❝ Я пытался кем-то стать, Стать кем-то другим для тебя. Если бы ты была человеком, если бы ты была такой, какой я тебя представлял, Но ты делала всё, чтобы разочаровать меня¹. ❞
На заднем дворе было кладбище автомобилей и среди них мы затерялись. Сэм тревожно ходил из стороны в сторону, а затем повернулся ко мне и с большой тяжестью выдохнул. — Я был на перекрестке. — Что? — в горле застрял панический ком. — Я думал, что смогу договориться об отмене твоей сделки, но, — он поднял руку, когда увидел, что я попыталась заговорить, давая знак, что еще не закончил, — Демон кое-что рассказала мне. Таким, как она нельзя верить, поэтому я проверил информацию. Скай, я задам тебе вопрос. Обещай, что ответишь правду. Страх сковал. Сказать, что у меня колени стали подкашиваться, а сердце готово было разорваться в груди и утопить в крови легкие — ничего не сказать. Прилив нужды сесть оказался таким сильным, что я опустила голову, касаясь рукой соседней машины. Холод железа немного отрезвил, но не помог сосредоточиться на разговоре. Я не была каким-то тайным агентом для Желтоглазого. Все его приспешнике знали меня, поэтому с демонами у меня никогда не возникало лишних хлопот. Они не мешали и не устраивали козни, потому что их тяга насолить человеку оказывалась слабее, чем опасение перед изощренными способами устранения помехи Азазеля. Но последние дни всё изменили. Я перестала быть помощником Князя Ада. Если сам он не распространял слухи, то одного лишнего знатока хватило бы, чтобы накормить целую армию сплетниц. Молва у дыма распространялась даже быстрее, чем чума в четырнадцатом веке по Европе. Я была уверенна, что сейчас для нечисти существовало не менее сорока теорий, по которым мою повторную сделку отменили и первая стала активной, но все сорок, вероятно, основывались на принципе сломанного телефона, а истина оставалась известна лишь самому Желтоглазому и мне. А теперь, быть может, и Сэму, если попавшийся ему демон перекрестка обладал более ясной информацией. Да только сейчас меня пугала не та правда, которая была рассказана Сэмюэлю, а сам факт ее наличия. Еще вечером я раздумывала о том, что однажды мне придется все рассказать, а в данную секунду самое большое опасение оправдалось. Кто-то объяснил всё за меня. Я могла предотвратить это, если бы не сказала даже про проданную душу. И кто тянул меня за язык? Чертова правда. У людей от правды шрамы остаются. Мне нужно было составить план объяснения, включив в него историю со сделкой, а не сначала говорить про сделку, а потом думать о последствиях. Но кто бы мог подумать, что у гребанного Винчестера хватит ума закопать шкатулку для поболтать по душам о другой душе? — Демон рассказала тебе о... — ...Обо всём. О том, почему ты на самом деле заключила сделку и о том, что ты работала на демонов. Ты слуга, их человеческий подручный? В его глазах застыли искры. Они больше не светились, не излучали благодать. Они померкли и остыли в темноте этой ночи. Осень две тысячи второго года приоткрыла завесу перед реальным миром, который так тщательно скрывался охотниками, а осень две тысячи шестого навсегда помогла мне лишиться всего того, ради чего я работала столько времени и одновременного всего того, что я построила на лжи и пыталась изменить. Исправить отношения, изначально ставшие частью одного большого обмана, могла только машина времени. Увы, но ее у меня не было. — Когда я продала душу, я поняла, что ошиблась. Я попросила, чтобы моя семья оставила меня в покое, а их сожгли заживо, но я не хотела этого. Я ошиблась. Работа на демонов могла помочь мне вернуть родителей. Желтоглазый обещал, что как только я закончу свою работу на него, он вернет мне душу и всех тех, кого я потеряла, — говоря это, я ощущала, что внутри ломается нечто поважнее костей. Я больше не могла смотреть ему в глаза, поэтому сделала шаг назад, обернувшись к дому. — Я очень хотела всех вернуть. Я хотела всё исправить, но я не знала, что однажды меня попросят наставить кого-то на темный путь. Я не знала, что это окажется выше меня. Я не знала, что наставлять на темный путь придется действительно хорошего человека. Я не знала тебя, Сэм. — Всё было ложью? — Не всё, — выдох. — Я не провидец. Те видения, что были у меня — это трюки Желтоглазого. Я знала о том, что случится в городе с озверевшими людьми. Я знала, что это был за вирус. Но я не знала, чем закончится история с твоим заражением. Я предполагала, что ты выживешь, но как — мне никто не пояснил. — То, что ты говорила о своей сестре было правдой? Кто ты такая, Скай? Я слышала, как он стучал костяшками пальцев по соседним автомобилям, слышала, как ладонями он проводил по металлу, слышала, как он ходил из в сторону в сторону и слышала, как шелестела его куртка от движений рук. Где-то там — в свете окон дома Роберта Сингера, — находились воспоминания о минутах, проведенных в общении с Сэмюэлем, когда он оставался в неведении, а дальше, вдоль трассы, в обратном направлении к Орегону и бару у Ривер-Гроув, таились черно-белые части моментов, когда я все еще металась от того, ради чего четыре года не знала сна и являлась машиной для пыток неугодных Желтоглазому до наивности Сэма, решающего мелкие задачи, вроде поиска нового дела и мыслей о пережитых потерях в прошлом. Теперь всего этого не существовало. За одну ночь правда не просто оказалась на поверхности. За одну ночь правда всплыла, подобно трупу лживой вороны, каркающей блеф. — По-настоящему? — я повернулась к нему, глядя прямо в лицо, но с каждой секундой черты размывались. Я сдавалась. Я сдавалась и растекалась. Я была чертовой протекающей раковиной, которая скоро заржавеет и окажется заменена чем-то получше и надежнее. — Здравствуй, Сэм Винчестер, меня зовут Кара Купер. Я родилась в Эль-Сегундо, штат Калифорния двадцать второго марта тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Мой отец был владельцем автомастерской, а мать работала в банке. У меня было три сестры и брат. У нас была отличная семья, где все заботились друг от друге. Но в шестнадцать я оказалась слишком глупа, чтобы это понять это. Когда они все умерли, я пошла на всё, чтобы их вернуть. Даже на то, чтобы пытать других людей. Я пытала и похищала людей на протяжении четырех лет, потому что только так могла отработать свою душу и отмену действия сделки. Но однажды Желтоглазому захотелось дать мне другую работу. Я должна была изменить тебя. Я думала, что проще ничего не будет, но я не знала. Не знала тебя и того, что почувствовала. Желтоглазый это понял. Он понял, что я не справлюсь и просто разорвал наше соглашение. Теперь я умираю и не понимаю почему. Я не знаю даже когда за мной придут адские псы, потому что должна жить еще шесть лет, но вижу галлюцинации, которые свидетельствуют о приближении смерти. Я запуталась. Я хотела тебе всё рассказать. Но не успела. — Я знаю всё это. — Знаешь? — Знаю. Я смотрел в сети всевозможную информацию о тебе. И знаю то, что рассказала ты. Твоя семья правда сгорела в пожаре десятого мая две тысячи второго года, но, Скай, ты продала душу не просто за то, чтобы тебя оставили в покое. — При чем тут моя душа? Сэм, я докладывала Желтоглазому о тебе всё! Я хотела сделать из тебя зло. Зло. Потому что хотела вернуть себе семью и не думала о других людях, понимаешь? Я работала на пользу того, кто убил твою мать, Джессику, отца. Ты правда хочешь сейчас говорить о моей душе? — Ты хотела этого? — он поднял голову наверх, а затем сделал широкий шаг навстречу мне, глядя прямо в глаза. — Хотела ли я тебе зла? — Хотела ли ты причинить мне вред по-настоящему? Скажи мне, — он схватил меня за руку, вынуждая приблизиться к нему. — Играла ли ты роль прямо до сегодняшней ночи? — Нет. — Тогда это лишь часть того, о чем мы поговорим потом. Потому что более важная часть — это твоя душа. Скай, ты серьезно мне говоришь о своей семье? Ты серьезно считаешь свою семью отличной? — Конечно. — Хорошо. Тогда идём. Он повел меня к машине, на которой вернулся, с силой сжимая кисть руки, словно именно так выражал то, что почувствовал от услышанной правды. Я была уверенна, что он находился на грани того, чтобы хлопнуть дверью дома и молча закрыться ото всех. Так бы мог поступить любой нормальный человек, узнавший о том, что всё это время общался с лжецом и предателем, но, вероятно, за термином нормального человека скрывался термин современного человека. Нормальным является не истерика. Нормальным является поведение Сэмюэля. Он понимает. Открыв машину, он достал оттуда ноутбук и поставила его на капот. После нескольких переходов по различным ссылкам, он вывел на экран электронный вариант отсканированной газеты две тысячи второго года выпуска с пометкой моего города рождения. На первом странице публиковалось черно-белое фото горящего дома с крупной подписью: «пожар на 25-й улице. Заслуживали ли Куперы своей страшной расплаты?». — Зачем ты мне это показываешь? — Читай, Скай.Поздним вечером десятого мая дом семьи-благотворителей города Куперов оказался в языках пламени. Причины пожара неясны. Один из офицеров полиции сообщил, что пожар мог быть спровоцирован утечкой газа. Все члены семьи погибли, за исключением их средней дочери Кары Купер, находившейся тогда на праздновании дня рождения подруги. На похороны семьи собрался весь город. На протяжении двух недель жители скорбили, вспоминая о том, сколько всего хорошего Джонс и Эдна Купер сделали для развития инфраструктуры Эль-Сегундо, но одним утром в редакцию нашей газеты позвонил анонимный жителей и сообщил, что Куперы заслужили смерти за все кошмары, устраивавшиеся для их родных детей. Через несколько дней в редакцию позвонили еще несколько разных людей с теми же сообщениями. Уже к середине июня надгробия на кладбище оказались исписаны красной краской и разбиты вандалами. На данный момент на официальном телеканале города транслируются повторы интервью с соседями Куперов, которые сообщают, что Эдна и Джонс издевались над своими детьми, а всем, кто слышал крики, платили деньги или давали талон на бесплатную починку автомобиля в их семейной мастерской за молчание. Вечером вчерашнего дня одноклассники близнецов Купер сообщили, что Кара чаще всех приходила на занятия с синяками. Журналисты пытаются выяснить, почему прежде никто не сообщал, что одними из самых примерных жителей города являются мучители детей? Или же все это клевета?
Ночь расслаивалась перед глазами. Луна меняла оттенки. Звезды тухли. Под ребрами сердце кровоточило черными слезами, разъединяющими легкие и все то, что осталось от души. Я уже не чувствовала ничего, кроме того, что щеки протекали соленой водой. Руки задрожали в конвульсиях. Лицо Сэма растекалось. Он смотрел на меня и ничего не говорил. Он знал, что я прочитала и знал, что я не могу ему ответить, поэтому выжидал. Как жаль, что я не могла прочитать эмоции на лице, не могла вникнуть в его чувства. Но он разрушался. Он разрушался из-за меня, потому что доверил свои мысли и оказался ранен в хребет ножом честности. Если я доживу до разговора о том, что честность спасает жизни, обязательно показательно ухмыльнусь. Я прочитала ложь. Чистую неправду и клевету, из-за чего захлопнула крышку ноутбука и отошла в сторону. — Это неправда. То, что там написано неправда. Мои родители были лучшими людьми на свете, а те, кто это написал, скоты. Я почти перешла на крик. Как последняя дура плакала, не в силах устоять на ногах, но стоило вспомнить о том, что за стенами дома есть два других человека, вернулась к шепоту, пытаясь привести себя в чувство, зажимая рукою рот. Что-то произошло и я не понимала что. Почему я так отреагировала, если это неправда? Почему в глазах заблестело, а груди все сдавило? Казалось, будто сердце понимало и соображало быстрее, чем мозг. — Я хочу тебе верить, — он говорил монотонно. — И поверю, но после того, как ты поедешь со мной. — Куда? — Поехали, Скай. Садись в машину.***
Мы ехали несколько часов на скорости двести километров в час и не останавливались нигде. За всю поездку ни я, ни Сэм не произнесли ни единого слова, будто оба потеряли голос. Эта немота больше не наталкивала на мысли. Они давила, ранила прямо в органы. У меня заболело все и сразу: голова, печень, глаза, желудок, кости, суставы. Я ощущала себя перебитой на каждом участке кожи до страшных гематом и гнили. Все сухожилия разваливались на части. Желание рвать на себе волосы и бить ногами до разодранных мышц по стенам усиливалось. В горле застрял ком и не проходил. Я задыхалась. Меня душили мои же руки. Я погубила сама себя еще той ночью, когда заключила первую сделку. Все происходящее было результатом действий в прошлом. Настоящее — моя вина. Я не могла и не имела права винить Азазеля, демона перекрестка, Сэма или кого-то еще. Вина лишь на мне и ни на ком больше. Единственный человек, который лажал больше меня в этой жизни — Кара Купер. Мы приехали когда рассвет был не за горами. Небосвод горел темно-бордовым, всё еще граничащим с черной лазурью. Дома и еще раз дома. Повсюду были дома. Мы оказались в до боли знакомом городе, который мне хотелось покинуть так сильно, что я не смогла выйти из машины, когда Сэм уже сделал это. Я не могла. Не могла. Потаенные ужасы оказались сильнее, чем старания Сэма, которым я уже не пыталась дать объяснения. Он вытащил меня из автомобиля так быстро, что не удалось сообразить. Лишь стоя не улице я поняла, что всю эту поездку провела в машине Дина. Гребанная Impala, которую мы угоняли уже второй раз, но теперь это было уже не смешно. Винчестер взял меня под локоть и повел вдоль улицы. Свет не горел ни в одном окне. Мы шли по двадцать четвертому кварталу моего родного города и все нутро просило меня остановиться и не делать ни шага, но я не понимала почему. То, что происходило с сознанием меня пугало. — Почему ты привез меня сюда? — Потому что я хочу тебе помочь. — Как? Сэмюэль остановился около дома. Руками он сжимал мои плечи, пытаясь заставить посмотреть ему в глаза, но горячие слезы жгли так, что я не видела ничего. Я чувствовала, что из глазных яблок течет не вода, а кровь. Такая горячая кровь, сравнимая с кипятком. Ее нельзя было утереть или остановить. Я кровоточила изнутри, потому как ощущала, что все запечатанные и забитые деревяшками шрамы пытались вскрыть. Сэм не давал шанса сбежать от него. Он приближал к себе и всё говорил, но я не слушала. Если бы меня спросили, почему я не могу успокоиться, ответа не последовало бы. Его нет. Я не знала почему. Наверное, потому что. — Скай, — его холодная и влажная то ли от нервов, то ли от моих слез ладонь легла на раскрасневшуюся щеку и приблизила к себе. — Слышишь меня? — Я не понимаю, что происходит, — размеренно ответила я ему, страшась смотреть на дом. Я знала, что это было за здание. Боковым зрением видела каждую знакомую трещину на стене и каждый заросший куст у входа. Я знала этот дом, как знала, что не выживу после этой истории. Знала, потому что... боялась. — Отпусти меня. Пожалуйста. — Где мы сейчас? Скажи это. — Это мой родной дом. Здесь жила моя семья. — Ты была здесь счастлива? — Да. — Тогда посмотри на дом. Не на меня. На него. — Я не могу. — Посмотри на дом. Он развернул меня к дому лицом, несмотря на все дерганья и колебания. Вынудил. Я больше не сопротивлялась и не боролась. Мы стояли еще с минуту на месте. Голос мужчины расплывался. Я его не слышала, но должна была. Очевидно, он задал ряд вопросов, ответ на которые я не дала, поэтому его рука сильнее сжала предплечье и подтолкнула меня вперед. Он вёл прямо ко входу в дом. Всё внутри подрагивало. Почти у самой двери стояла табличка с информацией о продаже дома и номером телефона, по которому следовала позвонить. Сэмюэль дышал тяжело. Оказавшись на пороге, он внимательно посмотрел на меня, пытаясь узнать: собираюсь ли я сбегать, а затем медленно ослабил хватку, продолжая косить глаза на меня. Пока двумя руками он расправлялся с замком при помощи скрепки или чего-то вроде того, я боролось с идеей убежать. Но я не могла. Несмотря на панику, непонимание происходящего и боль в сердце, я знала: Сэм старается не для себя. Я не ребёнок, чтобы думать только о своих потребностях и желаниях, но в последние дни только ребёнком себя и ощущала. Нет, хуже. Подростком. Я осталась неподвижна и как только деревянная дверь с облупившейся бордовой краской открылась, в нос ударил незнакомый запах побелки и ветхости. Винчестер направил внутрь. Переступив порог, я ощутила, что ноги задрожали сильнее. В доме не было мебели. Только какие-то открытые коробки с пустыми банками краски и засохшими кисточками. Под ногами скрипели полы. Повсюду была пыль и что-то вроде мела. Мы вдыхали этот послеремонтный запах и я смотрела в сторону кухни — направо. Туда, где когда-то стоял круглый стол с идеальным ароматным ужином. Я помнила этот запах еды, как сейчас. Казалось, что это место покинули по своей воле, а не потому что случился пожар, но от пожара почти не осталось и следа. Ремонт сделали, хотя из под белой краски на потолке проступала чернота — следы огня. Значит, всё прибрали быстренько, чтобы можно было продать скорее. — Твоя семья не была идеальной, — начал Сэм. Я услышала, как он щелкнул внутренним замком несколько раз, пытаясь понять, как он работает. Мама специально придумала громкую и сложную систему закрытия входной двери изнутри, чтобы можно была отследить, когда дети пришли домой слишком поздно и не справились с замком, — У твоих мамы и папы были склонности к насилию. Они не справлялись с собственными эмоциями и были помешаны на имидже. Им нужно было сохранить любовь и уважение к себе от соседей, — я отошла в середину зала, проводя рукой по изголовью камина. На выступе лежали некоторые предметы, оставленные, очевидно, ремонтниками так давно, что покрылись густым слоем паутины. Я сорвала нити и подняла пачку спичек. Стояла дата изготовления. Две тысячи второй год. От этих цифр внутри всё передавило и вновь из глаз стали сочиться слёзы, — Кара, — он замолчал на мгновение и подождал пока я обернусь на собственное имя, — Над тобой и другими детьми в твоей семье издевались. Били, насиловали. Так пишут все статьи, так говорят в интервью родственники, которые почему-то скрывали. Но я поверю в том, что ты считаешь это ложью, если ты прямо сейчас, глядя мне в глаза, ответить на один вопрос, — я, кажется, не могла дышать, когда слышала это. Настолько, что, повернувшись вновь к мужчине спиной, достала спичку из короба, зажигая ее легким движением. — Кара Купер, делали ли с тобой что-то плохое родители? Внутри всё зажглось. Загорелось. Заметалось в синем пламени. Тараканы устроили поджог в сознании и я больше ничего не понимала. Это место. Слова Сэма. Это возвращало к отголоскам прошлого, которым я не верила. Всё это возвращало меня к аду. К ощущению синяков на коже. К ощущению, что боль по всему телу никогда не уйдет. К ощущению, что придётся жить в страхе всегда. Я потушила спичку, когда огонек почти достиг пальцев, швырнула ее в сторону, а коробку сунула в карман. Под моей кроватью в детстве монстров никогда не было. Единственными монстрами были родители. И за одно мгновение я осознала это. Осознала, сорвавшись на громкий всхлип. Колени подкосились и я потеряла ощущение пола под ногами, позволяя себе упасть. Но Сэм оказался вблизи быстрее, чем я успела разбиться, разрываясь на кусочки от ужаса. Он подхватил меня, прижимая к себе, заставляя потушить немой крик, кропя его рубашку слезами. — Я не верю, — прокричала я, но на самом деле лишь хрипела, растягивая его куртку в сжатых кулаках. — Я не верю в то, что хотела их вернуть. — Порядок, Скай, — тихо ответил он, целую в макушку. — Ты будешь в порядке. Я помогу.***
Когда правда оказывается слишком голой, люди начинают бояться. Люди предпочитают прятаться за тем, что сами себе придумывают, лишь бы не жить до самой смерти с ненужной правдой. Я скрывалась за ложью о счастливой семье, чтобы не засыпать с мыслью о том, что проходила все подростковые годы на цыпочках, лишь бы не вызвать у отца желание зайти в мою комнату и закрыться со мной. Старые травмы не успевали заживать, как появлялись новые. Легче было сделать вид, что это вздор. Я провела ладонью над открытым огнем, ощущая, как некоторые участки кожи стало печь. На первом этаже меня ждал Сэм, позволив на секунду подняться и попрощаться с прошлым. Отрезвить разум. Он что-то крикнул мне, но я не ответила. Языки пламени охватили всю запечатанную мебель в комнате. Я достала вторую спичку из пачки, подожгла ее и бросила в противоположную часть помещения, позволив ей окончательно скрыть меня в пламени. Так горело моё прошлое. Так горело всё.