Скоро страх уйдёт

      Чем ниже опускалось солнце за горизонт, тем холоднее становилось. И впервые за долгий день мы вспомнили, что уже середина сентября, и наступает сезон ветров. В это время на постоянной основе дует ветер, поднимая пыль и остатки радиоактивных частиц, без очков и маски-респиратора, или же противогаза, долго на улице ты не продержишься.       А празднество становилось всё веселее, видимо этих людей не волновало то, что температура активно падала, а воздух наполнялся пылью. В наш закрытый сарай пыль, благо, не попадала, хоть и было ужасно холодно.       Вечно болезненная и мерзлявая Фриск прижалась ко мне, содрогаясь от холода. Грохнув, железная дверь распахнулась, пацан лет 15 зашёл, держа в руках две тарелки с едой. — Ваш ужин, не съедите всё, питаться пару суток не будете, — бросив тарелки на пол и выходя за дверь, сказал парень.       На тарелках лежало по куску мяса, консервированные овощи, не самого лучшего внешнего вида и отсыревшие сухари. — Фриск, не думаю, что тебе стоит есть это мясо, отдай-ка его мне, — видя испуганный, дикий взгляд девушки, проговорила я. — Хорошо.       «Это просто мясо, такое же, как и оленина, свинина или птица, главное не думать, чьё это мясо.» — закрыв глаза, уверяла я себя.       Мясо имело сладковатый привкус. Его, конечно, можно было бы есть спокойно и даже с удовольствием, если не знать, откуда оно. Но страшная картина: вспоротого живота, залитой кровью площади и восторга людей, не выходила из головы.       «Надо съесть, ты обязана это сделать, нельзя оставлять девчонку без еды из-за того, что не можешь подавить рвотный рефлекс, такова жизнь этого мира.»       Девушка, сидя рядом со мной, без аппетита, но достаточно активно, засовывала в себя ложку за ложкой, давилась и кашляла, но продолжала есть. — Тише, не так быстро, ешь спокойней, сахарок, — аккуратно прикасаясь к плечу девушки, проговорила я. Хотя сама очень хотела так же быстро запихнуть в себя это мясо и проглотить, что б не чувствовать ужасный вкус, и не вспоминать, откуда оно. — Я хочу скорее всё это закончить и уснуть.

***

      Ни кроватей, ни спальных мешков у нас не было, поэтому пришлось выкручиваться, как могли.       На пол я постелила отцовские куртки, им они всё равно больше не нужны, и села на них. Фриск легла головой ко мне на колени, заменяя ими подушку, и накрылась куртками наших матерей. — Чара? — Да, мелкая. — Можно твою руку взять, прошу, — тихо проговорила Фриск.       Не отвечая, я просунула свою ладонь под импровизированное одеяло и сжала ледяные пальцы девушки. — Ты настолько замёрзла? — с заботой, которую я испытывала в отношении девчонки выше нормы, спросила я, касаясь её ледяного кончика носа. — Я же всегда была мерзлячкой, — прижимая мою ладонь к своей груди, напротив сердца, прошептала Фриск. — Давай спи, сахарок, тебе надо восстанавливать силы. Я что-нибудь придумаю, и мы обязательно выберемся отсюда. Сладких снов, — целуя девушку в висок, прошептала я. — Сладких, — зевая, ответила она.       Я ещё несколько минут смотрела на девушку, как её личико расслабляется; рука, прижимающая мою ладонь к груди, ослабевает, а потом и вовсе падает, полностью ослабив хватку; сердечко, бьющееся, как птичка в клетке, тоже успокоилось и начало сокращаться равномерно. Она начала тихо посапывать, и произносить какие-то звуки, сквозь поверхностный сон. Неужели девушка действительно всегда была такой мерзлячкой.       Конечно, многие дети, рождённые после войны, были слабыми и болезненными. Чаще всего они не доживали и до 3 лет, умирая от лучевой болезни, вирусов или же просто от голода. Тех, кто выжил и был здоровее, чем «при смерти», забирали на подготовку к службе солдата. Я попала туда в 5 лет, хоть отец и пытался отсрочить этот момент, как мог, но с детьми возрастом меньше 10 лет, из города никого не выпускали. Поэтому ни уехать, ни отодвигать этот момент дольше, мы не могли, ведь весь город знал, и дивился на меня. Ведь впервые за 4 года, после катастрофы, родился совершенно здоровый ребёнок. С ужасной, дьявольски красной радужкой глаз, но совершенно здоровый, и, несмотря на страх перед моими глазами, многие родители уже тогда, хотели взять меня в жены своим сыновьям, ведь шанс, что от здоровой матери, родятся здоровые дети, больше.       Но Фриск… она родилась через два года после меня, болезненная, слегка недоношенная девочка. Моё первое воспоминание было связано с ней. Как я, ещё совсем маленькая, а уже собственница, гладила новорождённую Фриски по холодным ручкам и говорила, что она навсегда моя. Тогда же наши родители и повесили все заботы о болезненном сахарке, на меня. И вот, 15 лет спустя, я опять глажу девчонку по ледяным рукам, и думаю, что она навсегда моя, только когда она скажет, что я ей больше не нужна, я уйду.       Дверь, скрипнув, открылась и по земле пополз сквозняк. Зашедшая женщина шла с одеялом. — Ночью холодно, это вам. Накрыть? — разворачивая одеяло, спросила она. — Да, спасибо, её если можно, — кивнула я на Фриск, — она сильнее мёрзнет.       Женщина накрыла девушку одеялом прямо поверх курток, и, не говоря больше ни слова, вышла.       Слегка расслабившись, я позволила себе прикрыть глаза и немного вздремнуть, ведь не только мелкой надо восстанавливать силы.