***
Гарриет никогда раньше не была в Уотерстоунс. Тетя Петуния и дядя Вернон не читали беллетристику: они считали, что количество противоестественных вещей в ней непереносимо для здравомыслящего человека. Всю дорогу этим ясным летним вечером родители Гермионы спорили о преимуществах библиотек перед книжными магазинами. Джин считала, что лучше сберечь деньги и поддержать местные библиотеки, а Дэниэл говорил, что приобретение книг полезно для души. — Это же как играть с чужим питомцем вместо того, чтобы завести своего, — заявил он. — Они всегда так, — шепнула Гермиона Гарриет. Они шли впереди. — Куда бы мы ни пошли — в книжный или в библиотеку. Но потом они добрались до магазина, и Гарриет была просто потрясена всеми этими книгами. Библиотека Хогвартса была огромная, но, откровенно говоря, жутковатая — из-за толстых мрачных гримуаров и мадам Пинс, сердито поглядывающей из-за своего стола. Но здесь книги были веселыми, беспорядочными, хаотичными — и до чего же их было много. Прогуляв, как ей показалось, несколько веков, начитавшись удивительных названий вроде «Мило и волшебная будка» и «Левая рука Тьмы», она забрела в очень познавательный отдел. — Эй, Гермиона… погляди… — Что там? — Просто погляди. В проходе показалась покачивающаяся стопка книг с Гермиониной густой шевелюрой. Гарриет предполагала, что где-то там скрывалась и сама Гермиона, но кроме волос и книг ничего видно не было. — Ты что, собираешься все это купить? — спросила она в восторге. — Обошла весь магазин? — Ну конечно нет, весь не обошла, — Гермиона присела на корточки, чтобы осторожно сгрузить стопку на пол. — В этом отделе, например… — она смерила обложки (в основном розовые) взглядом, полным презрительного превосходства. — Здесь для меня точно ничего нет. А ты-то что тут делаешь? Это же женские романы. — Правда? — Гарриет демонстративно взглянула на обложку книжки, которую она держала в руках — на ней женщина с желтыми волосами, плещущимися на ветру, как раз собиралась вывалиться из платья прямо на руки потерявшему рубашку парню. — Эта обложка вдруг стала намного понятнее. — О, ха-ха, — Гермиона закатила глаза. — Надеюсь, ты не это хотела мне показать. — Не сомневайся, это самое, — Гарриет перевернула книгу и прочла низким прочувствованным голосом: — Не заставляй меня тебя любить, прошептала она, и ее непреклонный взгляд убеждал Таннера в серьезности этих слов, даже когда ее податливое тело уже отзывалось на его обжигающие поцелуи. — Буэ, — сказала Гермиона, и выражение ее лица стало точно у Снейпа при виде Невилла. — Что за чушь. — Называется «Невеста страсти», — с непроницаемым лицом ответила Гарриет. — Они оба — добровольные узники своей страсти. Она жаждет отдаться невыразимому наслаждению его объятий. — Пожалуйста, скажи, что ты не собираешься ее покупать, — Гермиона принялась разбирать свои книги — все они были толстыми и со строгими обложками. — Покоренная его страстью, она стала заложницей любви, — прочла Гарриет. — Точно куплю. Гермиона недоверчиво покачала головой. — Гилдерой Локхарт, — лениво произнесла Гарриет. Гермиона порозовела. — Ой, заткнись, — пробурчала она, раскрыла книгу и спрятала за нее лицо.***
Клуб Нарциссы тоже был украшен бархатом, позолотой и хрусталем. До конца ночи ему стоит ждать мигрени. — Вон там Бленкинсопы, — шепнула Нарцисса, раскрывая веер — невероятно эфемерное сооружение из кружев. — Пойдем к ним? Им не повредит, если ты их немножко словесно обкорнаешь. И Нарцисса повела их через выряженную толпу — так умело, что казалось, будто это он ее ведет, но вдруг остановилась и втянула воздух. — Корнелиус, — сказала она. Она это буквально выдохнула, и на мгновение Северус ощутил, как ее пальцы стиснули его руку. Но ее беспокойство было настолько неуловимым, что даже самый остроглазый светский лев ничего бы не заметил; Северусу помогло только то, что он очень хорошо ее знал — и еще знал, почему Нарцисса бледнеет и заикается при виде Корнелиуса фон Риттера. Все звали его Барон. Технически так оно и было, хотя размер его состояния соответствовал скорее герцогу. Он был последним из знаменитого австрийского рода, которому некогда принадлежала половина Европы, и он дважды едва не стоил Нарциссе всего. — Он тебя не видел, — ответил Северус, притворяясь, что богатство окружающих его совершенно не трогает. — Мне надо его поприветствовать, — шепнула Нарцисса. Оба говорили настолько тихо, что никто вокруг этого не замечал. — Если я этого не сделаю, возникнет слишком много вопросов. — Он ничем тебя не скомпрометирует. — Разумеется нет, дорогой, — голос Нарциссы был то ли тоскливый, то ли обиженный. — Ты же отлично знаешь, что я не из-за этого… Карлотта, милейшая Карлотта, как ты поживаешь? Карлотта, кем бы она ни была, носила платье до того невыносимого лаймового цвета, что Северусу пришлось отвернуться, спасая зрение. Естественно, его взгляд тут же упал на Барона фон Риттера, которого частично закрывала толпа болтливых женщин, чьи головы украшали страусиные перья. Барон был не слишком высок, так что Северус его бы и не заметил, не укажи на него Нарцисса: страусиные перья почти полностью скрывали его из виду. Но потом одна из страусиноголовых женщин уронила сумочку и наклонилась ее поднять, дав Северусу возможность свободно рассмотреть объект единственной разрушительной любовной связи Нарциссы (если не учитывать Люциуса с его пожирательскими делами), и Северус пожалел, что проклятая баба наклонилась. — Черт, — сказал он. Нарцисса, вероятно, услышала, потому что с совершенно естественной любезностью отослала Карлотту и обернулась к нему. — Что, дорогой? Он обдумал, стоит ли промолчать, но Нарцисса обладала упорством стальных тисков. Если она потащит его встречаться с Бароном, она все равно все выяснит. — С фон Риттером женщина, — прямо ответил он. Хотелось поскорее с этим закончить и не терять время. — Она раньше работала у Мелисандры. Мгновение Нарцисса выглядела искренне изумленной; потом метнула быстрый взгляд на Барона, который наклонил голову к женщине с узлом темных, глинистого оттенка волос. Когда он видел ее в прошлый раз, ее волосы были эффектного темно-рыжего цвета. На самом деле она совсем не была похожа на Лили, но ее волосы оказались достаточным поводом предпочесть ее остальным. — Когда? — спросила Нарцисса. Вопрос был настолько уклончивым, что он не сразу догадался, что именно она хотела узнать. — Не меньше семи лет назад. Она никого долго не держит, — именно так: некий оттенок свежести был важнее всего в бизнесе, который именно свежесть уничтожал так же быстро и неизбежно, как луна притягивает приливы. — Что же, — лицо Нарциссы было томным, но, когда она распахнула веер, Северусу померещился свист падающей гильотины. — Как я вижу, за это время она многого достигла. Пойдем поздороваемся, лапушка моя. Северус чуть не спросил: «А может, не надо?» — но с таким же успехом можно было спорить с Дамблдором. Он привык к унижению. По крайней мере, он сам достаточно его испытал. Способ Нарциссы «ходить здороваться» был, однако, окольным. Она обошла комнату по кругу, часто приближаясь к кучкам людей для обмена приветствиями с родственниками, в равной степени дальними и презираемыми, так что менее знакомый с ней человек посмел бы надеяться, что до конца вечера она не доберется до Барона и… он был абсолютно уверен, что в прошлый раз она назвалась «Флоривет». Это наверняка даже близко не было ее настоящим именем. Но эти двое были целью Нарциссы, а ей лишь дважды в жизни серьезно помешали. Рано или поздно они должны были дойти до Барона и Бывшей Флоривет. И дошли. Или, точнее, Барон дошел до них. Северус почувствовал на плече чужую руку, что было удивительно в этом месте, где с ним всегда обращались, как с сырным клещом-переростком. Обернувшись, он обнаружил Барона, улыбающегося тепло, довольно и приветливо. — Мастер Снейп, — произнес он, протягивая руку. — Сколько лет, сколько зим. Флоривет отцепилась от руки Барона, и правильно сделала. По ее лицу Северус понял, что она его узнала. Что ж, наверное, он был достаточно жалок и уродлив, чтобы запомниться. Она была одета по итальянской моде, с завышенной талией и глубоким декольте, потемневшие волосы собраны свободными мягкими кудрями. Этот цвет ей откровенно больше шел, чем рыжий. Она улыбнулась ему легкой, тайной улыбкой, и это объяснило Северусу, что в какой бы роли она тут ни была, то уж точно не как скромная и пристойная компаньонка Барона. — Миссис Малфой, — Барон отпустил ладонь Северуса, принял руку Нарциссы и поклонился с учтивой грацией. — Слышал, в казино вас преследовал успех. — Лорд фон Риттер, — Нарцисса сделала легкий реверанс. — Уверена, вы не станете возражать — вышло прекрасно. Может быть, она подразумевала игру, а может — что угодно еще. На самом деле, вполне могло оказаться, что она говорит одновременно о трех вещах, а то и больше. — Позвольте представить вам мою спутницу, Оливию Лакурт, — сказал он, и Бывшая Флоривет склонилась перед Нарциссой в глубоком реверансе, до того смиренном, словно она была дочерью торговца, представленной Марии Антуанетте. Остаток разговора шел в основном между Нарциссой и Бароном. По крайней мере, вся его словесная часть — Северус симулировал интерес к лепному потолку, а Флоривет-Оливия до упора изображала элемент декора и молчаливую спутницу. Он не знал наверняка, что рекомендует этикет при повторной встрече со снятой семь лет назад высококлассной проституткой, но он так или иначе был полным бездарем в этикете. Когда Барон и Нарцисса решили, что они достаточно наговорились для подобающего приветствия (никак при этом не упомянув замятый четырнадцать лет назад скандал), они разошлись, освободив Северуса из бесконечного заточения. Хотя бы из одного из заточений. — Разве она не прелесть, — сказала Нарцисса, хотя она, возможно, могла бы сказать «больная девка». Она лениво взглянула вслед Барону, томно обмахиваясь веером. — Была ли она хороша, когда ты с ней познакомился? — Приемлема, — большего он все равно не мог вспомнить. Он никогда особенно не наслаждался такими знакомствами. Разве что на телесном уровне, а он быстро сходил на нет. — Ты неисцелимый романтик, голубчик, — Нарциссе, казалось, стало слегка смешно. — Она обо мне сказала бы и того меньше, — конкретно это Северуса действительно не заботило. — Знаешь, — Нарцисса снова постучала по нему веером, — тебе полагалось получить удовольствие, Северус. Правда, я никому не расскажу, что тебе удалось повеселиться четверть часа семь лет назад. — Жутко хочется курить, — сказал он вместо ответа. — Мерлин, и мне, — и они пробрались через клуб к одному из многочисленных балконов. Он зажег сигарету ей, потом себе, вспоминая, как ему было одиннадцать, а Нарциссе шестнадцать, и она ходила с ним за теплицы, где он прятался, когда с ним не было Лили — чтобы покурить и поненавидеть мир и все, что в нем было (кроме Лили). Нарцисса подкупала его дорогим шоколадом, просила научить ее курить, изучала маггловские ругательства; в ней сплетались две отдельных стороны — одна хотела заполучить Люциуса Малфоя и женить его на себе, а вторая была пошлой и испорченной. Тридцативосьмилетняя Нарцисса выдохнула дым в сторону городского горизонта, сияющего электрическими огнями. В отличие от многих людей, которых Северус знал ребенком (слишком многих), Нарцисса выросла именно тем, кем всегда хотела стать. — Я зануда, — сказал он, выкурив сигарету до половины. Это, правда, не заняло много времени — он затягивался, как приговоренный в двух шагах от расстрельной команды. На лице Нарциссы проступило веселье, едва различимое в сумрачном перемежении теней и света. — Ну и как мне полагается на это отвечать? Если я стану это отрицать, ты меня высмеешь, а подтвердить было бы жестоко. — Ты любишь быть жестокой. — К остальным — разумеется, — Нарцисса не рассмеялась, потому что смех — это вульгарно и обывательски, но он все равно звучал в ее голосе. — Как и ты, лапушка моя. — Разумеется, — ответил он, что было истинной правдой и зажгло в ее глазах огонек. Некоторое время они курили вместе на балконе. Нарцисса заказала себе стакан охлажденного джина, и они говорили обо всяких пустяках. Драко нравилось на каникулах у тех дальних родственников с континента, чьих юных дочерей Нарцисса не слишком ненавидела. Она уже присматривала подходящую невестку. Люциус прислал подхалимское письмо, на которое она, возможно, соизволит ответить через неделю, а может, дней через десять. Она спустила в казино шестнадцать тысяч галлеонов и выиграла семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят. Ларксон тоже написал ей письмо, полное неподобающих сантиментов и предложений, которые были бы весьма занятны, если бы свежесть воспоминаний о встрече с Бароном не мешала всему в этом роде, пусть и более юному, вызвать что-либо значительнее иронии. Одна из причин, по которым Северус всегда принимал приглашения Нарциссы сопровождать ее в очередной серии нудных вечеринок и казино, была в том, что благодаря им Хогвартс казался более далеким. С одиннадцати лет десять месяцев в году вся его жизнь проходила в этом месте; в месте, которое он звал домом чаще, чем любое другое, но в котором было столько обязанностей и напоминаний прошлого, столько разбитых надежд и закосневших кошмаров; в котором давящее одиночество смешивалось с неизбежным до фобии присутствием людей. Там он был учителем, родительской фигурой для двух сотен детей, педантичным тираном и жалкой старой развалиной ста восьмидесяти с лишним лет. Его жизнь уходила на то, что его вообще никогда не интересовало, но он сам загнал себя в этот угол двенадцать лет назад. Как часто ему казалось, что его жизнь — та, которую он должен был вести — уплывала от него, снесенная в океан потоком его наихудших решений; что жизнь, которую он должен был вести, которую он мог рассмотреть издалека, всегда оставалась слишком далеко, чтобы к ней прикоснуться. Иногда ему казалось, что он так и не стал взрослым, потому что он выбрал судьбу, отрезавшую его от многого, что связано со взрослой жизнью — от любви, брака, детей, даже всяких безответственных поступков, которые совершают взрослые люди. Его окружали подростки, но он не был педофилом, так что даже милосердие страсти и влюбленностей было для него чуждо. Он периодически занимался сексом, но только с высококлассными шлюхами и только за пределами Англии, потому что британская проститутка с большой вероятностью могла оказаться одной из его учениц, а ученики, как бывшие, так и настоящие, для него были существами совершенно бесполыми. Но это был всего лишь способ сбросить напряжение. Он существовал на самом краю истинного общества Нарциссы, но отсюда Хогвартс был достаточно далек, чтобы он испытывал от этого облегчение. Даже среди прочих преподавателей Хогвартса он не чувствовал себя взрослым, возможно, потому, что они знали его учащимся и так и не начали думать о нем иначе. И, разумеется, он не слишком им нравился. Да и мало кому он нравился. Не похоже, чтобы он мог этого добиться от них, даже если пытался. Нарцисса накрыла его руку своей. Ее ладони всегда были сухими и прохладными. — Так, постарайся не сбросить меня с балкона за то, что я скажу, мой дорогой, — начала она с весьма заметной робостью, — но я считаю, что тебе пора всерьез задуматься о женитьбе. Северус уставился на нее. Нарцисса спокойно удержала его взгляд. Ее зрачки в сумраке настолько расширились, что, казалось, полностью вытеснили светлую радужку. — Мне показалось, что ты не захмелела. Она не закатила глаза — это было слишком по-плебейски — но оттенок эмоции был тот же самый. — Нет, и ты это знаешь. Не переводи разговор, хороший мой. — Я не перевожу разговор, я не верю своим ушам. За этим заявлением тысяча нелепостей, но начну я с того, на ком, Бога ради, мне предполагается жениться? — У меня на уме никого нет, — с извечной своей невозмутимостью отозвалась Нарцисса. — Я просто думаю, что тебе пора взвесить… будущие возможности. — Мерлина ради, зачем? — решился он спросить. Нарцисса изучающе на него поглядела. — Ты уникальный человек, дорогой Северус, — (он фыркнул). — Это так, — продолжила она умиротворенно. — Большинству людей либо нужны другие люди, либо нет; каждый следует предназначению. Тебе же… Полагаю, ты один из тех, кто выбирает одиночество, потому что не может быть с теми, чье общество ему действительно приятно. — Я ненавижу людей, — сказал он. Это не было настоящим ответом, но он терпеть не мог, когда его подвергали психоанализу. — Это раса бесполезных кретинов. — Да, — Нарцисса погладила его руку. — Но кое-кто тебе нравится. Их в мире исчезающе мало, но они есть. Он помассировал переносицу. — Учитывая, что даже болтливым социальным паразитам достаточно сложно найти кого-нибудь, на ком они хотели бы жениться и кто хотел бы выйти замуж за них, мои шансы в достижении той же цели бесконечно малы и могут быть признаны отсутствующими. — Что ж, — Нарцисса пожала плечами — не так, как будто отказалась от вопроса, а с видом «будь что будет». — Кто знает. Тебе нужна всего лишь удача. Для каждого из нас все в итоге упирается в нее. — Я никогда в жизни не был удачлив. Поэтому я не играю в азартные игры. Она покачала головой, замерцав серьгами. — О, дорогой, большинство игроков худшие неудачники в мире. Ты не играешь потому, что веришь в глубине души в неизбежный проигрыш. У Северуса что-то оборвалось внутри. Она сказала это почти игриво, но это была сущая правда, и где-то там, под светлой поверхностью ее голоса, была глубинная уверенность. — Мсье? — скромный голос официанта умело просочился в их молчание, почти его не потревожив. Двумя руками он держал поднос с одиноким конвертом. Воспоминание о таком же письме, попавшем к Северусу в прошлом году, в то же время и тем же способом, резко просигналило в его сознании. Это письмо, однако, было адресовано не Дамблдору, а ему самому. Его имя, написанное знакомым, с завитушками, почерком Дамблдора, темнело на пергаменте. Он разорвал конверт и вытряхнул записку. В ней была всего одна строка: Сириус Блэк бежал из Азкабана.