Яд истины

      Впервые за долгое время утро Екатерины прошло не по заведенному распорядку. Едва распахнув глаза, она вспомнила, что где-то в замке ошивался Наваррский, и вот уже второй час собиралась с такой скоростью, будто готовилась к самому важному дню в своей жизни. Обычно она быстро умывалась, одевалась, приводила в порядок лицо и волосы и отправлялась по своим делам. Которых на самом деле не было. Небольшие распоряжения касательно замка, недолгий визит в библиотеку, короткая прогулка по саду — все повторялось снова и снова без малейших изменений. Жизнь замерла.       А сегодня словно продолжила ход. Екатерина содрогалась при мысли, что тому виной ее скорая свадьба. Она помнила свою первую церемонию: тогда она была счастлива и полна надежд. Она успела полюбить мужа и поверить в будущее, чтобы потом горько разочароваться. Очень горько. И все же... Она ждала той свадьбы. Она была счастлива.       Возможный новый брак приносил ей раздражение и гнев. Екатерина терпеть не могла своего внезапно появившегося суженого, она ненавидела его семейство и не сомневалась, что он тоже не пылает к ней любовью и попытается нелепым браком достичь всех поставленных целей: дождется желаемой девчонки, окончательно отделается от Марго, потешит самолюбие и отомстит. Конечно, отомстит. Она на его месте именно так бы и сделала, хотя даже ее изощренный разум не мог предугадать дальнейшие поступки Наваррского. Он всегда был непредсказуем, к тому же, если он действительно женится на ней, это ударит и по нему тоже, какой бы хитроумный план ни скрывался за вежливыми объяснениями.       Нет, она никогда не выйдет за него. Не допустит свадьбы и при этом поупражняется в уме, коварстве и хитрости. Как же ей не хватало таких упражнений. Отсутствие каких-либо занятий убивало надежнее старости. И изнутри, и снаружи. Странно, она не особенно хотела жить, но и умирать вот так — мучительно медленно, в одиночестве и забвении, когда даже бывшие непримиримые враги ни на секунду не вспоминали о ней — было унизительно, больно и жестоко. Впрочем, один злейший враг о ней все же вспомнил. Словно в доказательство того, что своих желаний стоит опасаться.       Екатерина задумчиво осмотрела потолок своей спальни. Она уже давно не принимала ванну так долго. По сути она была ни к чему. Просто королева продолжала откладывать момент, когда встретится с бывшим зятем. Воспоминание о нахальном лице заставляло морщиться и сильнее потирать уже совсем красное запястье. Она поступала вызывающе, пропуская завтрак с новоявленным королем Франции, но это приносило ей странно глубокое удовлетворение. Генрих не любил ждать. Умел, но не любил. Он ждал достаточно — больше двадцати лет он шел к трону, много раз избежав смерти. Теперь власть оказалась в его руках, но Екатерина дала ему понять, что для нее ничего не изменилось. Для нее он навсегда останется противным мальчишкой, которого одновременно хочется потрепать по волосам и придушить. Пусть теперь он король Франции — ее ненависть только еще больше вызрела.       — Ваше Величество, — как только Екатерина накинула халат, на пороге возникла вчерашняя фрейлина. Выглядела она куда увереннее. Видимо, склочная атмосфера дворца прибыла вместе с королем, и умение держаться передалось недалекой девчонке по воздуху. Екатерина фыркнула, отстраненно отметив, что ее неудовольствие все еще вызывало ужас в слугах и фрейлинах. Их примитивные чувства оставались ей развлечением и наградой.       Настроение немного улучшилось. В конце концов, общение с Наваррским было не труднее множества политических битв, выигранных ею за долгую жизнь.       — Слушаю, — нехотя бросила королева, пока напуганные ее быстро меняющимся сегодня поведением служанки убирали волосы Екатерины под неизменно черную вуаль. Гардероб королевы состоял из десятков похожих друг на друга траурных платьев, но сегодня она зачем-то выбрала самое... изящное из них. Да, пожалуй, это слово подходило. Платья могли быть вызывающе строгими, могли быть безликими, словно сшитыми по подобию простого мешка, а могли подчеркивать статус и положение хозяйки. И она выбрала именно такое, дополнив сверкающими в ушах серьгами. Как же давно она не надевала последних оставшихся с ней роскошных украшений.       Екатерина подумала, что подобный вид покажет ее отношение к фарсу, который привез вместе с собой Наваррский. Она королева, вдова короля, мать трех королей, и дерзкое предложение обычного паяца с короной на голове оскорбляет ее чувства, даже если родилась она в семье, сколотившей состояние на торговле, и уже согласилась на брак.       — Король желает, чтобы вы присоединились к нему на мессе, — напомнив о своем присутствии и заданном вопросе, сообщила фрейлина, и Екатерина искренне расхохоталась. Определенно, сегодня был самый интересный день за многие месяцы, а то и годы.       — На мессе? — заливаясь звонким смехом, переспросила она. Только Наваррский мог творить подобное с самым серьезным видом. — Шут гороховый. Вряд ли Господь когда-нибудь вспомнит о существовании человека, меняющего веру вместе с облачением по утрам, — презрительно добавила она, отстраненно размышляя, что все это было слишком странно даже для Генриха. Запах мести стал еще сильнее и резче.       Фрейлина с кислым видом опустила глаза в пол. Конечно, ей не хотелось передавать королю, что строптивая старуха посмеялась над ним и отказалась приходить.       К ее счастью, Екатерина не собиралась отказываться. В ней вспыхнул азарт и предвкушение острой беседы, где она обрушит поток злословия и остроумия на витавшего в глупых мечтах женишка. Возможно, вспомнив, каким дьяволом в юбке она была, он сам передумает жениться на ней. Она уже видела его слегка смущенное лицо и лживую улыбку, под которой он спрячет разочарование от проигрыша, чтобы ускакать на самой быстрой лошади и больше никогда не вернуться. И пусть объясняет потом будущим родственникам, как его выставила рассыпающаяся на части старуха. В конце концов, ему нужно продержаться еще две недели, прежде чем настанет день, когда она обещала отдать ему свою руку. О, она сумеет насладиться каждым мигом этой схватки и своей победой. Теперь ей точно нечего терять, нечего бояться — все, что сдержало бы ее в прошлые годы, уже не существовало.       Королева вплыла в замковую часовню с самым довольным видом. Она и сама не молилась здесь уже давным-давно. Просить бога было не о чем, а ее грехи он не простит, даже если она протрет коленями каждую плиту на полу часовни. Поэтому Екатерина с интересом осмотрелась по сторонам, отмечая взглядом темные стены и белеющие на них свежие цветы. Цветы казались лишними, и она задумалась, зачем их вообще принесли сюда, но от размышлений ее отвлек недовольный голос.       — Давно вы завели привычку опаздывать? — сквозь зубы поинтересовался Наваррский и бросил на нее взгляд, в котором сквозило странное удовлетворение. Екатерине вновь стало не по себе. Не на такие чувства она рассчитывала. Король отчетливо злился... и одновременно выглядел довольным. Словно бывший зять затевал что-то, что раз за разом ускользало от нее. Неожиданно Екатерине подумалось — дикое предложение брака могло быть лишь прикрытием. Вдруг Наваррскому требовалось нечто другое? Нечто более реальное и менее смехотворное? Она мгновенно поверила, будто он приехал просить ее руки, а теперь проклинала себя за наивность. Ей и в голову не пришло послать кого-нибудь проверить слова короля.       — Возможно, это вы пришли раньше? — с самым невинным видом, совсем не сочетавшимся с мелькнувшей мгновением позже усмешкой, предположила Екатерина и подошла ближе к алтарю. Ощущение подвоха усилилось, но не бежать же от наглого выскочки, признавая свою слабость и неосведомленность.       — Лучше прийти на три часа раньше, чем на одну минуту позже. Вы же знаете, — оскалился Наваррский и вдруг взял ее за руку. Екатерина уставилась на его пальцы, обхватившие тонкое запястье в черной коже перчаток, и почувствовала, как вокруг нее захлопнулась неведомая ловушка. Сердце гулко застучало в груди, во рту пересохло. Что-то она упустила, что-то недосмотрела. И природная интуиция подсказывала, это станет фатальным.       — Боитесь не дожить до нашей свадьбы? — совладав с собой, непростительно громко рассмеялась Екатерина. В глазах Генриха промелькнуло нечто незнакомое, но королева посчитала это осознанием намека на ее выдающиеся способности в ядах. Шутка вышла удачной, подарив королеве забытую радость от маленьких побед в словесных перепалках.       — Боюсь не дотерпеть, — не остался в долгу Генрих, с ухмылкой наблюдая, как она остервенело вырывает руку из его хватки и недовольно кривится. Конечно, он знал, насколько омерзительна ей мысль о свадьбе. С мрачным удовлетворением Генрих представил, как рухнет хваленое и не оставлявшее королеву ни на секунду самообладание, когда она осознает всю полноту его планов. Ради этого мига стоило жить и вынести лишения, которые обеспечила ему эта женщина.       — И о чем мы будем молиться с вами, Генрих? — ожидаемо для них обоих сменила тему Екатерина, натягивая перчатки еще выше и смахивая с платья несуществующие пылинки. Она умела скрывать нервозность, но сейчас невозмутимость почему-то давалась ей с трудом. Непонятная игра злила и никак не хотела подчиняться ее правилам. Наваррский выглядел странно довольным, вжавшийся в угол священник странно испуганным. Везде, где появлялся Генрих, возникал фарс, превращая всех вокруг в похожих на него шутов. Она не выносила таких представлений.       — О нашем с вами семейном благополучии, — широко оскалился Генрих и с поразительной ловкостью извлек из кармана тонкое и сверкающее даже в темноте кольцо. Екатерина отпрянула, словно черт от ладана. В голове помутилось, дыхание перехватило, колкие слова замерли на языке. Она застыла, не в силах оторвать взгляд от обручального кольца в руках бывшего зятя. — Мы поженимся сегодня, Екатерина, — отбросив маску доброжелательности и благодушия, почти жестко добавил король, и она подняла на него полные ненависти глаза.       — Нет, — выплюнула Екатерина, осознав, зачем он притащил ее именно сюда и почему так странно косились на нее слуги и фрейлины. Мерзавец всех предупредил, но приказал молчать. Она еще не придумала даже, как заставить его отказаться от свадьбы за две недели, а избавиться от него за две минуты и подавно была не в состоянии. Екатерина проклинала саму себя за глупость. Она ведь знала, что он заподозрил обман, знала, что он попытается переиграть ее, знала, что здесь не все чисто, но и представить не могла происходящего сейчас. Он поймал ее врасплох, все рассчитал заранее, подготовил до мелочей. И она дала ему согласие, наивно полагая, будто он станет следовать правилам. Она сама научила его верить: правила — ничто. Их соблюдают ровно до того момента, когда они начинают мешать.       — Да. Вы сказали мне «да», мадам, и скажете снова. Все в замке считают, что мы пришли сюда, чтобы пожениться. Не будете же вы выбегать в слезах и доказывать всем, что я вас обманул. Вам не четырнадцать, Екатерина, — безжалостно напомнил король, и Екатерина в одно мгновение покраснела от ярости до корней волос, а потом с размаха отвесила ему пощечину.       — Ненавижу! — выплюнула она, впервые за много лет едва сдерживая слезы. Не обиды. Бессилия. Раз за разом жизнь учила ее, что она бессильна перед судьбой, перед другими. Как бы она ни старалась, как бы ни боролась, какие бы усилия ни предпринимала, все заканчивалось одинаково. Поражением. Горьким, болезненным и опустошающим поражением.       Ей снова стало трудно дышать — как в той терзавшей ее легкие зимней лихорадке.       — Взаимно, мадам, — погладив ушибленную щеку, ответил Наваррский и не смог скрыть улыбки. В гневе Екатерина была прекрасна: ее глаза сверкали, губы краснели, яркие волосы выскакивали из-под черной вуали и подпрыгивали вокруг идеально вытянутого лица, серьги в ушах мелодично звенели... Ей исполнилось семьдесят, но она по-прежнему затмевала многих. По крайней мере, для него.       — Шут. Ты жалкий шут, — прошипела Екатерина, понимая, что сама согласилась на все это, даже если рассчитывала, что в запасе у нее есть две недели. Ее немолодое тело вытянулось в напряжении, словно ожидая удара, пока Наваррский стягивал вуаль с ее головы с упоением дорвавшегося до сладостей мальчишки. Екатерина едва сдерживалась, чтобы не схватить его за руки. Ей было гадко, противно, отвратительно. Она утешала себя лишь обещанием скорой мести. Она убьет этого мерзавца. Лично перережет стремя у лошади, добавит ему отраву в вино, проткнет глотку кинжалом...       — Мой свадебный подарок, мадам, — торжественно объявил Наваррский, водрузив ей что-то на голову, и, забыв на секунду о переживаниях, Екатерина осторожно дотронулась до острого металла. Корона. На ее взбитых волосах красовалась корона. — Свой отдадите позже, — рассмеялся Генрих, а потом вдруг бросил на нее тяжелый, испытывающий взгляд, словно проверяя реакцию.       — Я лично его приготовлю, — огрызнулась Екатерина, сжимая руки в кулаки и позволяя просочиться в голос яду, на который только что намекакала. Он заплатит. Заплатит за этот позор.       — Начинайте, — Генрих махнул рукой в сторону притаившегося словно мышь в уголке священника, и Екатерина сжала зубы с такой силой, что, казалось, они едва не закрошились.       Слова молитвы, наполнившие часовню, когда-то давно принятые Екатериной за самые счастливые на свете, теперь слышались ей заупокойной мессой.