***
Гарриет слышала, что люди целуют землю, выбравшись из лодки на берег после шторма. Спустившись с автобуса Рыцарь на размокшую дорогу, ведущую к Хогвартсу, она, наконец, поняла, что они чувствовали. — Вы не могли бы заткнуть вашу сову? — резко потребовал Снейп. Хедвиг громко верещала. — Она не виновата, — горячо ответила Гарриет — Я этого и не говорил, мисс Поттер, — опасным тоном произнес Снейп. — Я попросил вас ее заткнуть. — Ладно, — Гарриет открыла клетку Хедвиг. Та вылетела со злобным скрежетом, взмахом крыла перекосив Гарриет очки. — Извини! — крикнула Гарриет сове, выписывающей круги в сером, низко нависшем небе. — Она - птица, она вас не понимает. — Ну и как тогда мне надо было добиваться от нее тишины? — негодующе спросила Гарриет. — Вам неплохо удалось выйти из положения. Идемте. Смотрите под ноги, — даже при том, что он произнес две вещи, которые могли бы быть приятными — один раз похвалил, второй раз побеспокоился о ее безопасности, — Снейп умудрился превратить их в чистейшие оскорбления. Ворча, Гарриет пошлепала за ним. Шел дождь — даже лил, если точнее; дорога превратилась в грязное месиво со светлыми клочками отражающих облака луж. Темно-серое небо сливалось с горизонтом, размывая его, цеплялось за шпили замка. Грязь облепила кроссовки Гарриет и пропитала низ ее джинсов. — Не копайтесь, — бросил Снейп через плечо, обернувшись, чтобы прожечь ее взглядом. — Тут трудно идти, — сказала Гарриет. — У меня ботинки чуть не снимаются. И еще я намного ниже ростом. Снейп обиженно вздохнул и остановился, позволив ей догнать его, хлюпая по грязи. Потом пошел снова, но уже медленнее, хотя, казалось, такой черепаший ход его раздражал. Хотя что его не раздражало? — Почему мы спешим? — спросила она. — Уже забыли про маньяка-убийцу? — отозвался он, заставив ее ощутить себя Невиллом, не вовремя добавившим кровь саламандры. Гарриет вздохнула. — Нет, — пробормотала она. Ну почему Снейп не может отвечать на вопросы по-человечески? Тетя Петуния совсем ненормальная, если воображает, что Снейпу нравится Гарриет. Холодный неприветливый ветер завывал в деревьях и над дорогой. Она задрожала, сунув руки в карманы ветровки. Воздух был сырым и холодным с того самого момента, как она сошла с автобуса Рыцарь, но, наверное, именно сейчас она достаточно долго на нем пробыла, чтобы ей стало зябко. Холод забирался под одежду, а запах грязи до того наполнял ее рот, что она почти чувствовала ее вкус. Она вдруг почувствовала себя очень странно. Как будто что-то сдавило грудь, сжало сердце, так что оно забилось чаще. Ей стало… страшно? Заморгав, она оглянулась на деревья вокруг. Лес, близко подступавший к дороге, неподвижный, тихий и глубокий, до черноты отсырел под дождем. Раньше он никогда ее не пугал, даже когда она шла ночью с парочкой трусов — Клыком и Малфоем. Где-то там был Сириус Блэк? Это у нее что, чутье такое? Тут ее ухватили за плечо, и она ахнула; сердце колотилось прямо в горле. — Не отставайте, — резко и напряженно сказал Снейп. — Давайте быстрее. Гарриет попыталась шагать пошире и нечаянно забрызгала его грязью, испачкав пальто. Он промолчал, и это напугало ее еще сильнее. Туман на дороге перед ними был до того густой, что казалось, будто там кончается мир — дорога просто обрывалась в ничто. — Там… там Сириус Блэк?.. — Нет, — ответил Снейп и произвел сложное движение палочкой — на вид беспорядочное, но в то же время нет, словно дирижер, управляющий играющим медленную песню оркестром. Она рассмотрела, как медленно открываются высоченные ворота; темные металлические прутья оплетал туман. Ей стало холодно, как никогда в жизни, так холодно, что тело замедлилось. Она попыталась идти, но не смогла. Что-то черное смыкалось вокруг головы, словно она погружалась в воду, холодную, холодную, холодную… И кто-то закричал, далеко и пронзительно, закричал так испуганно, что Гарриет тоже стало страшно… Все стало очень темным и далеким, все, кроме холода вокруг, прямо рядом с ней…***
Гарриет поняла, что потеряла сознание, только когда обнаружила, что лежит на скрипучем кожаном диване и смотрит в незнакомый потолок, темный и пыльный. В комнате пахло сухим стылым камнем. «Как я сюда попала?» Она потянулась протереть глаза и вместо этого наткнулась на очки. Лицо оказалось покрыто холодной испариной, и она ощущала вялость и слабость во всем теле. Она приподнялась, скинув одеяло, которым кто-то ее укутал. В соседней комнате что-то позванивало. Она попыталась встать, но ощутила себя такой больной, что тяжело упала обратно. Она открыла глаза, услышав шаги в комнате — Снейп, все еще в маггловской одежде, в пальто и так далее. Спереди он был весь обмазан грязью, даже на щеке была полоса; он нес поднос с бутылочками, склянками и чайником. — Что случилось? — спросила она; язык казался распухшим. — Вы упали в обморок, — коротко ответил Снейп и поставил поднос на стол неподалеку с резким звоном — все на подносе задребезжало. — Почему? — Снимите очки, — сказал он вместо ответа. Гарриет сняла, причем даже без возражений, но только потому, что была слишком растеряна из-за произошедшего. Она никогда раньше не падала в обморок. Снейп подошел ближе и опустился у дивана на колени. Он коснулся кожи у ее глаз так осторожно, словно она была тончайшей папиросной бумагой, и заставил ее поморгать на выпущенный его палочкой яркий, сфокусированный свет. — Хорошо, — сказал он, быстро отстраняясь, словно был рад с этим покончить. — Насколько плохо вы себя чувствуете? — Как будто у меня сильная простуда, — она неловко надела очки. — Почему я упала в обморок? Снейп смешал какую-то зеленую пыль в глиняной чашке без ручки. Из глиняного же чайника налил в нее что-то коричневое. Она понадеялась, что это не будет похоже на грязь. Ее уже тошнило от грязи. Он не глядя подал ей чашку. — Выпейте. Она осторожно понюхала. Пахло… шоколадом? Да, обнаружила она, отхлебнув: шоколад. Очень густой горячий шоколад, с легким привкусом мяты и корицы. Она почувствовала себя теплее и уверенней. — Спасибо, — сказала она. Снейп не ответил. — Вы не забыли с утра позавтракать? — спросил он, возясь с подносом, все так же спиной к ней. — Я кучу раз пропускала еду у Дурслей и ни разу не падала в обморок… Снейп сбил со стола банку. Она упала на каменный пол и раскололась. Он обернулся и зло посмотрел на осколки; лицо его как будто стало тверже, словно все кости под кожей вдруг превратились в камень. — Возможно, с возрастом у вас изменилось телосложение, — его голос стал пронзительно холодным и отстраненным. Он взмахом палочки уничтожил осколки баночки. — Было холодно, — упорно продолжила Гарриет. Она обхватила чашку горячего шоколада ладонями, чтобы тепло проникало сквозь глину под кожу и в кровь. — И я услышала, как кто-то закричал. Снейп резко вдохнул. Он потянулся поправить баночки, оставшиеся на подносе. Можно было подумать, что ему хочется за них уцепиться. — Я не слышал никаких криков, — ответил он хрупким, как лед, голосом. — Женщина, — когда Снейп заговорил так, у нее самой задрожал голос. — Как будто… как будто ее… Как будто кто-то собирался ее убить, — подумала она с долей уверенности, и снова принялась за шоколад, так как холод вернулся. Он представлялся ей как темнота внутри, как вода до того глубокая, что свет не достигает дна. Снейп смотрел в окно. Дождь кончился, но небо все еще было серым, а дневной свет — холодным и тусклым. К ней он не обернулся. — Вы знаете, что такое дементоры, мисс Поттер? — Нет, — уверенно ответила Гарриет. — Они… — Снейп замолчал. Он продолжал смотреть в окно. Гарриет подумала, что в этот раз он действительно забыл, что она рядом. — Они — причина вашего обморока, — он снова стал похож на самого себя. — Допивайте шоколад. Потом он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь, оставив Гарриет в одиночестве. Она попробовала встать с дивана. Не упав на этот раз обратно, она направилась дальше — к окну. Отсюда она смогла рассмотреть темный склон и черную близость леса, небо, выстланное рваными тучами цвета дождя. Мир был пожран туманом. Она пила шоколад, глядя, как клубятся над землей облака, и думала о женском голосе. Это воспоминание было не отогреть никаким количеством шоколада.***
Северусу не раз хотелось напиться. Но каждый раз был очередным подтверждением, что этого делать нельзя. Стоило только подсчитать все дни, когда его посещала мысль: «А вот сейчас надо бы нажраться», — и его уже можно было бы назвать алкоголиком. — Я слышала, как кто-то кричал. Женщина… Как будто ее… И он знал, кто это, скорее всего, был. Ему было холодно, как в кольце пятидесяти дементоров. Холоднее, чем когда девочка упала в обморок и он упустил и без того слабую хватку окклюменции, приглушавшей способность дементоров питаться; когда он нес ее, бессознательную, вверх по дороге, а воспоминания о лице Лили все те годы, когда она ненавидела его и влюблялась в Поттера, стекали в пустоту внутри, как дождь по стеклу. Воспоминание о кричащей женщине, сказала девочка… воспоминание достаточно жуткое, чтобы лишить ребенка сознания… Изгнать… запереть… избавиться… В этот раз у него не получалось. Это было все равно что пытаться закурить по-маггловски, с помощью спичек, когда руки прыгают от того, что надо выпить, потому что обычно пил слишком много, а сейчас немного не хватило… — Еще один порок, Тобиас? Он будет дешевле или дороже, чем выпивка? А следующим будут женщины? Они дороже всего. Чертовы проклятые дементоры. Он протянул руку и взял баночку. Она уютно легла в ладонь. Наверное, кто-то ему ее подарил, а может, он сам купил ее. Он швырнул ее об камин; она разлетелась. Ботинком втоптал осколки в коврик и бросил вторую — в ростовое зеркало. Звон стекла отозвался в костях вибрацией. Он услышал ее ключицей. Хотелось кого-нибудь откруциатить. Хотелось ощутить магию, проносящуюся сквозь тело флуоресцентным током; увидеть искаженное лицо жертвы, почувствовать ее панику и собственное приятное возбуждение, стесняющее грудь от ее крика, когда она забьется на земле. Была ли Темная магия дороже или дешевле алкоголя, курения, шлюх? Дороже. Самый дорогой порок из всех. Из-за двери соседней комнаты донеслось: «тук, тук, тук». Где-то там он оставил девочку. Взгляд упал на осколки зеркала, разлетевшиеся по полу. Он растер несколько из них в пыль. Черт. Он забыл наложить заглушающие чары? Он уничтожил весь мусор, придал лицу отстраненное, неприступное выражение. После стольких лет это не потребовало особых усилий. Цепенящее объятие окклюменции укрыло его, как плащ, наброшенный женщине на плечи ее любовником. Он резко открыл дверь. Девочка моргнула, но не подпрыгнула. Она вперилась в него; глаза за толстыми линзами очков казались меньше. Когда она их сняла, его обескуражило, насколько они похожи на глаза Лили и в то же время совсем от них отличаются. Форма была та же и, ох, и цвет — но на этом худеньком лице они казались намного больше, и чувства, которые они выражали, были совсем другими. — Я, кажется, слышала, как что-то разбилось, — сказала она. Он собирался приморозить ее к месту, открыв дверь, но она сбила его с толку. Ничего у него сегодня не клеилось. Тринадцатилетняя девочка с несчастным детством, мрачными воспоминаниями и отчаянными зелеными глазами застигла его врасплох. — И? — он подумал, что стоит усмехнуться, но настроения не было совершенно. Она открыла рот и закрыла его снова, пожав плечами. — Что такое дементоры? — спросила она снова. — Идите в библиотеку и выясните, — уверен, с мисс Грейнджер в подругах вы имеете представление о том, как работают каталоги. — Но сперва — в вашу комнату, — указал он. — Откуда они взялись? — настойчиво продолжила она. — Их прислали из Азкабана, чтобы искать Сириуса Блэка, — холодно ответил он. — Так как Сириус Блэк ищет вас, дементоры решили, что вы — самый легкий способ найти его. — Но что они такое? — спросила она с недоуменным видом. Проигнорировав вопрос, он сказал ей: — Ваша комната — вот здесь, — открыл магией дверь в коридор и вышел. Она испустила за его спиной раздраженный вздох, но через миг направилась следом. — Значит, это ваши комнаты? На этот вопрос он тоже не ответил, просто открыл дверь комнаты, которую Дамблдор отвел для нее на лето. Северус давным-давно превратил ее в кладовку для всякого барахла; было достаточно просто изгнать хлам в другие комнаты и устроить самодельную спальню, способную удовлетворить ребенка, выросшего в условиях озлобленной жадности Петунии Дурсль. Так он подумал, вычищая пыль из углов, но потом все-таки поймал себя на том, что отремонтировал старую кровать из слизеринской спальни, сломанную в прошлом году, похитил из учительской кресло, стащил пару гобеленов и волшебный аксминстерский ковер из коридора выше. При этом он почувствовал себя в высшей степени глупо — особенно под конец, когда все было готово и он задумался, понравится ли ей, и провел остаток вечера, презирая себя за то, что чувствует себя виноватым в ее испорченных каникулах со всезнайкой Грейнджер. Потому что это, черт побери, не он их испортил, а Сириус Блэк. Он пытался спасти ей жизнь, и где хоть капля благодарности? Пока она жива, ему незачем переживать о том, счастлива она или нет. Но если бы это было так, он в прошлом году оставил бы ее с Петунией. Он не заставил бы Дамблдора поселить ее в Хогвартсе вопреки всем школьным правилам. И он точно не вызвался бы потратить собственное лето на это нудное дело — работать нянькой для обидчивой тринадцатилетней девочки. У него в кармане все еще был ее чемодан. Он забыл снять пальто. Оно было испачкано, потому что он вытащил ее из грязи, в которую она упала без чувств, и нес ее на холм. Она почти ничего не весила. Он чуть не поверил, что она так умеет летать потому, что кости у нее пустые, как у птицы. — Спать вы будете здесь, — он вытащил ее чемодан. Он тоже уютно помещался в ладони. — И делать все остальное тоже. Директор позволил вам передвигаться по замку, но не злоупотребляйте этой привилегией, иначе обнаружите, что вас ее лишили. Если найдете запертую дверь, постарайтесь подавить ваш врожденный гриффиндорской порыв учинять проблемы и оставьте ее в покое. Она изучала гобелен пятнадцатого века с изображенным на нем Иггдрасилем, распространяющим крону по небесам; но на этом месте она обернулась, чтобы прожечь его взглядом. Для настолько крошечной особы она справилась с этим неплохо. — Ладно, — упрямо сказала она. — Можно мне выходить наружу? — Нет, — Дамблдор сказал, что можно, но Дамблдор волновался о том, чтобы у нее были нормальные каникулы. Северуса такие вещи не тревожили. Или, точнее, он неплохо с этими тревогами справлялся. Более или менее. По крайней мере, с болтающимися у ворот дементорами у него был хороший повод держать ее внутри. — Это нечестно! — сказала она совершенно по-детски (она ведь и была ребенком). — Не сомневаюсь, что Сириус Блэк тоже так скажет, — он вернул чемодану исходный размер прямо в воздухе, чтобы тот, упав на каменный пол, издал оглушительный грохот. — Он будет возмущен этим почти так же, как и вы. — Я думала, что в Хогвартсе должно быть безопасно, — он не смог определить по ее интонации, искренне она интересуется или просто хочет поумничать, но у нее не выходит, потому что он задел ту самую наследственную гриффиндорскую заносчивость. — А из Азкабана должно было быть невозможно бежать, — ответил он. Она нахмурилась, но выглядела при этом скорее задумчиво, чем упрямо. Однако не ответила. Он смотрел на нее, пытаясь разобрать, беспокоится ли она, но обнаружил, что это невозможно. Когда дело касалось эмоций, которые можно было использовать, он был настоящим знатоком, так что он предположил, что если ей и тревожно, то чувство это находится в настолько зачаточном состоянии, что ей удается его полностью подавлять. Даже ее бледность могла быть вызвана недавним столкновением с дементорами. А может быть, ее лицо было трудно читать из-за слишком больших очков и взлохмаченных волос. Но, вопреки всем внешним свидетельствам, он с трудом мог поверить, что даже упертый потомок Джеймса Поттера может быть в жизнерадостном расположении духа, сознавая, что ради него из тюрьмы сбежал маньяк-убийца. — В Хогвартсе безопаснее, чем где бы то ни было, — сказал он наконец. — Угу, — рассеяно ответила она. — Но все-таки не совсем, да? — Нигде нет полной безопасности, — притворяться было ни к чему. Как ни странно, именно это ее успокоило. Ее мимика смягчилась, словно она услышала то, что хотела услышать. Северус не представлял, как такое могло быть, однако было же. — Ладно, — сказала она решительно. Как и с предыдущим сердитым взглядом, вышло вполне прилично. — Вы будете сообщать мне, когда захотите покинуть эту комнату, — продолжил он, игнорируя этот миниатюрный образчик смелости. — Лично. Совы с запиской будет недостаточно. Если меня не будет или я буду не в состоянии ответить, вы останетесь здесь, пока не сможете со мной связаться. Это понятно? Сердитый взгляд вернулся. — Хорошо, — проворчала она. Он повернулся, чтобы уйти, но задержался: — Вам также может быть интересно узнать, что у меня безупречная память на оскорбления, полученные во время летних каникул. Еще у меня есть привычка отвечать на них… соответственно… с началом учебного года. Она разинула рот. Выражение ее лица стало действительно смешным. Вернее, было бы смешным, будь у него чувство юмора. — Можете устраиваться, — закончил он и ушел, предоставив ей зализывать царапины, тем временем как он сам свернется в клубок со своими собственными ранами — они пролегли глубоко, как расщелины до самого ядра земли.