***
Люцифер, незримо наблюдающий за сыночком, предвкушающе потер руки. — Вот оно, наконец-то! Проявляется! — промурлыкал он. — Стоило лишь чуть подтолкнуть, и вуаля! А этих неудачников я, пожалуй, все-таки пущу — пусть полюбуются всем вживую, а не на голубых экранах. Ну же, сынок, давай! Ребят подслушивал не только он, но и чета Пульфицер, уже оправившаяся после первого столкновения с темным архангелом. — Ох, как мне это не нравится, ох, не нравится! — прошептала Анафема мужу. — Ох, только бы остальные успели! — Одегру и днем-то преодолеть трудно, а уж на ночь глядя… — Ньют поежился. — Однако делать что-то надо. Вот что, тащи всё святое масло, какое найдешь. — Думаешь, поможет? — сощурилась ведьма-Хранительница. — Ну не панацея, но все же… — пожал плечами ее муж. — И читай заклинание на вызов Небесных Сил. Уж если кто и может сдержать Люцифера, так это его брат — архистратиг Михаил! — А как же пророчество? — напомнила Анафема. — Единственное из всех стихотворное? «Уж всё давно предрешено, И Ад, и Небо заодно!» — Чтоб Ад и Небеса на одной стороне выступали?! — удивился Ньют. — Ну нет! Уж прости, но это слишком! Твоя прабабка явно была под кайфом, когда выдумала эти вирши. — Не смей оскорблять Агнессу! — тут же возмутилась жена. — Ты же знаешь, что пока сбывалось всё до последнего словечка! Так почему на этот раз должно быть иначе? Ладно, карауль здесь, а я — за маслом! — и ушла, одарив супруга недовольным взглядом.***
— Это шутка такая? Тогда «ха-ха»! — выразила общую мысль Пеппер, ошеломленно таращась на Адама. — Никаких шуток, — друг был убийственно серьезен. — Разве вам самим этого не хочется? Только представьте: мир без надоедных взрослых, без их вечных нотаций «то нельзя», «это нельзя»! Мир, где мы можем творить всё что захотим! Не будет всяких войн и убийств, разных болезней… Никто не будет губить природу — китов, пчел, тигров… — То есть ты серьезно?! — выдохнул побледневший Уэнсли, протирая очки, как всегда в минуты волнения. — А взрослые? Куда ты их денешь, убьешь, что ли? Наших мам и пап? — Если и убью, то только всех плохих, вроде того дядьки Люциуса или как там его, — отвечал Адам. — Совсем плохих! А тех, кто еще может стать хорошим, мы оставим и перевоспитаем. А родители… Они останутся, но будут делать лишь то, что хотим мы! Кормить вкуснятиной, играть в любые игры, разговаривать обо всем на свете! Но никаких нотаций! Глаза мальчика горели особенным огнем, лицо стало каким-то одухотворенным, как у библейского пророка из детской книжки. — Против их воли? — тихо спросил Брайан. — Но разве так можно? Но увлекшийся друг вряд ли его услышал. Он продолжал вдохновенно разглагольствовать о новых грандиозных планах, время от времени взмахивая руками. Клонившееся к закату солнце, окрашивавшее землю в цвет крови, внезапно исчезло в пелене невесть откуда налетевших чернильно-черных туч. Подул ветер, усиливавшийся с каждой минутой. Вот-вот хлынет ливень! — Мы станем всесильными! Победим всех врагов! — вещал Адам, словно не замечая непогоды. — Поделим Землю на части. Что ты хочешь, Пеппер? Америку или Австралию? Тебе же всегда нравились пушистые коалы и кенгуру. Так забирай! Они твои! — Что?! Нет! — замотала головой девочка. — Адам, посмотри, какая тучища надвигается! Сейчас так ливанет! — Уэнсли все моря и океаны вместе с Атлантидой и всем прочим, — продолжал распоряжаться нефилим. — Брайан, тебе Америка и может быть Россия. А мне — всё остальное! Заглушая его голос, загрохотал гром. Первые капли дождя забарабанили по траве. Где-то вдали отчаянно завыл Барбос. — Но прежде чем строить новый мир, надо очистить для него место, — Адам повысил голос, стараясь перекричать шум льющейся с небес воды. — Отмыть! Как уже делал Бог в истории о всемирном потопе! А наш Тадфилд будет непотопляемым ковчегом! Соберем тварей по паре, и вперед! А потом взглянул на съежившихся, перепуганных друзей и замер. «Что я натворил?! — пронеслась в мозгу резкая мысль. — Что я творю? Нет! Нет! Я же причиняю боль! Так нельзя!» «Правителю мира не пристало быть таким сентиментальным! — вновь раздался в его сознании искушающий шепот, чем-то напоминающий вкрадчивый голос того Люциуса. — Давай же, меняй мир! К черту всё старое и ненужное, гори оно синим пламенем! Одно твое слово — и всё!»***
Воцарилась мертвая тишина. Не гремел гром, не лил дождь, не дул ставший почти ураганным ветер. Все звуки словно стерло гигантским ластиком. Замерли люди по всему земному шару, ничего не понимающие, но каким-то шестым чувством ощущающие, что сейчас решается их судьба. Замерли готовые к бою ангелы и демоны, Вельзевул и Метатрон не донесли до ртов бокалы с крепким алкоголем, поднятые в тосте за новый мир. Где-то в неизмеримой дали пальцы Божественного Писателя застыли над клавишами печатной машинки… И конечно, больше всех ждал решения сына Люцифер.***
А в душе виновника всех этих событий шла нешуточная борьба. Мальчик как наяву видел обоих противников: одного светлого и яркого — воплощение счастливого детства, и другого — мрачного и темного с горящими потусторонним светом желтыми глазами. Темный Адам теснил светлого, дразня искушающими речами о совершенно новом миропорядке, где нет места ничему старому, никаким глупостям вроде дружбы и любви. — Они остались в прошлом. Детство закончилось, пора взрослеть! — убеждал он. — И тебе, и всему миру! — Изменить мир можно и иначе, не причиняя никому боли, — говорил светлый. — Сделать всех счастливыми, но не против их воли! Перед глазами нефилима мелькали образы, картины несправедливостей и войн, которые можно было искоренить одним ударом, лицо злого соседа, вечно жаловавшегося на Адама и его друзей, которого можно было просто стереть с лица земли как назойливую букашку и так далее. Но среди этих темных образов, усиленно посылаемых злой стороной сына Люци, появлялись и светлые, вобравшие в себя всё лучшее, что пережил Адам за свою короткую тринадцатилетнюю жизнь. Улыбающиеся лица отца и матери, смех и игры с друзьями, веселая возня с Барбосом, ожившие фантазии вроде любимых героев комиксов и сериалов, красивые пейзажи родного городка, двойная радуга над Жасминовым коттеджем — домом добрых и милых, пусть и немного странных Ньюта и Анафемы. В груди нефилима зародилось новое чувство всепоглощающей любви, многоцветное как радуга, сияющее ярче солнца. И темный Адам — его демоническая сторона — дрогнул, не выдержав этого света, попятился, и его прежде властные убедительные слова сменились жалким бормотанием, а потом и злобным змеиным шипением. Адам закричал. Громко, пронзительно, раскалывая нависшую над миром мучительную зловещую тишину. В этом крике дикая злоба слилась с болью и разочарованием. Это кричала темная, злая половина, унаследованная от Люцифера, загоняемая в самый дальний угол подсознания и запечатываемая там нерушимой печатью. Вскоре крик смолк, сменившись звонким смехом счастливого ребенка. Адам взмахнул рукой, и замерший в напряженном ожидании мир снова ожил, повинуясь этому жесту. Непогоду как ветром сдуло, и солнце как ни в чем не бывало вновь засияло на вечернем небе. Пеппер, Брайан и Уэнсли еще секунду молча таращились на своего лидера и друга, затем расхохотались, выпуская через этот смех пережитое напряжение. По всему миру люди выдыхали с облегчением, радуясь не понимая чему. Божественный Писатель, счастливо улыбнувшись, продолжил печатать новое творение. — Облом! — проворчал Вельзевул, разбивая свой бокал об пол. — Ну ничего, еще не вечер. — Это даже лучше, — улыбнулся Метатрон. — Ведь это значит — старый сценарий по-прежнему в действии. Классика, древняя, как все миры. А произошедшее еще раз доказывает мою правоту насчет того, что он наш, Небесный, а вовсе не ваш! — Поживем-увидим, — хмуро отозвался демон. Затем кровожадно улыбнулся, выслушав донесение подчиненного. — Пора разобраться с наглыми демонишками, — сказал он. — Место встречи — Одегра!