Ваня
Неяркие лучи солнца пробираются сквозь занавески, падая на тело парня, грея все мускулы. От звона в ушах и выпитого вчера алкоголя, голова предательски раскалывается, от чего в глазах все темнеет. Ваня готов прям сейчас убиться об стену. Зачем он вообще пил этот ебаный коньяк? Да хуй его знает. Может, это потому, что ему все надоело? Возможно. Может потому, что его никто не ценит и не любит? Тоже возможно. Может потому, что у него никого нет? Тоже не исключено. Если только Мамай, к которому уже надоело лезть за помощью. Мамай — именно тот человек, к которому Евстигнеев ходит каждый раз, когда что-то происходит. Парень сам не понимает, почему Илья его не посылает.
Натянув на свое худое тело одежду, Евстигнеев идет на кухню, нажимает на кнопку электрического чайника и начинает искать кофе. Через десять минут в емкости появляется темная жидкость, а из нее выходит теплый пар, который несет в себе приятные нотки запаха. Этот кофе Ване привез Илья из Турции, чуть меньше недели назад. Заполнив свой желудок, Евстигнеев направился в прихожую, где начал собираться к обеспеченному дитя. «По пути надо зайти в магазин за сигами» — проскальзывает в голове, когда парень уже тычет пальцем на кнопку лифта. Выйдя из подъезда, парень накинул капюшон, потому что если дойдет без него до магазина, то придется ампутировать уши как минимум.
В магазине тепло, поэтому когда Евстигнеев зашел внутрь, то табун мурашек пробежался по всему телу, от чего тот едва заметно поежился. Ване никуда не хотелось идти, ибо настроение ниже плинтуса. Хотелось помереть прям посреди магазина. Но парень отметает такие мысли и направляется сразу к кассе за сигаретами. Очередь не большая. Две что-то бурно обсуждающие мамаши, маленькая девочка и бабуля. Все прошло быстро и на выходе до него начали доебываться какие-то девушки, мол: «Ты такой красивый. Дай свой номерок. » Парень начал отмахиваться как мог, но пока выходило не очень.
Мирон
Знаете, бывает такое чувство, когда судьба дает тебе прекрасный промежуток времени, чтобы ты ощутил себя счастливым. Но потом жизнь бьет тебя под дых, чтоб не расслаблялся, наивный придурок.
Федоров кое-как продрал глаза, пытаясь разглядеть стрелки на настенных часах. Всего двенадцать часов дня. Причем глобальная тишина в квартире. По началу Мирон даже и забыл, что у него дома есть маленькое чудовище, от которого в большинстве случаев исходят одни беды. Конечно мужчина против детей ничего не имеет, но как бы относиться к ним как к маленьким щенкам, которые только и делают, что все ломают, сорят, с ними нужно гулять и уделять внимания, Мирон, мягко говоря, не способен. Янович выползает из своей берлоги и плетется на кухню, надеясь выпить ободряющий кофе. Но, жизнь, как мы поняли чуть выше, любит бить под дых. А точнее оставляет Мирона без кофе.
Янович без кофе — не Янович, поэтому он натягивает на себя джинсы, розовую рубашку и теплую кофту, но замок не застегивает. Он проходит мимо другой комнаты, не подозревая плохого, но потом вспоминает про чудовище, и медленно, словно пытаясь не спугнуть новое существо, возвращается к двери. Открывает деревянную преграду между комнатами и просовывает в щель голову. Его взгляд падает на дитя, которое кисточкой водит по бумаге, потом вытирает испачканные руки об белую кофту Мирона. Блять. Федеров тут же помчался к личинусу и поднял испачканную кофту с пола.
— Ты чо, личинус? — более, чем удивлённый мужчина смотрел сверху вниз.
— Прости, — сине-зеленые глаза виновато поднялись к потолку. — просто я не нашел у тебя тряпочку.
— Ладно уж. Так, мелкий, я до магазина, — Федоров вышел, кинул кофту на диван, и вернулся обратно, опираясь рукой о косяк двери. — Надеюсь, ты знаешь, что нельзя делать?
— Да. Не открывать чужим дверь, не зажигать конфорки и не выглядывать в окна. — перечислил личинус, загибая маленькие пальчики.
Янович вытянул большой палец вверх, а остальные сжал. Быстро собравшись, Мирон вышел из дома, молясь, чтобы у этого мелкого засранца оказалось больше мозгов, чем думает сам мужчина.
***
Купив нужное, Федоров вышел из магазина, слыша неподалеку еле знакомый голос. Он поворачивает голову в сторону воплей, и замечает Ваню. Конечно со стороны это выглядело довольно смешно, но как-никак Янович направился спасать знакомого. Он еще понадобится живым. Подойдя ближе, мужчина схватил Евстигнеева за руку и потянул к себе, после чего приобнял за талию.
— Так, девушки, он занят. Вы поигрались? Теперь по домам. — девушки в шоке быстренько ушли от них, а Мирон усмехнулся, переводя небесно-голубые глаза на парня, пока тот стоял в
ахуе шоке.
«Ахуеть глаза. Если в них долго смотреть, то можно утонуть» — пронеслось в голове Вани, который все еще смотрел в глаза еврея. Последний пару раз пощелкал пальцами между их лицами, выводя этим Ваню из ступора и улыбнулся. М-да уж, Евстигнеев, ну и заклинило тебя. Они направились к дому старшего, по пути обсуждая жизненные ситуации каждого.
— Так что от тебя те дамы возле магазина хотели? — усмехнулся Федоров, вешая куртку Вани на крючок.
— Я Бой… Рудбой — ответил гламурным голосом Ваня, и оба от этого хохотнули.
Оставшийся день пробежал быстро. Ребенок вел себя активно, но не настолько, чтобы с ним не справился бы такой взрослый мужик, как Мирон. По крайне мере Евстигнеев так думал. Но, если честно, то
Рудбой даже рад, что его позвали. Он отвлекается, тем самым забывая
любимую бывшую, слова, сказанные сестрой, да и вообще не сидит дома. Плюсом зарабатывает деньги. От этого, наверное, одни плюсы. Но вспомнив всю эту фигню, которая была вчера, Ваня немного ушел в себя.
Чтобы не идти домой, Евстигнеев просится еще пару часиков побыть с ребенком и это время пролетает незаметно. Уже стоя в коридоре, парень печально смотрит на куртку, понимая, что дома его никто не ждет. Он никому не нужен. Вдруг теплая ладонь ложится на плечо и
Рудбой вздрагивает.
— Ты чего застыл? — опять эти голубые глаза, которые смотрят прямо в душу.
— А, не, ничего — Ваня грустно склоняется, всем своим видом показывая, что не хочет уходить.
— Ва-ань, ты полвечера просидел, тупо смотря мультики. — Мирон будто отчитывает его за то, что он не убрался в комнате, а лишь сидел и смотрел эти мультики. — Пойдем попьем чаю, и ты расскажешь, что у тебя случилось.
Обязан ли Евстигнеев рассказывать? Нет. Обязан слушаться и идти следом на кухню? Тоже нет. Но он идет. Может, ему все надоело и хочется выплеснуть накопившееся кому-то кроме Ильи? Это самый верный ответ, который закрывает все его принципы о том, что нельзя жаловаться первому встречному и то, что он мужик, который должен все держать в себе. И вот он сидит, нависая над кружкой горячего чая и изливает душу этому носастому мужику, который смотрит своими проницательными глазами, от которых мурашки по всему телу бегут табуном. А Мирон смотрит понимающе, говоря своим выражением лица, мол:
«Как я тебя понимаю. Как же мы похожи.» А ведь правда. Все, о чем они говорили ранее, сходилось. Музыкальные вкусы, жизненные ситуации, печали. Даже любимые фильмы, и те одинаковые. Так же не бывает, правда? Мирон в такое не верит. Да и Ваня тоже. Черт, даже это похоже.
Блять.
Только вот Мирона сестра не кидала. Он такого предательства не испытал. Мужчина надеется, что и не испытает такого плевка в душу. Очень уж любит сестру. За нее Янович готов и в огонь, и в воду. А Евстигнееву только мечтать о такой семье.
— Знаешь, ты ахуенный пацан. У тебя все еще будет. — заявляет Федоров, вставая за второй кружкой чая.
— Вряд ли, — усмехается этой фразе Евстигнеев, ведь слышит ее не в первый раз.
Мирон не спорит. Лишь обещает себе, что пока этот пацан будет подрабатывать у него, то с ним ничего не случится. Смотрит на время наручных часов. 22:45.
- Время позднее, - заключает Мирон, переводя взгляд на мелкого - Останешься у меня. И даже не спорь с этим.
Янович отдает Ване сделанную вообще-то для себя кружку и под предлогом «Устал. Поспишь в моей комнате. Первая комната от окна. Спокойной ночи.» смахивается стелить себе на диване. Он конечно бы еще посидел, но понимает, что на утро парень будет жалеть о том, что изливал душу. Так всегда бывает. Особенно с Федоровым. Он выслушивает всех людей, которые начинают жаловаться на свою жизнь, а потом начинают его винить, за то, что лез в душу. А по-другому Мирон не может. Он не может смотреть на людей, у которых на лице читалось «Мне насрали в душу. Хочу от этого плакать.» Ему надо влезть и утешить, успокоить.
***
Утро у каждого бывает свое. Для кого-то оно хорошее. А для кого-то сущий ад. Мирон продирает глаза в семь утра, от того, что по его кровати кто-то прыгает, а недалеко раздается негромкий смех. Веки поднимаются и ясно-голубые глаза замечают личинуса, который вверх-вниз скачет прямо возле него.
— Так. Сначала разбил кружку, потом испачкал белую кофту краской, теперь будишь ни свет, ни заря? — медленно перечисляет Янович, поднимаясь на локти.
— Ваня предложил пойти в зоопарк. — маленький пальчик указывает на парня.
— В семь часов утра? — удивленный взгляд устремился на Евстигнеева.
Опять мурашки. Он готов прям здесь под землю провалиться. Откуда такая реакция на обычные голубые глаза? Вот и Ваня в душе не ебет. Лишь пожимает плечами и уходит на кухню со словами «Завтрак стынет». А Мирон удивляется происходящему. «Зоопарк им. Ага, блять. Пусть к друзьям Мамая сходят. И животных много и бесплатно» — рассуждает сам собой Мирон, натягивая джинсы.
— Ну так что? — спрашивает Рудбой, глядя на еврея, который жадно поедает завтрак.
— Что? — маленькое удивление.
— В зоопарк пойдем?
— Идите куда хотите. Только без меня.
— Окей.
— Только верни ребенка в целости и сохранности. А то сохранностью моих яиц займется сестра, — бубнит под нос Мирон, моя за собой тарелку.
— Я что, на педофила похож? — спрашивает Ваня, вставая возле Федорова.
— Чем кровожадней крокодил, тем он на вид добрей. — усмехается мужчина, пихая бедром бедро парня. — Уйдите с глаз моих, а то я не выспался, и вы сейчас увидите гнев Божий.
Смех Евстигнеева, по мнению Мирона, кажется, услышал весь район. Сморозил хуйню, зато этот пездюк улыбается и на душе Федорова становится немного спокойнее. Утро приближается к полудню и эти мелкие засранцы все же уговаривают Мирона пойти в зоопарк. Зоопарк, так зоопарк. «Развеиться надо», «Хуле дома сидеть, пока эти двое гуляют», «Надо за ними присмотреть, а то вдруг какая-нибудь макака из вольера выскочит» — этими мыслями Мирон успокаивал себя, лишь бы спрятать правду. То, что он сдался.
