Простая история о любви.

С каждым годом после окончания школы доходы Германа росли, но вместе с ними росла и ширина черной дыры в его душе. Элитные проститутки быстро приелись. Германа потянуло на социальное дно, как камбалу на глубину. Дешевые бляди на время добавили пикантной остроты в скучную повседневность утомленного деньгами и роскошью героя. Но когда одним радостным утром простой поход в туалет причинил ему больше боли и страданий, чем первая любовь, Герман разочаровался и в этом. Лечить гонорею даже в дорогой частной клинике оказалось болезненно и долго. Посмотрев интервью с западным певцом, он попробовал заняться сексом с манерным вертлявым геем, но его ужимки были еще противнее, чем фальшивые стоны очередной девки. И даже групповуха с участием белокурых близняшек, мулата и маленькой белой козочки не оставила ничего, кроме кислого послевкусия, прямо как паленый Хеннесси ХО. Бедный Герман! У него было все! Дело, деньги, девки, шмотки, тачки и кабаки! Не было только одного — простой, светлой, искренней любви, такой, как у мальчика из далекого прошлого, еще не узнавшего, что такое деньги, и признающего только одно золото — золото волос любимой. Он пошел к самому дорогому, самому распиаренному в городе семейному психологу, автору книги «Мне насрать на твои истории», и множества других трудов. — Плачу любые деньги, доктор, только помогите! В чем дело? Меня даже коллекция хентая не прет! Я посмотрел гуро с животными, говном и младенцами, краш-фетиш и все самое мерзкое, что только можно найти в Даркнете, и чуть не уснул! Доктор затянулся сигаретой, выпуская колечками сладковатый дым. — Нуу, молодой человек, вы у нас натура тонкая, попробуйте не смотреть, а читать — Читать? — Герман со времен десятого класса не читал ничего, кроме контрактов с колумбийскими партнерами. — Ну да, фильм не может передать всех деталей и эмоций персонажей, а бумага все стерпит. Никакие фантазии даркнетовцев не могут соперничать с сексуальным голодом женщины, дорвавшейся до пера… Пардон, до клавиатуры. Сходите в библиотеку! — А что именно мне нужно? — Конкретного совета дать не могу, тут индивидуально. Можно прочесть горы книг, а душой прикипеть лишь к одной. Но знайте вот что — если при чтении вам захочется и поплакать, и поржать, и подрочить одновременно — вы нашли то, что искали. Оставив машину на платной стоянке, чтобы деловые партнеры не увидели ее припаркованной возле обшарпанного совкового здания районной библиотеки, Герман, собрав свое мужество в кулак, открыл дверь с осыпавшейся краской. — Плачу сотку баксов, если найдете такое, чтобы и поплакать, и поржать и подрочить. — Molodoy chelovek, выражения выбирайте, это детская библиотека! Герман не привык, чтобы ему возражали. Даже в «Дорсии», самом элитном, самом пафосном ресторане города, для него был всегда забронирован столик, а тут… Какая-то картонная дверь и баба, выглядывающая из своей шали, как ворона из мусорной кучи. — Моя жизнь — мои правила, общество не будет лезть мне в трусы и диктовать, как надо жить! И тут он внимательно присмотрелся к ней. К той, что не испугалась даже Германа Невротебенского, водившего дружбу с колумбийскими наркобаронами и наемными убийцами. Неряшливый пучок на голове, толстые очки, бабушкина шаль. Стремная она какая-то… Герман таких даже взглядом не удостаивал, хотя… А ведь это именно то, что ему надо! Выход из зоны комфорта! Как раз то, о чем доктор говорил! Пора послать лесом холеных моделек с бритыми писечками и силиконовыми жопочками, и обратить свой искушенный взгляд на простую, настоящую русскую бабу! Которая наверняка будет до гроба верной тому, кто осмелится трахнуть такого крокодила. А может, она даже девственница! Значит, опасность заболеть гонореей больше не грозит! Да и было в этой безвкусице что-то такое, вызывающее сладкое нытье в области яичек. И… боже, этот взгляд за стеклами очков. Глаза — синие, как море, окованное льдом, а белки в них белые, как море кокаина, которым Герман последнее время припорашивал душевную рану. Помня самое большое разочарование в своей жизни, он решил действовать грубо и напористо. Как Ашот. Хорошо, что тот погиб, уронив в спортзале себе на голову блин от штанги. А то Герман бы устроил ему «колумбийский галстук» за разбитые мечты. — У меня обеденный перерыв через десять минут, вам что-то нужно? — Боже, какой у нее голос! Будто бы кто-то провел пальцем по простывшим клавишам пианино, вот так: «Трррууньк!» — Да, нужно кинуть вам пару палок прямо здесь, на подоконнике! — Герман бы отдал один из своих миллионов за возможность увидеть себя со стороны. Похож ли он сейчас на горного орла, как Ашот? Уверенно ли звучит его голос? Производит ли он впечатление завзятого плейбоя, способного подкатить яйца хоть к Мисс Вселенная, хоть к настоятельнице Ордена Святого Бахуса? — Здесь у нас культурное учреждение, а не публичный дом! — гневно сверкнули стекла очков. Нет же, нет, снова неудача! Больно было признаваться в этом, но методы, которые годились для Светы Оманид, совсем не подходили для утонченной леди, наверняка любящей Бродского. Герман выдохнул. — Милая леди, позвольте ангажировать вас потрахаться прямо здесь на этом подоконнике среди старых фолиантов и тонких брошюр. Они такие разные. Прямо как мы с вами. Фолианты толстые, брошюры тонкие. Я богатый красавчик, а вы — невзрачная библиотекарша. Но, тем не менее, они стоят на одной полке, а я трахаю вас… — Выпейте воды с железными стружками, возьмите магнит и положите его на пол под ногами, чтобы вас не так беспокоила нижняя голова. А теперь извините, я на работе, подобные проблемы не в моей компетенции, до свидания. Герман был ошеломлен своим провалом, будто бы потерял миллионный контракт с колумбийцами. Внутри его все похолодело, точно его ноги уже заливали цементом, готовясь применить штрафные санкции за плохое ведение бизнеса. Евдокия тоже поразилась собственной дерзости. К которой примешивалась нотка грусти — она так много ждала от этого человека с лицом порочного красавчика, а все оказалось так плоско и банально, как пьяные обжимания за гаражами. Желание, досада, многолетняя тоска. — Ты хоть знаешь, кто я такой, шкура? — но это был уже глас вопиющего в пустыне. В пустыне ее бесчувственного сердца. — Кем бы вы ни были, вы — явно не мой будущий муж, которому будет позволено впервые прикоснуться ко мне в брачную ночь! — Мой девиз в ответ на ваш — поломаешься и дашь! — Герман со злостью хлопнул дверью. Подлая фанера прищемила его брюки за триста долларов, надорвав штанину и обнажив «счастливые» носки с сердечками, которые он носил на все важные сделки. Он ушел. Евдокия шумно выдохнула, как лошадь, и вернулась к недочитанным «Алым парусам».