепче обнял Лару, и она взялась гладить его по волосам, пока хмурое выражение не исчезло с его лица. Поцеловала. Одна. Она останется у Влада одна. Но разве оберегать его — менее важно, чем спасти сотни незнакомцев? «Ты правда расставишь приоритеты так?» Останется. А он — останется у неё. А ещё будет её Приют, в котором она продолжит помогать людям. Любая жизнь ценна, любая помощь людям важна, даже самая малая и скромная. Необязательно умирать, чтобы творить добро. Почему она забыла об этом? И кто заставил её вспомнить? А ведь он не только мясник, но и менху, ведающий Линии. Сын старого Исидора и новый Служитель Уклада. И подданный Белой Хозяйки Капеллы. Знал ведь, что сказать и к чему это приведёт. Лара закрыла глаза. Подумала, что приготовит Артемию Бураху пирог и отнесёт с благодарностями. Попозже, когда перестанет его бояться и сможет говорить с ним, не виня в смерти Юлии и Анны. Влад снова принялся её целовать, потом щекотать, и она отвлеклась от серьёзных мыслей. Умирать Ларе Равель больше не хотелось никак.