Twins

Хёсан стучит рюмкой по столу, жмурится и машет рукой направо. Донхёк внимательно (и удивлённо, конечно) рассматривает женщину, чем-то неуловимо смахивающую на худосочного пьяницу с высокопарными замашками эмси. — Хёнхжу. Моя названная сестра. Девушка склоняет голову и улыбается лисьими раскосыми глазами. Донхёк улавливает в красивых изящных линиях нечто неприкрыто опасное и беспричинно отталкивающее, глазами путается в наборных браслетах на тонком запястье (на самом деле, жёсткие кольца обхватывают руку аж до середины предплечья), в плотной табачной вони и густом мясном аромате улавливает горькие цветы женского парфюма. Донхёку не нравится опасная женщина напротив, но он проглатывает свой язык вместе с крепким пивом и не спрашивает Хёсана, почему эта женщина заняла место в ледяном и беспокойном, как горный ручей, сердце. Хёнчжу поправляет собранные в небрежный хвост волосы, обнимает одной рукой поджатое к груди колено и глотает сочжу наравне с Хёсаном, словно они оба собрались спиться здесь и сейчас. Донхёк не предлагает никому сигареты, выходит на улицу один, затягивается тяжёлым дорогим табаком и считает звёзды на задымлённом небосклоне. Думает о том, что не только ему не везёт на женщин, а Хёсан слепой идиот и больше не может учить Донхёка, как выбирать правильных женщин. Она бесшумно встаёт по правую руку, подойдя со спины точно чёртова женщина-кошка. Спрашивает зажигалку, подкуривает что-то тонкое и сладкое, затягивается глубоко и откидывает голову назад, слезящимися глазами вглядываясь в слепящие лампочки наружного освещения и чёрно-серое полотно небес. Донхёк молчит. — Я тебе не нравлюсь. Это не вопрос, а тихий, но отчётливый вдох горького дыма в узкую женскую грудь. Донхёк смотрит, как под хлопковой свободной футболкой приподнимаются от вдоха плотные чашечки бюстгалтера, задающего отсутствующей груди первый размер, как на мгновение придаёт инерционное ускорение откинутой голове небрежный хвост пережжённых краской волос, стёкший с тонкого плеча под собственной тяжестью, как осыпается на асфальт длинная полоса отломившегося от сигареты пепла, исчезая в ночных тенях. Донхёк не видит смысла спорить. Да, не нравится. Потому что такая же как все, потому что женщина и потому что шлюха. Донхёк хочет сказать это без особой злости, но яд скатывается с губ и падает в пропасть между ними, грузной рекой разбиваясь о стену пьяного спокойствия самой настоящей женщины. Хёнчжу поворачивает голову немного, скашивает глаза влево, чтобы разглядеть наверняка расплывающееся лицо, вздыхает и пожимает плечами. Соглашается с каждым эпитетом в свою сторону и складывает собственное оружие перед ногами Донхёка: не пытается его наебать, не пытается его соблазнить, не пытается выбить из стабильного «всё хуёво с Намчжуном», чтобы заменить его на «всё хуёво с очередной проституткой». — А ты мне нравишься. Ты хороший друг. Она тушит сигарету, присев на корточки, о влажный после дождя асфальт, промахивается мимо урны, выбрасывая окурок не глядя, и прячет руки в карманы узких джинсов, сжимаясь неловко, словно пытаясь спрятаться в саму себя, сделаться меньше и тише. Донхёк накидывает на её плечи свою прокуренную толстовку и терпеливо стоит под продувающим ветром, пока она рассматривает каменные узоры старого асфальта. — Спасибо за честность.