***
Приближалось Рождество, и каждый день сыпал то снег, то ледяной дождь. Гарриет никак не могла дождаться каникул. Они вместе с Гермионой и Роном записались в число остающихся, и Гарриет предвкушала пустую школу, без этого множества людей, которые тыкают в нее пальцами и, не скрываясь, шепчутся, шарахаются от нее в коридорах и относятся к ней так, словно она разносчик ужасной чумы. В данном случае — слизеринской чумы. — Все наладится, — заверяла Гермиона, сердито косясь на Лаванду и Парвати, которые как раз с демонстративно беспечным видом обвешивали свои постели специальными амулетами от Слизеринского монстра. «Просто на всякий случай, разумеется», — убеждали они Гарриет. «Что, Слизеринский монстр боится лука?» — рявкнула тогда Гарриет и потом несколько часов отказывалась с ними разговаривать. Впрочем, так как они испытали только облегчение от того, что она их игнорировала, особого удовольствия она не получила. — Да, наладится, — говорил Рон, вперив взгляд в первокурсников с Хаффлпаффа, которые прошли мимо, сбившись в большеглазую кучку. — Когда все эти придурки разъедутся по домам на каникулы. Ты в кого это тыкаешь? — грубо спросил он какую-то девочку. Та пискнула и отскочила от него так поспешно, что налетела на свою подругу. Но потом весь багаж запаковали, прогремели кареты, увозя всех на станцию в Хогсмид, и Гарриет, Рон и Гермиона остались в школе практически одни, в компании учителей и всего нескольких разрозненных учеников. Они подолгу сидели в туалете Плаксы Миртл, присматривая за оборотным, и, хотя Миртл почти постоянно ныла, Гарриет обнаружила, что настроение у нее налаживается. Скоро они должны были узнать у Малфоя правду насчет Тайной комнаты. Скоро опасность должна была исчезнуть… После того, как пару недель назад Перси поймал их на выходе из туалета Миртл, они стали перед уходом по очереди проверять, чисто ли на горизонте. В день Рождества предосторожность оправдалась. Выйди они снова вместе, то потеряли бы всякую возможность допросить Малфоя. Ее с Роном наверняка бы отчислили. В тот раз Гарриет смело вышла в коридор, потому что для девочки было бы глупо выходить из женского туалета с виноватым видом. Она небрежно посмотрела налево, потом направо, словно решала, в какую сторону пойти. И тут она услышала голос. Не бестелесный голос, а другой — голос, от которого сердце любого студента Хогвартса пронзал ледяной страх. — Ну и что же, мисс Поттер, — произнес прямо у нее над головой Снейп, — вы тут делаете? Гарриет порадовалась, что стояла к нему спиной — это дало ей время, прежде чем повернуться, придать лицу достаточно невинное, как она надеялась, выражение. Но Снейпа оно не убедило. Даже наоборот, было похоже, что она подтвердила худшие его опасения. — Ой, здрасте, профессор, — сказала она, как будто их встреча была чем-то заурядным. — Я просто… — она махнула на облезлую дверь туалета Миртл. — Ну, знаете. Снейп издевательски посмотрел на дверь, как будто та тоже, как и Гарриет, нелепо оправдывалась. — Вот как, — сказал он с тяжелым сарказмом. — И, полагаю, расположение этого конкретного туалета в этом конкретном месте никак не повлияло на ваше решение? Конечно… тут же как раз было первое послание, миссис Норрис и пауки. Снейп должен был запомнить. — Ну, иногда как приспичит… — было ужасно неловко разговаривать об этом с одним из профессоров, тем более со Снейпом, но альтернатива была мрачнее — он бы мог войти и обнаружить оборотное. Хотя она не была уверена, что это действительно против правил — выудить у Локхарта разрешение, чтобы сварить потом зелье по книге из Запретной секции, но они с Роном и так были на плохом счету, и все это могло принять очень нехороший оборот. Например, стать поводом к исключению. А если Снейп не свяжет оборотное с пропавшей шкуркой бумсланга, которую они украли (и фейерверком, который запустила Гарриет), значит, это не Снейп, а самозванец, который на Рождественском пиру начнет дарить котят. Только вот эта зловредная и саркастичная усмешка была стопроцентно снейповской. — Хотите знать, что я думаю, мисс Поттер? — спросил Снейп таким тоном, что Гарриет полностью уверилась, что она не хочет знать, что он думает. — Я думаю, что это похоже на любительскую игру в детектива и приближается к границе нарушения правил. Вы, смею надеяться, помните, что директор вам обещал в случае новых нарушений? — Да какое тут нарушение? — брякнула Гарриет, потому что даже для Снейпа это было чересчур. Ну, без улик. — Хотите, чтобы я поискал и выяснил? — Снейп подозрительно прищурил холодные глаза. Гарриет не хотела, но у нее не осталось вариантов ответа, которые ее бы не уличили. С тяжело бьющимся сердцем она искала какое-нибудь решение, любое решение… И тут ее взгляд упал на дверь туалета Миртл. Сердце забилось быстрее. Возможно, это даже опаснее… это может обернуться бедой… чудовищная авантюра, которая может ударить по своим, как палочка Рона… Она собрала всю свою смелость в кулак и, подойдя к двери туалета, толкнула ее. — Видите? — сказала она. — Просто туалет. Снейп все так же, с прищуром, посмотрел на нее, а потом открыл дверь нараспашку и ворвался внутрь. У Гарриет чуть не остановилось сердце, когда он дошел до кабинок и принялся с грохотом распахивать двери, и она изо всех сил старалась не смотреть на ту из них, где стоял котел с оборотным… А потом Снейп открыл ее и заглянул внутрь. Гарриет в ужасе закрыла глаза. Вот и все. Ее отчислят, и она застрянет у Дурслей навечно… Она распахнула глаза от визга Миртл. Снейп заглядывал в следующую кабинку. На ту, где было зелье, он не обратил внимания. — Ты не девочка! — верещала из сиденья Миртл. — Как точно подмечено, — ядовито ответил Снейп и захлопнул дверь. Он пронесся мимо Гарриет, метнув в нее взгляд, говорящий, что пока он ничего на нее не нашел, но знает, что она что-то задумала, и уж когда найдет… Гарриет безмолвно глядела на него в ответ, и ей хотелось схватиться за горло, как делали дамы в черно-белом кино в случае тяжелых потрясений. — Студентам не положено бродить по коридорам в одиночестве, — резко сказал он. — За мной. Озадаченная Гарриет пошла за ним. Оглянуться она не осмелилась. Снейп взглядом прогнал ее по пустым коридорам до Гриффиндорской башни, а потом, так же взглядом, направил в дыру за портретом. Даже после того, как Полная Леди закрылась, Гарриет чувствовала его взгляд сквозь слои холста и краски. Ей не хватило смелости снова выйти наружу. Она рухнула в кресло, из которого было видно вход, и примерно через четверть часа через него пробрались краснеющая Гермиона и нахмурившийся Рон. — Как… — начала Гарриет. — Твоя мантия, — прошептала потрясенная Гермиона. — Мы залезли на унитаз и вместе с котлом накрылись мантией… — Гениально, — ответила Гарриет, впечатлившись и расслабившись. — Извините, пожалуйста — я думала, он сдастся, если я буду себя вести, как будто ничего не прячу, поэтому я показала ему внутрь… — Ты не виновата, что он такой подозрительный псих, — с чувством сказал Рон. — Он караулил нас снаружи, у Полной Дамы, представляешь такое? — Со Снейпом-то? Ага, — Гарриет вздрогнула, осознав, как близки они были к провалу. — Если он продолжит за нами следить, — Гермиона пожевала губу, — будет сложнее выяснить, что знает Малфой… Может, нам не стоит идти сегодня… Может, лучше подождать, когда он потеряет интерес… — Сама понимаешь, что никогда, — возразил Рон. — Могу поспорить, Снейп из тех, у кого злость со старости сдохнет. Нам надо выяснить, что задумал Малфой, Гермиона… Нельзя дать сальному гаду нас остановить. — Думаю, кто-то из нас должен Снейпа отвлечь, — медленно сказала Гарриет. — Сами подумайте, — продолжила она, когда они тревожно на нее воззрились. — У Крэбба и Гойла проще всего достать волосы, но тогда одному из нас все равно придется изображать другого слизеринца, а это может стать слишком сложно. Особенно если над нами будет реять Снейп, как этот… как там эта штука называется с тысячей глаз? — Всевидящий Аргус, — тут же ответила Гермиона. — Только там было сто, а не тысяча. — Точно, — кивнула Гарриет. — Как эта штука. — Полагаю… — неохотно начала Гермиона. Гарриет собралась с духом, мужаясь. — Я пойду. Отвлекать Снейпа, в смысле. За мной он хуже всех смотрит, так что, пока он сосредоточится на мне, он, наверное, забудет про вас обоих. — Боже, Гарри, — Рон тихонько присвистнул, — знаешь, я, наверное, лучше бы пошел на Слизеринского монстра.***
Северус не стал сообщать Дамблдору, что девочка что-то затевает. Тот бы только улыбнулся и засверкал глазами, а у Северуса для этого было явно неподходящее настроение. Как правило, рождественские каникулы приносили ему удовольствие — или, по крайней мере, то, что считалось удовольствием для него. Все остальные могли бы сказать, что он как всегда мрачен и раздражителен (об этом и говорили другие учителя, хоть и не настолько прямо), но он чувствовал себя свободней, когда большинство студентов убиралось. Ему не обязательно было ходить есть со всеми, если сам того не хотел (а он, разумеется, не хотел); не надо было страдать от уроков и проверки работ; короче говоря, он почти весь день принадлежал себе. Это было максимально близко к удовольствию. Как правило. В этом году напряжение в воздухе было так же ощутимо, как холод, как они ни старались преуменьшать его ради учеников. Дуэльный клуб был попыткой уменьшить страх среди детей, но только обострил проблему. Теперь, в дополнение к тревоге о Слизеринском чудовище, все уверились, что знают личность наследника Слизерина. Адреналин проникал в слухи, как примеси в кристалл; страх мешался с возбуждением. К тому же Северус с огорчением обнаружил, что Малфои на Рождество не вернутся домой из Брюсселя. Они уехали на несколько недель навестить мать Люциуса — перспектива настолько мрачная и пугающая, что Нарцисса уберегла от нее сына единственным доступным способом: оставив его на каникулы в Хогвартсе. Северус рассчитывал на обычное приглашение в усадьбу, где он мог бы подтолкнуть подвыпившего Люциуса похвалиться успехами, какими бы они ни были (или пожаловаться, что они не так велики, как хотелось бы), но Люциус, этот нехороший человек, взял и подчинился приказу матери навестить ее в Бельгии на праздниках. Что ж, по крайней мере, Северус знал, что он там мучается. Ну и, как обычно, его тревожила девочка. Даже если бы она не приняла до смешного ненатуральный невинный вид, Северус ни на мгновение бы не поверил в сказки про то, что она шатается вокруг того туалета исключительно по естественным причинам. Она прямо-таки излучала непослушание. А может, это ее волосы производили такое впечатление. Нет. Все дело было в выражении ее лица, когда Дамблдор показал ей окаменевшего мальчика Криви. Оно словно говорило: «Я тебе это припомню, Слизеринское чудовище». Если она вознамерилась искать приключений на свою гриффиндорскую голову, он ее ей точно оторвет. В данный момент она со вполне невинным видом ела рождественский пирог. На ней был грубый алый свитер с вывязанным на груди гриффиндорским львом; слишком длинные рукава она закатала, обнажив (слишком тощие) запястья. Все дети Уизли носили такие же отвратительные вещи. Он видел, что подростковая драма уже распространилась по столу, миновав только Крэбба и Гойла. Драко на что-то дулся; младшая Уизли выглядела больной и ничего не ела, только копалась в тарелке; ее старшие братья строили глазки девицам с Рейвенкло. Грейнджер, Уизли и девочка сидели, сгрудившись и что-то увлечено шепотом обсуждая. Северус задумался, как скоро их дружба перерастет в подростковый любовный треугольник. А потом все трое посмотрели прямо на него. «Так и знал», — подумал он, одновременно удовлетворенный и обеспокоенный. Ему еще не встречались дети, которые бы искуснее этой троицы загоняли себя в смертельно опасные интриги и были более неблагодарны к тем, кто их превентивно вытаскивал. Если б одной из малявок не была дочь Лили, — если бы у него не было долга размером с Преисподнюю, — он бы их ко всем чертям там и бросил. Какое бы им пришить нарушение на Рождество? Обычно он мог придумать что-нибудь, не просыпаясь, но сегодня был единственный день, когда мог вмешаться Дамблдор… — Рождественская хлопушка, Северус, — сказал назойливый псевдо-добренький старикан, протягивая ему цилиндр из ало-зеленой переливающейся бумаги. — Да, внешне похоже, — ответил Северус. Минерва, сидевшая напротив него за общим столом, закатила глаза. Наверное, перебрала яичного коктейля с пряностями. — Я так и подумал! — Дамблдор только блеснул глазами. — Не напомнишь, что с ней надо делать? — Предложить вон тем концом Минерве, и пусть дернет. — Каков брюзга, — Спраут пихнула его в плечо, вероятно, сильнее, чем планировала. Ее щеки по красноте почти не уступали блесткам, приклеенным к полям ее шляпы, висевшей сейчас практически на одном ухе. — Давай я тебе дерну, Альбус. — Благодарю, Помона, — кротко сказал Дамблдор, продолжая смотреть на Северуса со смехом во взгляде. Спраут дотянулась мимо Северуса к хлопушке. Та взорвалась с грохотом, от которого зазвенело в ушах, и ему пришлось закрыть глаза из-за вылетевшего облака красно-зеленого дыма. Он почувствовал, как ему на колени шлепнулось что-то живое и свернувшееся кольцами — как оказалась, ярко-зеленый садовый уж, — и одновременно кто-то опрокинул на него свой напиток. — Ой! — прозвенел девчачий голос. — Извините! Рядом с его стулом стояла девочка, сжимая пустой кубок, и лицо ее по цвету не отличалось от свитера. Можно было бы предположить, что она подошла спросить что-то у Дамблдора и испугалась взрыва хлопушки, но по ее виноватому виду было ясно, что она облила его нарочно. Вот только зачем? То есть, возможно, ради мстительного удовольствия, если учесть, как он стращал ее с начала года, но она не походила на довольную; наоборот, судя по всему, она бы охотнее прыгнула под автобус, чем стояла с ним рядом. — Ага, дождик пошел? — Спраут закатилась полупьяным смехом. Без единого слова Северус вынул палочку. Девочка следила за ней большими глазами, но не отступила, когда он навел ее на нее — вернее, притворился. Он намеревался высушить руку, но еще хотел посмотреть, что она сделает, если решит, что он собрался ее проклясть. Она стиснула кубок, но осталась на месте. Все так же ничего не говоря, он взмахнул палочкой, высушил рукав и проследил, как его молчание произвело ожидаемый эффект: девочка занервничала сильнее. — Вот, — обрадовался Дамблдор, — никто не пострадал. Ну и ну, какие примечательные призы были в этой хлопушке. Бельгийский шоколад. Северус, Гарриет? — Ой… спасибо, — оцепенело поблагодарила девочка и взяла одну из ярко-розовых коробок, предложенных Дамблдором. Бельгийский шоколад и змеи. Северус просмотрел остаток россыпью лежавших на столе призов. Один из них оказался украшением в форме олененка. Он медленно убрал руку. — Ой, — тихо сказала девочка. Кончики пальцев у нее были в шоколаде. — Прямо как в моем сне. — Ты имеешь в виду это? — спросил Дамблдор, поднимая олененка. Он был из выдувного стекла и покрыт белой глазурью. — В ту ночь, когда я упала с лестницы, — она заметила шоколад на пальцах и стала его слизывать, — мне приснилась лань, сделанная из звезд. Она была очень красивая. Дамблдор взглянул на Северуса, и тот занялся своим кубком, мимолетно пожалев, что никогда не позволяет себе ничего крепче воды. — Тогда, наверное, тебе следует его забрать, — сказал девочке Дамблдор с улыбкой в голосе; уголком глаза Северус увидел, как он протягивает ей олененка. — Похоже, он предназначен тебе. — Ой, — сказала она в четвертый раз, теперь удивленно. — Спасибо, сэр. Именно тогда Северус, озирая стол, чтобы избежать взгляда Дамблдора, заметил исчезновение Грейнджер и Уизли. Осталась одна девочка, и не было похоже, чтобы она куда-нибудь торопилась. Она преспокойно сидела рядом с Дамблдором на стуле, который он ей пододвинул, и вместе с ним пробовала разные конфеты из коробки. («Лесной орех, а у меня, кажется, с вишневой начинкой, что такое марокканский?») Северус был уверен, что отсутствие двух ее приятелей имело значение; но пока она была на виду и не собиралась погибать, остальное его мало волновало. Его душевному покою пришел конец, когда Дамблдор принялся приставать к ней насчет сна про лань. — Она делала что-нибудь особенное? — спросил он, вытирая усы салфеткой. — Не совсем, — девочка нахмурилась. — Она просто была. Я… Могу сказать, что я была в лазарете, но только мне это снилось, и там была лань. А потом она, ну типа… растаяла. Она была очень… Мне стало как бы грустно, когда она пропала, но в то же время было такое приятное чувство… — она со смущенным видом затихла и взяла еще конфету, нарочно производя много шороха. Ноготь Северуса противно скрипнул, наткнувшись на один из украшавших кубок изумрудов. — На самом деле, — признался Дамблдор, — я сам видел нечто похожее. Северус чуть не отломал ноготь, царапнув кубок. Старик что, всерьез собрался… — Видели, сэр? — даже смешно, до чего огромными у нее бывают глаза. — Всего несколько раз, — сказал Дамблдор. — Но каждый был для меня честью. Северус уже ушел бы из-за стола, если б не надо было пристально следить за соплячкой. Он не знал, что затевает Дамблдор, но выслушивать это был не обязан. — Это призрак или что-то вроде? Она была прозрачная… только ярче… — Это нечто вроде призрака, можно и так сказать. Это образец очень могущественной магии, из числа самых могущественных в мире, и он редко принимает именно эту форму. Тебе повезло, что ты ее увидела. — А почему именно я? — ее голос был полон любопытства, но Северус не глядел ни на нее, ни на директора: он смотрел на огромные рождественские ели, блестевшие на другом конце зала по обе стороны двери, и ждал, когда, наконец, этот проклятый унизительный разговор закончится. — Этого я не могу тебе сказать, дорогая, потому что и сам не знаю. Но если попытаться угадать, я сказал бы, что это потому, что теперь эта могучая сила защищает тебя. Девочка молчала. Северус взмолился, чтобы она прямо сейчас ушла хулиганить. Тогда у него был бы повод уйти — и быть жестоким и мстительным, чтобы избавить и ее, и Дамблдора от идеи, что он делает все это по какой-то другой причине, более возвышенной, чем раздирающая душу вина. — Как тебе Рождество, моя дорогая, нравится? — спросил ее Дамблдор. — О да, сэр. — Это, как мне представляется, на тебе свитер Уизли. Они весьма знамениты, ты знала? — Миссис Уизли мне и в том году один связала. Они всегда такие теплые. Северус поймал себя на мысли, что Петуния, возможно, в числе прочего отказывала девочке и в теплой одежде. — У Молли Уизли настоящий талант, — сообщил ей Дамблдор. — Я годами время от времени пытался вязать рождественские подарки — в основном носки, потому что носков много не бывает, — но мне никогда не удавалось вовремя вывязать пятку. В конце концов я всегда дарил ненужные шарфы. У Северуса есть несколько, правда, Северус? Северус отплатил ему холодным взглядом. Дамблдор опять блестел глазами, а девочка, казалось, пыталась не засмеяться, словно боялась получить за это отработку. Не зря боялась. — У моих есть пятки, — сказал Северус. — Но вы забыли, что ноги у меня не по шесть футов длиной. Дамблдор рассмеялся. — Но, право слово, я отнял у тебя уйму времени, моя дорогая, — вдруг спохватился он, как будто только что заметил, сколько прошло времени. Северус знал, что удивление наигранное: Дамблдор мог мысленно отслеживать время с точностью до полуминуты. — Удивительно, что твои друзья до сих пор не пришли меня прогнать. Или, может быть, они были у двери и услышали, как я разговариваю про вязание, и мудро остались снаружи. — Не-а, — сказала девочка. Потом улыбнулась, как Лили, или как Поттер, или как оба, или непохоже на обоих; невозможно было сказать. — Думаю, Фред и Джордж что-то затеяли против Перси… Рон с Гермионой, наверное, в это ввязались. Но я, наверное, пойду. Спасибо за конфеты, сэр, и за украшение… — Не за что, моя дорогая. Было очень приятно с тобой пообщаться. Ты тоже идешь, Северус? — спросил он с тем же фальшивым удивлением, когда Северус поднялся со стула. — Да, — ответил он. — Теперь, когда мисс Поттер спаслась от вязальных историй, они начнут грозить мне. Хочу убраться, пока не поздно. Дамблдора это, казалось, крайне насмешило. Девочка не казалась ни встревоженной, ни расстроенной, а он именно этого от нее ожидал. Наоборот, она выглядела удовлетворенной, даже успокоенной тем фактом, что он явно собирался пойти за ней. Что же она задумала? Когда они выходили из зала, она удивила его еще больше, спросив: — А профессор Дамблдор правда вяжет шестифутовые носки? — Да, — коротко ответил Северус. — Это значительный прогресс после двенадцатифутовых. Она начала подниматься по Парадной лестнице в молчании, никак не прокомментировав то, что он за ней идет, и нисколько этому не удивившись. Значит, сейчас она безобразничать не собиралась… но они перешептывались, она и эти двое… А. Из его подозрений выкристаллизовалась единственная возможность: Грейнджер и Уизли что-то затеяли, а она отвлекает внимание. Но он не мог вообразить, что такое безвредное могли делать Грейнджер и Уизли, что она без малейшей тревоги их оставила, и при этом достаточно опасное, чтобы они скрывали это от него. Их точно не волновали другие учителя или то, что девочка задержится в Большом Зале. Можно поспорить, что это связано с пропавшей шкуркой бумсланга. Это объяснило бы и фейерверк. Но зачем им варить продвинутые зелья? Ни девочка, ни Уизли зельями не интересовались, и он был полностью уверен, что Грейнджер так старалась только потому, что она безнадежная отличница. — Наверное, на меня Слизеринский монстр не нападет, — ни с того ни с сего сказала девочка. Северус (с легкостью) посмотрел на нее свысока. Это обычно производило должный эффект, устрашая жертв и заставляя их выбалтывать, что на самом деле они хотели сказать. Но девочка только уставилась в ответ, причем довольно упрямо, и сказала: — В смысле, я же полукровка. Слизеринский монстр должен очистить школу от магглорожденных, да? Гермиона в большей опасности, чем я. По ее лицу скользнула тревога, но тут же была изгнана решимостью — как и в ту ночь в больничном крыле. Так вот в чем дело. Она беспокоилась за подругу. Это его удивило. Он не думал, что она догадается связать нечто настолько абстрактное, как «угроза магглорожденным», с конкретным «угроза Гермионе Грейнджер». — Я рад, что вы разъяснили мне суть вопроса, — Северус вложил в слова достаточно сарказма, чтобы она покраснела. — Скажите, мисс Поттер, я все еще в неведении… Что заставило бладжер вас атаковать, а барьер на Кингс Кросс — запечататься? И еще, помнится, была та история с домовым эльфом, который предупреждал вас, лично вас, о большой опасности в Хогвартсе? Несмотря на необоримую защиту вашего происхождения. Девочка вспыхнула. — Я не говорила про другое, я сказала, что мне не навредит Слизеринский монстр. — Да, — холодно ответил Северус, — ведь легендарные чудовища так замечательно разбираются в чистоте крови. — Ну, в этом же весь смысл, разве нет? — спросила она тоном «Ну, в этом же весь смысл, понял?» — Это легенда, мисс Поттер. В легендах, мифах и сказках истина подана в изящной обертке. Однако в реальной жизни сумасшедшие всегда с легкостью принимают то, что они зовут сопутствующим ущербом. Она казалась растерянной. Стремление продолжить, заставить ее осознать, что ничто не защищает ее от обезумевшего зла, боролось с пониманием, что она, наверное, слишком для этого молода. — Но все равно все говорят, что я наследник Слизерина, — что это, привкус горечи в ее голосе? — Значит, это вы натравили легендарное чудовище на мистера Криви и рисовали угрожающие послания на стенах петушиной кровью? — Нет, конечно, не… стоп, это была петушиная кровь? И только когда она это повторила, Северус понял то, что сам только что сказал. Разумеется… Хагрид потерял тех птиц из-за человеческого садизма… Но было что-то еще, что-то, связанное с петухами, что не давало покоя… — Да, — рассеянно ответил он, пытаясь нащупать взаимосвязь. — Ну конечно я ничего такого не делала. Но я же говорю со змеями, а этим был знаменит Слизерин, правда? — Да? — произнес он отсутствующе. Мысли раскрывались, обнажая суть; и тогда он увидел то, чего не видел до сих пор, и ощутил себя величайшим из ныне живущих недоумков. Дохлые петухи, Слизерин, парселтанг, окаменевшие тела… Дамблдор, наверное, понял еще тогда, когда Северус рассказал ему про парселтанг, если не раньше. Он мог знать изначально. Слизеринское чудовище — чертов Василиск. Вот почему девочка слышала его, когда не слышали остальные — для них шипение было просто бессмысленным шумом, не словами… Худенькие холодные пальцы ухватили его за руку. — Профессор, — сказала она тонким, напуганным голосом. Посреди сумрачного коридора на полу лежало тело, а в воздухе над ним реяла призрачная опалесцирующая фигура. В первое жуткое мгновение Северус подумал, что это призрак того, кто лежал на полу; но потом он понял, что это гриффиндорское привидение — голова болтается, лицо пустое и неподвижное, как у мертвого. Девочка билась в его хватке, и он осознал, что задвинул ее себе за спину. — Стойте там, — огрызнулся он. — Вы слышите снова тот голос? Тот, что слышали у меня на отработке? — Н-нет, — нетвердо сказала она. — Кто там на полу? Это не Гер… — Мисс Грейнджер меньше ростом, — сказал он и ощутил, как она обмякла от облегчения. — Скажите, слышите ли вы сейчас тот голос, мисс Поттер. Она замолчала и замерла, вероятно, прислушиваясь, а потом недоуменно сказала: — Нет, а почему… — Поскольку мне приходится верить вам на слово, мисс Поттер, вам лучше быть полностью уверенной. — Я уверена, ничего не слышно. А почему я… Не обращая внимания на ее вопросы, он подтащил ее к телу на полу. Закрывающие лицо волосы были длинными и кудрявыми, и на мгновение он испугался, что ошибся — но в свете факелов локоны были не того цвета, слишком светлые; а еще на мисс Грейнджер были вельветовые брюки, а не длинное голубое платье. Он убрал волосы с лица ученицы и почувствовал, как по конечностям растеклось облегчение. Она была всего лишь окаменевшей. И, кстати, слава Богу, а то оказалось бы, что он притащил девочку посмотреть на труп. — Кто она? — спросила девочка приглушенным, подавленным голосом. — Пенелопа Клируотер, — сказал он. — Рейвенкло. Он сунул руку в карман, где был лунный камень — все учителя носили его на случай чрезвычайных ситуаций, чтобы можно было позвать друг друга, — и вызвал Дамблдора и Флитвика. — Она была… была магглорожденная? — Насколько мне известно, — он знал биографии всех своих слизеринцев, но о других учениках ему было известно меньше. Однако волшебной семьи по фамилии Клируотер ему не попадалось. — Что с Ником? — спросила она. Опалесцирующее свечение призрака отразилось от ее очков. Тот медленно поворачивался вокруг своей оси, но больше никак не шевелился. Северус ощутил озноб, никак не связанный с близостью призрака. Если Василиск мог убивать то, что уже мертво… — В смысле, он выглядит мертвым… — сказала она. — То есть, он, конечно, мертвый, он же призрак, но он выглядит… — Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Поттер. — Что может убить во второй раз? — ее лицо крайне побледнело. Сзади по камням коридора простучали шаги — Дамблдор и Флитвик. Их лица, озадаченные и встревоженные, изменились, когда они увидели, к чему их вызвали. — Нет, — прошептал Флитвик — невольно, как подумал Северус. — Она всего лишь окаменела, — бросил Северус. Он смотрел на мрачное лицо Дамблдора. Без сомнения, он распространял эту мрачность, как ореол, так же ощутимо, как гриффиндорский призрак излучал жемчужное сияние. — Вы нашли ее уже такой? — спросил он Северуса, и тот коротко кивнул. Взгляд Дамблдора, все такой же суровый, обратился на девочку. — Думаю, Гарриет следует вернуться в спальню, — сказал через несколько мгновений Дамблдор; голос его вновь стал добрым. — Северус, ты не мог бы… Северус кивнул и стремительно ушел вместе с девочкой. У следующего поворота они миновали мадам Помфри, торопившуюся им навстречу с расстроенным и раздраженным видом. С ней были Минерва и Спраут. Они ничего не сказали, так как он был с девочкой, но немного изменились в лице при встрече с ними. Девочка молчала всю дорогу до башни. Северус обдумывал, разумно ли попросить ее предоставить это дело взрослым опытным волшебникам. Он подозревал, что это может оказаться вовсе не разумно. И Лили, и Поттер были из тех людей, которые мнят себя умнее прочих, и Северус ни разу не видел, чтобы любой, малейший его совет терпеливо восприняли. Он был почти уверен, что просьбой не высовываться только раззадорит девочку. Еще он думал о том, что выразило ее лицо и голос оба раза, когда она сказала: «Это же не Гермиона?» Он практически осязал опасность: словно они стояли на перекрестке, и лишь он один видел, что дорога раздваивается, и его надежда подтолкнуть ее на ту из них, что была безопаснее — на которой не надо было искать проклятого гигантского Василиска, — была настолько призрачной, что просто ускользала из-под пальцев. — Они все думают, что я наследник Слизерина, да, — вдруг сказала она. Это было так неожиданно, что у Северуса чуть не вырвалось: «Это вы о чем?» — Разве не об этом вы говорили мне десять минут назад, мисс Поттер? — спросил он вместо этого. Она бегло взглянула на него, а потом уставилась прямо перед собой; и он понял. — Другие профессора? Мисс Поттер, не говорите ерунды. — Я видела, как они только что на меня посмотрели, — в ее голосе вспыхнул вызов. Северус открыл рот, чтобы в деталях рассказать, насколько это смехотворно… и вспомнил растерянное молчание Дамблдора после провала Дуэльного клуба. Боже правый, не может же он и вправду считать?.. — Даже если они такие тупицы, — сказал он, — у вас есть алиби, верно? Вы были в Большом зале, а потом — со мной. Вы никак не могли этого сделать. Девочка снова хмуро на него посмотрела, а потом, к его изумлению, ее лицо прояснилось. Кажется, впервые он видел, чтобы неслизеринца так успокаивало то, что он сказал. И уж точно так не бывало с гриффиндорцами. — Вы же скажете им, что это не я? — спросила она взволнованно, и это напомнило ему, насколько она еще молода. Или, точнее, что значит быть молодым. — Если настаиваете. Она покивала, быстро и горячо. Почему она беспокоилась — потому что она, как ребенок, не была уверена, что он обязан подтвердить ее алиби, или потому что не исключала, что он может быть настолько мстительным? Что ж, если второе, он никак не мог ее за это винить. Полная Дама выпивала с троицей фламандских нянек пятнадцатого века и отказывалась верить, что пароль действительно «Румпельштильцхен», как сказала девочка. Она выглядела пьяно-оскорбленной, когда Северус сказал ей прекратить нажираться и открыть уже чертов портрет, но в конце концов пустила девочку в башню. А Северус ушел ловить Дамблдора и выяснять, что тот думает. Насколько это вообще возможно с Дамблдором.