Signals

На зараженном «Александре» не так много развлечений. Темные коридоры наполнены едва слышным дыханием плоти, постепенно поглощающей металл. Только изредка откуда-то с нижних палуб доносится леденящий душу скрежет. Правда, в наличии у себя души Стуков сильно сомневается, поэтому не обращает на это никакого внимания. Ему здесь нравится. И это не очарование призраков прошлого — далекого и теперь уже почти чужого. Это скорее… правильно? У адмирала армии Королевы Клинков должен быть свой корабль. И этому адмирал иногда необходимо быть подальше от болезненно-фиолетового сияния. Как необходимо иногда выныривать на поверхность из темной, сковывающей движения и мысли холодной воды, чтобы глотнуть воздуха. Пока окончательно из сил не выбьешься, и не пойдешь ко дну. Пока, Стукову это удавалось. Хорошо помогло его любимое занятие. С капитанского мостика вид открывался куда лучше, чем из Левиафана. До сих пор работали системы навигации и наведения — поэтому Стуков мог часами смотреть на звезды, дальние и ближние. Глубокий черный, расцвеченный раскаленным белым, переливающимся голубым, жарким красным и желтым. Когда у тебя есть все время вселенной — не такая уж плохая идея, проводить его вот так. — Знаешь, ты мог бы заниматься этим и на Левиафане. Керриган тянет скучающим, недовольным тоном. Но стоит рядом и старается смотреть туда же, куда смотрит он. Нетерпеливо стучит носком в хитиновых пластинах, отбивая рваный ритм. Стуков хмурится. — Знаю. Но Левиафан — твой корабль. И… — И там слишком много зергов, я помню, — перебивает его. Он замолкает, не сводя взгляда с планетарной туманности, выведенной на главный экран. В полутьме капитанского мостика, изображение бросает теплые оранжевые блики на стены, тихо мигающие индикаторами приборы, и на двоих зараженных. — Здесь я могу вспомнить Землю, — зачем-то признается он тоном будничным. Хотя, ему хочется сказать «попытаться вспомнить», но, наверное, не такое уж это важное уточнение. И позволяет себе посмотреть на Керриган. — Ты не вернешься домой, Стуков, — будто в успокаивающем жесте, она прикасается ладонью к бугрящемуся искореженной плотью плечу. Только в голосе ни капли жалости или понимания. А тени на лице ложатся так, что у губ появляется жестокий излом. — Конечно. Для меня там больше нет места. — Нет, ты не понял, — уверенно, без сомнения. Керриган поднимает на него взгляд, смотрит в упор. — Я не отпущу тебя. Стукову смешно. Но он только кивает, слушая Королеву Клинков, которая все еще не выпускает его лапу из своих рук. Это не в твоих силах, хочет сказать он. Это не твое решение, хочет сказать он. И все-таки, я подчинюсь. Потому что, они оба бессильны перед некоторыми вещами. А свои слабости лучше держать как можно ближе. Пока ты не придумаешь, как от них избавиться.