Подработка нянькой.

      Резкий дверной звонок вытаскивает мужчину из Царства Морфея, тем самым срывая такой хороший сон. Не хотелось вылазить из нагретой постели, но если он этого не сделает, то настойчивые гости попросту вынесут дверь. Федоров скидывает одеяло, надевает штаны и по пути к двери натягивает первую попавшуюся футболку. Было немного страшно даже подходить к двери. Вдруг Дима все понял и пришел вернуть ответное.       Но Мирон — мужчина, а значит, подойдет к двери и откроет ее, даже, если там будет Хинтер, который пришел по его душу. Федоров смотрит в глазок для подстраховки, и замечает тех, что его приводит в шок. Вот кого-кого, а их он не ожидал увидеть. Мужчина открывает дверь, осматривая перед собой родителей, более, чем просто удивленным взглядом. — Мам? Пап? — говорит еврей, пропуская родителей в дом. — Мироша, привет. — говорит мать, обнимая сына. — Как ты, родной? — Нормально, вы как? Что это вы решили приехать? — Да хорошо. Мы соскучились. Ты же когда в последний раз был у нас?       А правда? Когда он последний раз был у родителей? Да хуй его знает. Месяца два назад. Уж точно не меньше. Федоров проводит родителей в зал, но мама поворачивает в сторону кухни со словами «Приготовлю тебе еды, а то, наверное, позабыл, когда в последний раз нормальную еду кушал». Да, она права. Последняя нормально приготовленная еда была в его желудке, когда он последний раз был у тех же самых родителей. То есть давно. Поэтому он был только рад такому началу дня. Смотри, Мирон, чтобы вечером ты не плакал.       Федоров включает телевизор и находит там любимый спортивный канал отца. Если быть честным, то он скучал по ним, ведь каким-бы взрослым и самостоятельным ты не был — настоящий дом там, где твои родители. Отец сидел с серьезным выражением лица, но потом его губы растянулись в такой домашней и родной улыбке, и это поистине грело душу. Мирон не смог не улыбнутся, заглядывая голубыми глазами в глаза напротив. — Я скучал. — сказал Ян Валерьевич, кладя крупную ладонь на плечо. — Как ты, рассказывай. — Как всегда. — Понятно… А где мелкий? — Спит еще. — Надо это исправить. — Федоров старший встает с дивана, но встает в ступор перед двумя комнатами. — В какой из этих? — Которая ближе к стене.       Отец входит туда, и после десяти секунд оттуда доносится детский радостный крик. На этот вопль прибегает женщина с кухонной лопаточкой и полотенцем на плече. — Что случилось? — Ничего, просто папа вошел в комнату к Дарио. — Ой, золотце мое, Господи. — мама тут же рванула в комнату, позабыв о готовке напрочь.       Мирон выдохнул и, взяв с собой пачку сигарет с зажигалкой, вышел на лестничную клетку. Легкие просили никотин. Это из-за переживания о Ване. Янович не знал, что будет, когда Евстигнеева выпишут. Вдруг он захочет отлежаться и уйдет в «отпуск», а потом и смысла не будет возвращаться, потому что Женя заберет мелкого. Хотя глупо прекращать общаться тупо из-за того, что от Вани больше не понадобятся услуги няньки. Мирон это понимает и поэтому он облегченно вздыхает, поджигая в руках сигарету.       Из квартиры Димы выходит бывшая Рудбоя, подходит к окну и тоже закуривает. Ее глаза красные, а под ними виднеются синяки от недосыпа. Наверное Диму вчера ждала, или всю ночь возле него сидела, обеспокоившись. Кстати о Диме. Как он? Федорову одновременно похуй, интересно и немного обеспокоенно. Мужчина всматривался в лицо девушки до тех пор, пока та не повернулась к нему, выдыхая в лицо едкий дым. Как она вообще эти сигареты курит? — Ну здравствуй, Мирон. — Что тебе Дима наговорил про меня? — не церемонясь, спросил Окси. — С чего ты решил, что он что-то про тебя говорил? — Если он тебе сказал мое имя, то и что-то брякнул про меня. Логично же.       Девушка лишь закусила губу, держа руку с сигаретой неподалеку от своего лица. Мирон знает Диму. Он всегда старался вывернуть всю правду на изнанку. Мог сделать человека виноватым, а сам ходить весь в белом, словно ангелочек. Только вот белое — это птичий помет, от которого ему не избавиться. Катя вздохнула, будто раздумывая, заводить этот бессмысленный разговор, или же тупо промолчать и уйти домой? Сложно. — Он все рассказал. Все, что между вами было, — И что-же конкретно он тебе рассказал? — То, что ты ему изменил… Ты относился к нему легкомысленно. Не ценил его. — А то, что он уехал в Берлин, бросив меня — это он тебе не рассказал? — Да потому что он уже устал за тобой таскаться, как собачка за хозяином. — сорвалась на крик девушка. — А он же до сих пор любит тебя. Даже вчера вечером его избили и ночью он в полу-сознании повторял твое имя. Знаешь, какого мне было наблюдать за всем этим? — Да. Знаю. Представляешь? — Ну да, конечно. — не веря этому, сказала девушка, выкидывая не докуренную сигарету. — Да. — твердо сказал мужчина, нависая над телом напротив. — Он позавчера избил Ваню. Так что поверь, я почувствовал почти тоже самое, что и ты.       Гнев и обида перевоплощали Федорова, и тот хотел громить все, что попадется под руку. Все, без разбора. Катя, не понимая сказанного, удивленно подняла глаза. Она была шокирована сказанным, но при этом присутствовала еще какая-то эмоция, непонятная для Мирона. Федоров начал не понимать, какие вообще были эмоции у этой особы. — В смысле избил? Ты с ума сошел? — девушка говорила это, будто знала правду, только вот не совсем ту. — Только, вот, не надо говорить, что Дима и пальцем не трогал Ваню. — Он и не трогал. Мы позавчера только в два часа ночи пришли домой с клуба.       Твердость и уверенность голоса девушки давал понять, что это правда. Стойкость лица так же сохранялось, подтверждая слова, и от этого хотелось прям сейчас забежать к ним в квартиру и попросить прощения… Но Мирон не такой наивный, чтобы поверить в эту чушь. Он лишь затушил сигарету и вернулся в квартиру, обдумывая сказанное.       Федоров думал. Очень много думал. О словах Кати. О Ване. Диме. И эти все мысли разрывали голову, отчего кажется, что даже давление и то подскочило. Мирон посмотрел на время и понял, что ему стоит поторопиться к Евстигнееву. Он быстренько переоделся и на выходе его догнал Дарио. — Ты куда? — К Ване. — Я тоже хочу к нему. — молящим голосом сказал мелкий. — Хорошо, только предупреди бабушку. — Ладно.       Фёдоров облокотился на дверной косяк, дожидаясь Дарио. Тому хватило семи минут, чтобы собраться. Сразу видно — ребёнок привязан к Ване, как и сам Мирон. Только вот мелкий по детски, более искренне, ещё не зная о предательстве. Мужчина же боялся снова остаться один.       Выйдя из подъезда, Мирон взял за руку мелкого и направился в сторону больницы. Он помнил о падении зрения Рудбоя, и сердце сжалось от переживания. Фёдоров надеется, что оно восстановилось. От раздумий мужчина не заметил, как мелкий дёргал его за руку. — Мирон. — Чего? — все же откликнулся Мирон. — Давай Ване шоколадку купим? — Хорошая идея. — улыбнулся мужчина, и они зашли в магазин по пути в больницу.       Уже в больнице Мирон быстрым шагом направился в палату Евстигнеева, а Дарио кое-как пытался успевать за дядей. Волнение само собой переполняло Мирона, не давая здраво мыслить. И вот нужная палата, за которой лежал уже полюбившийся человек. Человек, который стал слишком дорогим для Окси.       Что-то кольнуло под ребрами, когда Мирон открыл дверь в палату. Вроде бы все хорошо. Ваня дремал, а рядом с ним пикал аппарат, который следил за состоянием парня. Хотелось прижать его к себе и защитить от всего зла в этом мире. На плечо ложится лёгкая рука. Скорее всего женская. Янович оборачивается и замечает довольно симпатичную медсестру. — К нему нельзя. — А время же ещё есть. — Ну вы не видите, он спит… — Мирон? — сзади послышался негромкий голос Вани       Внутри что-то оборвалось. Было страшно поворачивается, и Мирон не понимает почему. Дарио с воплями тут же помчался к нему, забирая из рук старшего шоколадку. Фёдоров же поворачивается медленно, как можно дольше растягивать время, не пойми для чего. — Ваня… — Я не буду вам мешать. — сказала медсестра и ушла на пост. — Я не спал. — сказал Ваня, потирая глаза. — Ну да, конечно. — усмехнулся Янович, проходя в палату. — Ваня, а мы тебе шоколадку купили. — гордо заявил Виейра, протягивая плитку Рудбою. — Как мило. — искренне улыбнулся Рудбой.       В душе Евстигнеева творится ураган эмоций. Радость, умиление, жалость к себе, привязанность и любовь к Дарио как к младшему брату и самое главное — любовь к Мирону. Рудбой понял, что поистине любит этого лысого еврея, хоть и знакомы они всего ничего. Со стороны можно назвать это простой влюблённостью, но на самом деле Евстигнеев смог реально полюбить. Именно полюбить. И он не путал это чувство с простой симпатией или той же самой влюблённостью. — Я в туалет. — сказал мелкий, идя к выходу. — Только не заблудись. — предупредил Мирон.       После ухода Виейры мужчина тут же наклонился к Ване и поцеловал желанные губы, по которым он скучал эти сутки. Внутри взрывались фейерверки, уничтожая органы, превращая их в пепел. Тёплые руки ложатся на шею Мирона, пока тот опускает руки на ребра Вани. Так тепло стало на душе, и Рудбой тут же позабыл об избиении, о побоях и тому подобное. — Я скучал. — прошептал мужчина в губы. — Я тоже. — сказал Ваня, и снова примыкает к губам старшего. — Как ты? — Да нормально. В меня успели впихнуть штук десять таблеток и несколько ложек какой-то жижи. — Это надо для твоего здоровья. — Знаю… Ладно, что про меня-то, вы как? — Тебя не хватает, а так хорошо. Родители приехали сегодня. — Тогда мне придётся съехать обратно… — грустно сказал Рудбой, опуская голову. — Они уже уедут, когда вернёшься, так что не волнуйся. — Фёдоров ласково погладил руку парня, на что тот нежно улыбнулся, сверкая глазами. — Что со зрением? — Не знаю. Врач ещё не сказал.       Оставшиеся полтора часа они разговаривали обо всем на свете, попутно молясь, чтобы это никогда не заканчивалось. Тут входит та молоденькая медсестра, говоря, что скоро обход и тихий час. Какой нахуй тихий час, тут взрослые люди. Не хотелось уходить от этого мелкого. Но если надо — значит надо. Фёдоров незаметно целует Рудбоя в щёчку и они с Дарио уходят, обещая придти вечером.       Выйдя из палаты, перед тем, как уйти, Фёдоров направился на пост. Нужно было узнать о стабильности состояния Евстигнеева и выписке. Средних лет медсестра направила его в ординаторскую, где должен был находится лечащий врач. Как-же Янович не любит ходить по этим больницам, врачам и тому подобное. Даже в поликлинику он ходит в самом крайнем случае. — Мы сможем выписать его через неделю. — сказал врач, осматривая анализы. — На счёт зрения… Увы, оно не сможет стабилизироваться. Мы будем давать ему таблетки, может оно хоть чуть-чуть восстановиться.       Фёдоров кивнул, в голове ставя галочку на этот счёт. Теперь надо заморачиваться по поводу очков. Окси не сложно, он наоборот готов помочь Ване с этим, лишь бы тот находился в удобстве.       Всю дорогу Мирон летал в облаках, даже не заметив, как Дарио смог его раскрутить на то, чтобы они зашли в магазин и мужчина купил ему киндер. Хитрый пиздюк. Янович был бы не против, если бы даже был в адекватности. Войдя в подъезд, они поднялись на лифте на нужный этаж за считанные секунды, даже не успев осознать этого. Они зашли в квартиру, сняли с себя вверх одежду и обувь, после чего пройдя в зал. Матушка тут же забегает, осматривая пришедших. — Ну как сходили? Как ваш друг? — любопытно спрашивает женщина. — Хорошо. Скоро его должны выписать. — Это хорошо. Увы, мы уедем раньше, но я обязательно буду ждать его у нас в гостях. Я надеюсь, что ты познакомишь нас с ним. — Ладно. — сказал Мирон, уходя в свою комнату, чтобы поспать пару часиков.       Вообще, его мать была очень общительная, и не могла не познакомиться с каждым другом Мирона или Жени. Илью женщина любила как своего сына, и иногда Мирона пробирает некая ревность, но она проходила, когда друг спешил к нему на помощь. Он благодарен Мамаю за то, что он не бросал все эти годы.       Проснулся Фёдоров через три часа, и встав с постели, он будто находился в другой вселенной, или же как с перепоя. Голова болела, а плечо неприятно ныло из-за неудобного положения во время сна. Он пошёл мимо кухни, где находились родители, словно лунатик, не на кого не обращая внимание. Хотелось лишь курить и Ваню рядом. Для приличия конечно же сначало второе.       Возле окна на лестичной клетке стоял мужчина. По спине было понятно, что это Дима. Фёдорову тут же захотелось уйти, и он уже повернулся, чтобы нырнуть в свою квартиру, только вот голос Хинтера его заставил сделать обратное. — Не веди себя как маленький ребёнок.       Мирон медленно подходил к Диме, чувствуя свою вину. С какого хуя у него заиграла вина перед этим человеком? Ну, может стоит начать с того, что он точно не знает, Бамберг ли избил Евстигнеева, и закончить тем, что давным давно он изменил Диме? Ну, собственно да. Между ними висела напряженная тишина, и каждый боялся её нарушить. Первым сдался Дима, поворачиваясь к Фёдорову. — Я бы повторил в тысячный раз фразу, мол: «Мирон, мне похер на тебя», но это не прокатит, да? — Ага. — Я хотел тебе кое-что сказать. — Дима подошёл к нему чуть ближе, и это не смогло не напрячь Фёдорова. — Это не я избил Ваню. Честно. Вот сам подумай, когда я тебе врал, ммм? — Не припомню такого. — Ну вот. Мне не за чем об него руки марать. Тем более я счастлив за тебя. Правда. — было сказало от всей души и Мирон это видел. — Спасибо. — Янович был благодарен ему за все. Ну, почти. — А, и ещё. — сказал Хинтер, перед уходом к себе. — Когда меня били, то я почувствовал запах твоих сигарет и заметил твой орлиный нос. Это так, для сведения.       Бамберг скрылся за дверью, а Фёдоров остался наедине со своими мыслями и совестью, которая безжалостно вгрызалась в его мозг. Это мучительно. Это больно. Это не приятно. Это тяжело. Мужчина хотел прям сейчас открыть рамы и выпрыгнуть в окно. Но он сдержался. Хотя тянуло.

Вы знаете, что люди могут не вернуться? Не выдержать, свой мир сломав, вас не простить? И со слезами на глазах от вас на сто ключей замкнуться и понимая, что нет сил, вас навсегда забыть. Задумайтесь о том, что люди могут не вернуться. И могут не писать, не волноваться, могут не звонить… И никогда. И никогда вам к ним уже не прикоснуться. Задумайтесь, а кто еще вас сможет так же полюбить?