***
— Тук-тук, есть кто живой? — несмотря на то, что уже постучался в дверь, Гонтье не смог не сострить, пока завернувшееся с головой в одеяло тело лежало к нему спиной и не стремилось откликаться. — Мистер Уолст, вы в порядке? — проходя к столику напротив кровати, он бросил на него массивную карту, обложка которой хлёстко шлёпнула по стеклянной поверхности. — Здравствуйте. Да, наверное… — сев, блондин протёр глаза пальцами, пытаясь сконцентрироваться. Приветственно подняв взгляд на лицо врача, он с недоумением замер на несколько секунд, но успел неловко отвернуться до того, как оказался бы сконфужен. — Вам идёт. — Что? — Нет, ничего. Извините. «Он был у Брэда, он был у Брэда, он знает его. Возможно, они и не друзья вовсе, твою мать. Твою мать». Заняв отодвинутый стул напротив пациента, Гонтье мысленно подготавливал русло предстоящего разговора. — Как чувствуете себя? — достав ручку, он взял карту и сделал пару пометок внутри (а может, только вид, что сделал…), временами поглядывая из-под лобья на нахмурившегося парня. — Думаю, неплохо, — с неуверенным оттягом изрёк тот. — Как результаты? Они готовы, так ведь? Затянув на этот раз свою паузу и отложив бумаги обратно, врач подался вперёд, поставив локти на колени. — Я бы сказал, не очень хорошо. — Оу… — всё, что смог выдавить из себя поникший Мэтт. Надвинув одеяло дальше на плечи, он почти неосознанно начал теребить его край пальцами под исследующим взглядом мужчины. — И… Как мне быть? — Мы сделаем всё, что в наших силах, если вы доверите своё дальнейшее состояние нам, — колючий взор врача проникал под кожу, и без того покрывшуюся мурашками. — Мне нужно остаться здесь ещё надолго, да? — Желательно. Но я не могу точно сказать, надолго ли. Так же мы переведём вас на более интенсивный режим, в другую палату. Уолст опустил голову, отведя ее в сторону, продолжая молчать. — А если я умру? — слова прозвучали резко, со срывающейся растерянностью в голосе. — Ну что вы, конечно, вы выздоровеете. Мы хотим вам помочь, Мистер Уолст, у нас уже почти готов план по дальнейшему лечению. — Ответьте не как менеджер клиники, желающий, чтобы я остался и продолжал вам платить. Пожалуйста, ответьте как врач. Человек с опытом. Сколько таких как я выживало? Почему всё плохо, ведь вы говорили что сделаете всё? — сквозь негромкий голос еле заметной нитью пробежала дрожь. — Мэттью… — сделав глубокий выдох, он взял паузу, — я стараюсь говорить с вами как врач, я лично занимался вашим лечением. Каждый случай уникален, они не сходят с конвейера, но при вашем диагнозе выздоравливает большое количество пациентов. Вы не первый случай, с которым мы сталкиваемся, и, поверьте, подавляющее большинство закончилось удачно. Так же мы не можем говорить, что лечение, которое помогало в одном случае, может помочь в другом, потому что, как я сказал, они уникальны. Возможно, что-то, на что мы полагались в этот раз, не сработало, но, всё не так уж драматично. Мы подкорректируем план, и я уверен, вы скоро уже покинете нас, — Уолст издал нервный смешок, только после которого Адам понял, что не слишком удачно закончил речь. — Я имею в виду, выйдете за пределы больницы и вернётесь к своей жизни, семье. Пациент продолжал молчать, наклонив голову, оберегая от замолкшего свидетеля свою секундную слабость, взявшую верх над оптимизмом и верой, смявшую нервы в комок, который будто и застрял в горле в самую неподходящую минуту — застывшие в глазах слёзы и страх. На словах «Вернётесь к своей жизни и семье» — его грудную клетку буквально жгло изнутри: жизнь его уже изменилась и вряд ли в лучшую сторону. Но искать ответы на заполнившие душу вопросы, выйдя из больницы, было до тошноты страшно. Семья на самом деле была ещё дальше, чем город, в котором они находились. Брат умыл руки ещё с самого начала — Мэтт почувствовал кипящую волну злости и детской обиды: единственный, кто обещал быть рядом, не сказав ни слова, испарился. Что он сделал опять не так? — Мэтт, вы слышите? — Хорошо, я останусь здесь ещё на лечение, сколько потребуется. Победно улыбнувшись, Гонтье продолжал сверлить полным любопытства взглядом недвигавшуюся фигуру. — Хорошо, тогда давайте подпишем сейчас несколько бумаг, улаживающих всё официально? — достав их, заранее приготовленные, из карты, он разложил несколько листов перед Уолстом. — Окей, — тот, хотел было, прочесть, о чем там в них говорится, но понял, что из-за подступивших слёз всё сливается и он просто не сможет стереть их незаметно, поэтому просто расписался. — Вы мне оставите копии для изучения? — Да, конечно, — не отрываясь от лица повернувшегося в пол-оборота парня, который не хотел встречаться с ним взглядом, Адам скреплял листы по парам. Забрав свою часть, Мэтт вновь повернулся к окну, скрываясь за одеялом. «Я спокоен, спокоен, Господи, пусть он уже уйдёт». — Вот так, сначала бриться заставляют, а потом и взгляда не бросают, — ухмыльнувшись, медик попытался разрядить обстановку перед уходом, но, озвучив мысль, понял, что она была не так остроумна, как он себе это представлял. — Ч-что? — растерянно вывалившись из своих раздумий, Мэтт повернул голову, но потом резко передумал, поняв, что врач видел, как он плачет. — А… Извините… Я не заставлял… — Мэттью, если хотите, я попрошу зайти к вам психолога. Скажите, если вам нужна помощь, — тон Гонтье стал серьёзнее, а сам он почувствовал нахлынувшую неловкость за свои действия. Давно ли он перестал обращать внимание на тех, кого лечит? Чьи-то страдания и тревога стали ежедневным атрибутом работы, аккуратно уместившись среди табелей отчётности и запаха лекарств. Даже собственные тревоги Адама, бесспорно, день за днём начинали притупляться, больше не причиняя невыносимых уколов боли и пронизывающего ужаса, а заполняя едкой липкой черной слизью каждый свободный сантиметр в его лёгких, каждое мгновение в его мозгу, став привычным фоном для моноспектакля его собственных мыслей. Такова природа организма: когда боль долгое время не покидает какую-то точку тела, чувствительность нервных окончаний поблизости притупляется, позволяя ей приобретать новые формы. — Спасибо, мне ничего не нужно. — Хорошо. Но если что, я буду здесь весь день, Мэттью… — не вникая в уместность сказанного, врач поспешил ретироваться, охваченный впервые за долгое время, чем-то ещё, кроме апатии или злости.***
Сумеречный свет, просачиваясь сквозь щели в жалюзи, рассеянно заполнял собой часть кабинета. Обхватив шею замерзшими ладонями, Адам сидел, разложив перед собой бумаги, и задумчиво сверля взглядом цифры в разных столбцах. Рваный скрип двери сменился негромкими шагами, но он не стал поворачиваться, узнав их обладателя каким-то непонятным чувством, бьющимся в районе желудка. — Вечер добрый. Кого переводишь? — тяжёлая рука легла на край стола, а холодный взгляд прошёлся по развернутым документам. — Добрый. Вот, бери, — подняв пару папок из кучи, Гонтье протянул их мужчине. — Хм… — пролистав первые страницы, он остался чем-то неудовлетворен, — никого не забыл? Того паренька, например, на которого не действует половина назначений? — хитро прищурившись, он с полуулыбкой внимательно следил за сидящим. — Нет, не забыл. Я попробую поставить его на ноги. — На него же не действует нифига? — реаниматолог в недоумении приподнял бровь. — Надо разобраться почему. Я хочу помочь ему. — Мы и так помогаем, Адам, а ты всё затягиваешь. — А я хочу помочь «по-другому», — выразительно выделив последние слова, он заметил, как его тон огрубел, и взял секундную паузу. — Если я могу сделать, чтобы он прожил больше десяти лет, я сделаю это. — Так происходит со всеми, приходящими к нам. Не все доходят до последнего этапа, ты уже попытался — не вышло, так зачем ты упираешься? — раздражение и непонимание чувствовалось в каждом слове. — Хочу так, Майкл. Оставь его в покое. — Если ты опять ничего не сможешь сделать, будешь принимать его сам, — выйдя из поля зрения, мужчина затерялся в холле. Облегчённо выдохнув, Адам на секунду представил то, о чём тот только что сказал: ему придется подписывать договор с Мэттью, обрекая его. Если он не сделает этого, тот просто погибнет и подпортит клинике репутацию… Но Адам никогда ещё этого не делал, и не хотел — поёжившись, он заставил себя думать о назначениях. Лекарствах. Химиотерапии. Нужно найти то, что начнёт помогать. Но он же сможет это сделать, он же врач, чёрт подери? Он должен.***
Тяжелый запах крови в сыром, холодном воздухе противен до тошноты. Порыв убежать со всех ног из этого кошмара сменяется на злость, желание развернуться и встретить свою смерть лицом к лицу, но оно вновь оседает под натиском ужаса. Слышится хруст веток, и Адам напоминает самому себе собаку, прижавшую уши и испуганно пятящуюся назад, но продолжающую показывать свой злобный оскал и готовность обороняться до конца. Он определенно чувствует себя ближе к загнанному дикому животному в этот момент. Зацепившись руками за ветки дерева, он уже почти содрал кожу с ладоней, стараясь найти убежище в этой дикой иллюзии воспалённого разума. Листва шелестит под прикосновениями ветра, будто ожила, и пытается опутать незваного гостя, лишив возможности выбраться. А если так и есть? Дышать становится тяжелее. Попытавшись подтянуться, он чувствует, что ноги зацепились за что-то. Ощупав ветви, он понимает, что действительно оказался в ловушке, оплетающей с каждой минутой теснее. Чертыхаясь, он оказывается на грани паники, пытаясь высвободиться, но безжалостное растение не хочет останавливаться, что-то ползет по его спине… — ДОКТОР ГОНТЬЕ, ПРОСНИТЕСЬ! ТАМ ЖУРНАЛИСТЫ ПРИШЛИ! — Что? Какие, блять, журналисты? Сумеречный свет уже давно сменился на утренний, за окном бурлила жизнь, галдело беспокойное птичье воинство, а рядом стояла напуганная сестра Джини. — Я не знаю, их там двое: один с камерой, второй говорит, что у него есть вопросы к вам и он очень хочет поговорить. — Что за… — неохотно поднявшись, он отправился к зеркалу, чтобы осведомиться о своём виде. Холодный свет фойе давил на голову, болевшую ещё со вчерашнего дня. «Хоть пей, хоть не пей — болит одинаково. Лучше бы напился». — Здравствуйте, разрешите представить… — Выключите камеру, я не давал вам разрешения на съёмку. Что-то не ясно? — Эээ… Да всё ясно… — растерявшись, парень дал жестом команду своему сопровождающему. Гонтье внутреннее порадовался их сбитому настрою. — Меня зовут Нортон, это мой коллега — Том. Мы из редакции «T&N», вероятно, вы знаете наш медиапроект. «Насколько слово «Медиапроект» хорошо описывает слияние паршивой рекламной газетёнки, которую читают одни пенсионеры, и кабельного телеканала? Знал бы, откуда они — не вышел бы», — мысли врача были далеки от радостных. — Допустим. — Нашим читателям было бы интересно узнать ответы на несколько наших вопросов, в формате интервью. Вы не против? «Против». Но какие основания так резко отвечать? Что им вообще нужно, клиника не освящалась никем ещё с момента создания… — Думаю, на несколько могу ответить, смотря что за вопросы. — Хорошо. Вы увлекаетесь оккультизмом? — Чего? — Хорошо. Когда вы последний раз посещали церковь? — Простите, а что за тематика у вашего интервью??? — У нас есть основания предполагать, что ваше учреждение имеет связь с сатанизмом, — с довольным видом, будто раскрыл все карты соперника, парень закрыл свой блокнот с вопросами и уставился на ошарашенного медика. — Интервью закончено, ещё одна выдумка сказочной тупизны про нас, и я спущу вас с лестницы, а потом подам в суд, прощайте, — стараясь сохранить спокойствие, раздраженный мужчина направился внутрь больничных коридоров, замечая позади недовольное бубнение. Уже поворачивая ключ в двери своего кабинета, он почувствовал, как чья-то рука крепко и грубо вцепилась в локоть, прежде чем развернуть его. — Какого хрена, Адам? — хриплый голос Майка разил злостью. — Что? Что случилось? — То, что случилось. Ты разговаривал с этими журналюгами? — Нет, я выставил их, они какую-то чушь городят про сатанизм, я без понятия, где они что узнали. — Они приходили несколько раз под видом посетителей к разным пациентам, и что ты мне сейчас прикажешь делать с раздосадованной слухами старушкой Сьюзен, которая уже пошла на поправку с нашей помощью, а теперь кричит на все отделение и требует суда? М? — Чёрт… — зажав пальцами пульсирующие виски, он обессиленно выдохнул. — Адам, я не знаю, кто их научил этому, но это уже попахивает иском за клевету. Да, Адам? — Сейчас, я позвоню адвокату. Он поможет всё это начать. — Мгм, удачи, Адам. И выпей кофейку, что-то ты как тряпка сегодня прям. — С твоей помощью, — припомнив свои кошмары, мужчина выплюнул свою обиду реаниматологу в глаза, но тот лишь рассмеялся, прежде чем молча уйти. Договорившись о встрече со знакомым юристом, Гонтье не спеша прогуливался по территории, разминая конечности, прежде чем впервые за пару недель покинуть её. Приметив Уолста возле декоративной беседки в месте отдыха больных, он решил подойти к нему, чтобы осведомиться о самочувствии. Этот напуганный паренёк занимал его, ему хотелось помочь. Не допустить, чтобы этот озорной огонь, что пылал в его глазах, потух или сменился запуганной предрешённостью. Возле Мэтта стояла ещё одна фигура, при приближении вызвавшая у Адама только раздражение. — Мистер Нортон-как-вас-там-по-фамилии? Какая встреча! Вы нашли занимательным запугивать моих пациентов, или до вас так и не дошла моя мысль? — Мистер Гонтье, это мой давний друг, мы с ним учимся в одном университете… Он пришёл навестить меня… — неловкость и непонимание на лице Уолста пристыдили врача за столь резкое обращение, но весёлый взгляд самого журналиста продолжал его бесить. —Хорошо, Мистер Уолст. Я не против ваших встреч, но вашему другу рекомендую-таки быть впредь предусмотрительней и держаться подальше от меня. Закрывшись на все замки и пуговицы, что были на его одежде, но продолжая подмерзать, в отличие от остальных, гревшихся в последних лучах осеннего солнца, Гонтье направился прочь.***
Наступивший вечер пугал своей сгущающейся темнотой, и Адам решил провести время в чьей-нибудь компании из дежуривших в эту ночь. Получив стакан кофе от автомата в холле, он молча шёл по этажам, сопровождаемый только звуком своих шагов и жужжанием ламп в тишине. Возле одного из окон в зоне отдыха он заметил сидящего человека, одиноко обнимающего свои колени. — Не спится? — присев рядом, он тоже остановился взглядом на небе, хранящем большое количество звёзд в безоблачную ночь. — Да. Вещи глупые всякие лезут в голову, — сидящим оказался Мэтт, и Гонтье почему-то даже не удивился. — Вот то же самое. — Кстати, хотел сказать. Нортон — он стажируется сейчас в газете какой-то и нёс что-то про то, что большая часть тех, кто лечился у вас, прожили ровно десять лет, и ещё какую-то чушь про сатанизм и продажу душ без согласия. Я знатно ошалел, когда он начал это всё рассказывать. Это всё серьёзно? — Серьёзна пока только одна вещь в этом деле — иск о клевете, который завтра поступит в суд, Мэттью. — Так и думал. Не замечал раньше такой придури за ним. Люди меняются… — Угу, — допив, медик осторожно поставил пустой стаканчик возле ножки дивана, так как ведро был далеко. — Вы говорили, переведёте меня в интенсивное отделение, почему вы передумали? — Позже. Знаете, мест не хватает пока, — мужчина придумывал, как мог. — Мистер Гонтье… — Адам, — перебил тот, слегка покоробив собеседника внезапностью своего предложения. — Адам… Окей. Адам, а эта болезнь… Она касалась вас лично? — Моя жена была больна раком. — Оу… Давно? И что с ней? — Десять лет назад. Жива, здорова, — поморщившись, он незаметно перевёл дыхание, — счастлива. — Я не видел её здесь никогда… — Мы развелись три месяца назад. Замолкнув, Мэтт прилип взглядом к спокойному профилю врача, по-новому осознавая эмоции на его лице и слово «счастлива». У него не нашлось, чем продолжить эту тему. — От меня ушёл молодой человек. — Сочувствую. Ты… Ты гей? — эта мысль удивила Гонтье. — Ага. Но, скорее, пансексуал, — безэмоционально уточнил Уолст. «Как много новых интересных слов я узнаю…» — подумал Адам. — Знаете… Иногда… Или довольно часто… Мне кажется, что я не выживу. Он внимательно посмотрел на погрустневшего собеседника, склонившего голову. Поникшие плечи, слегка сутулая спина, влажные от душа спутанные кудрявые волосы. — Мне иногда кажется, что я уже не жив, — уставившись в темноту, тихо произнёс Адам. Еле заметно улыбнувшись на секунду от одной только мысли, Мэтт расцепил руки из замка на коленях и провёл дрожащими пальцами по его руке от часов до собранного выше локтя рукава, отчего тот слегка вздрогнул и опустил голову вслед за движением. — Да не, чушь какая-то, — он снова улыбнулся. Гонтье задумался над этими словами. Из уст другого человека они бы взбесили его — откуда ему знать, что у Адама внутри, что терзает его и убивает? Но слова Мэтта будто дают ему какую-то надежду, что ещё не всё кончено, что-то, чего он боится, ещё не так близко, что он ещё жив. Он улыбнулся в ответ.