И.С.Т. - 2. Обратный отсчет

Когда-то Аян библиотеки не любил и смысла в них не видел. Зачем, когда есть интернет и электронные книги. Но Фрей библиотеки обожал, мог сидеть в них часами, перебирая старые газеты или зачитываясь каким-нибудь романом, а Аяну очень нравился Фрей. Хотя с самого начала он немного боялся яркого, немного странного парня с ласковыми глазами и тяжелым взглядом. Слишком не похож он был на тех, с кем привык общаться Аян. Слишком сильно он чувствовал присутствие корректора, и слишком сильно ему нравился Рома. Не такой шумный, как Сима, но очень эмоциональный Силиверстов был полной противоположностью самого Аяна и это очаровывало. К Ромке тянуло, но понять почему, у Аяна сразу не получилось. И когда появился Фрей, и улегся первый страх, появилось любопытство. Умеющий быть незаметным, Аян превратился в тень, наблюдая за новым соседом по блоку. Первые несколько недель Фрей вежливо делал вид, что не замечает такого пристального наблюдения, а потом выудил не успевшего сбежать Аяна из-за пыльной портьеры и, ни слова не говоря, потащил его в кафе. Усадил за стол, поставил перед ним креманку с мороженым и рассказал про себя. Он говорил скупо, ничего не приукрашивая, как есть, редко улыбался, но свой рассказ закончил неожиданно: накрыл его пальцы своей ладонью и, мягко, почти нежно улыбнувшись, сказал, что он, Аян, очень ему нравится. Но это его ни к чему не обязывает. Тогда Аян только кивнул, но уже к концу семестра точно и четко знал, кого хочет видеть рядом с собой. Фрей был теплым, надежным, болезненно-нежным, и ничего так не нравилось Аяну, как обнимать его или чувствовать, как сильные руки Фрея обнимают его. Ему нравилось, что окружающие считают их парочкой и что Фрей с этим не спорит даже. Раздражало только то, что дальше объятий и парочки случайных почти невинных поцелуев дело не заходило. Фрей хотел его, Аян не раз слышал, как в душе он выстанывает его имя, но никаких попыток сблизиться не предпринимал, а проявить инициативу самому было страшно. В такие моменты Аян ненавидел собственную внешность и нерешительность заодно. Но он ведь не такой! Пусть он похож на котенка, но у него есть характер, острый язык и ехидства не занимать. Он не малыш и не ангел, он даже не девственник, ему просто надо было прийти в себя после всего. И вот он снова стал самим собой, но как заставить увидеть себя настоящего — он не знал. А тут еще эти дополнительные уроки… Грек был хорошим учителем, и объяснения его Аян понимал, но с практикой были проблемы. Ему нужно было тренироваться, много и часто, чтобы научиться чувствовать свой дар и хотя бы контролировать его, но днем хватало других дел, да и постоянно кто-то крутился рядом, а Амфимиади запретил заниматься при скоплении людей. Поэтому оставалась только библиотека. Поздно вечером там все равно никого не было, но было тихо и можно было сосредоточиться. Он все еще мечтал повторить фокус, который показал Грек с блокнотом на первом занятии. Но сначала нужно было научиться создавать защитный щит, сферу, которая ограничивала бы сдвиг. В прошлый раз у него почти получилось. Правда, сфера у него вышла гораздо больше, чем он хотел, а первоначальный облик попавшим в поле ее действия предметам пришлось возвращать Амфимиади. Но Аян не терял надежды и, устроившись прямо на полу, прикрыл глаза и сосредоточился, уже привычно сливаясь с планаром. Теперь он был словно в нескольких местах разом. Слышал, как шелестят снежинки по стеклу, как поскрипывает дерево и как бьется собственное сердце. Попытавшись сузить круг воздействия, он вытянул перед собой руку, распахнул ресницы и послал мощное воздействие. Правда вместо ожидаемой сферы над полом повисла тускло сияющая, почти прозрачная воронка. Она была небольшой, кружилась очень медленно, но желания заглянуть в нее не было. Аян расстроенно вздохнул. Опять у него получилось черт знает что. Она здесь… он же, блядь, знал, что она здесь!.. на полке. Он ее чувствовал. Чувствовал страницы под пальцами! Старые шершавые страницы. И пахли они пылью. Горькой пылью. Именно горькой! Руки чуть подрагивали, порхая над томами. В библиотеке слишком холодно. Холод и определенная концентрация влаги хорошо сохраняет бумагу. И книги сохраняет. Хорошо, что библиотека здесь в отдельном корпусе. Здешним студентам тупо лень шевелить булками лишний раз, чтоб прийти сюда. И это просто превосходно. Очешуительно прекрасно. И все-таки он замер. Застыл. Соляной, сука, принц. Потомок жителей Содома, чтоб их в пекле сковородой ушибло. Вжался в стенную нишу, поглубже натягивая капюшон черной толстовки, пряча замерзшие пальцы в рукавах. Мимо профланировал смотритель. По всей видимости, дежурный. Какой-нибудь лошара, пишущий кандидатскую и по этому поводу не спящий так поздно ночью. Книга где-то здесь. Совсем-совсем рядом. Она звала, белесой ниточкой светилась, пересекаясь с его вероятностью. Нужно просто протянуть руку и все. Пашка смахнул с лица неровную прядку и прищурился. Здесь определенно есть кто-то еще. Помимо этого вон тетери в конце зала за монументальным столом. Ночь, ушлепки!!! Кого ночью в библиотеку приволокло?! Да еще в метель? Кааак же хочется курить… до одури, до судорог в пальцах ног. До вязкой слюны во рту. Уши в трубочку готовы скатываться. Но и тогда его потолок — вапорайзер со вкусом табака и шоколадной вишни. И все. Но как же здесь холодно! В Мадриде теплее. Намного теплее. И не выламывает так тело. Будто его долго и с наслаждением уебывали бейсбольными битами. Херачили почем зря. Где достали — там и ладно. Пиздееец просто. Осторожный шаг, тонкие пальцы снова коснулись корешков, пробежали вдоль полки до конца, опустились ниже по стеллажу, даже если для того, чтоб проследить все, пришлось опуститься на пол и встать раком, прямо в натекшую с ботинок талую серую лужицу. Вот она. «Теория ирреальности. Базисно-математическая функция решения узловых уравнений при попытке влияний на тяжелые планары». Ну вот какому ебаньку в здравом уме и твердой памяти приспичит включить эту поебень в свою работу?.. Правильно, никакому. Тут пыли столько, что обкончаться в процессе чиха можно! Класс… — Что за блядское блядство?! — еще час назад здесь не было никого. И никакой кружащейся хрени. Здесь было тихо, спокойно и пусто. И никого, кроме книг и Пашки. А сейчас… одной ногой он стоял в какой-то дурацкой воронке, медленно кружащейся над полом. Стоял, крепко обнимая книгу и смотрел на какого-то пацана. Отличить китайца от японца или корейца он не сумел бы под угрозой расстрела. А этот — сидел с таким опечаленным видом, будто нечаянно замучил любимого хомячка. Аян сморгнул, заслышав знакомые слова, сказанные незнакомым голосом, поднял взгляд и взмыл с пола. Отчаянно рванулся вперед, вытягивая руки, шагнул в воронку и пространство вдруг схлопнулось. Непроглядная тьма обняла, обрела вес, ложась на плечи так, что захотелось пригнуться. Аян только расстроенно зашипел про себя. Но спустя пару мгновений мир вокруг посветлел, и словно стало легче дышать. Аян огляделся, наткнулся взглядом на незнакомого парня, вспомнил как они сюда попали и внутри полыхнуло злостью. — Ты кто такой? — не очень вежливо, но сейчас ему было глубоко плевать. — Я тебя раньше не видел. И какого черта ты влез в мою сферу? — Я как-то не рассчитывал, что кто-то ночью будет в библиотеке сидеть! — огрызнулся Пашка. Он дышал. Он был цел. Он был невредим. Он просто был где-то (с тем-же успехом «где-то» могло оказаться «когда-то»). — А ты кто такой? — Вежливые люди вопросом на вопрос не отвечают, — Аян упрямо сдвинул брови. Почему-то выяснить это было важнее, нежели понять куда они попали. — Если тебя интересует местный ли я — то я просто игра твоего воображения, — фыркнул Пашка. — Окей, не игра и не воображения. Короче, мне нужен был тут учебничек один для работы. В библиотеке моего филиала его не было. Так что я тут проездом. — Спиздил, — на не очень хорошем, но русском выдал Аян. — И удрать решил. Из какого ты филиала? — Какая тебе, нахрен, разница?! — забавно, физически они типа все еще в библиотеке. Вопрос в другом: на каком из уровней планаров они находятся? Вот прямо сейчас? Они выглядят… проекциями самих себя. Не как энергетические сгустки, привычные для уровня оракулов-операторов. Не как инфернальные монстры с уровней материалистов. Выходит, все-таки планар хроников? Какого черта? — Все равно она тут пылищей припала. А мне надо. — Пашка поджал губы и огляделся. Ясно, что нихера не ясно. Аян проследил за его взглядом, попытался поднять с пола оброненный кем-то стикер, но даже не смог его сдвинуть. Круто, как сказал бы Рома. Или Сима. Да любой бы из их блока. Странно, но страха не было. Он оракулом не был, но на интуицию не жаловался, а сейчас она почти благостно молчала. -А попросить вежливо ты, конечно, не мог. Это ниже твоего достоинства, — таких типов Аян очень не любил. Слишком громкие, слишком наглые и слишком надменные. Всего в них было слишком. — Конечно не мог, — тряхнул головой Пашка, отчего волосы рассыпались по плечам. — Не люблю, знаешь ли, бюрократическую волокиту и стопицот вопросов из серии — схуяли? — Забраться в чужой филиал и украсть, конечно, проще, — поморщился Аян и встал, оглядываясь. Библиотека. Точно такая же, какая была еще несколько минут назад, только светло было как днем. Вон и сандвич, который ему Фрей сунул в сумку еще на завтраке, а он его так и не съел, зато взял с собой на «тренировку», лежит на краю подоконника. — Грек меня убьет, — проворчал он себе под нос, внезапно теряя интерес к собеседнику. Хотя… — Поздравляю, из-за тебя мы попали на Тяжелый планар. Ты бы хоть под ноги смотрел, воришка. — Слышь, умница, — возмутился Пашка. — Нефиг было всякую хрень под ногами раскидывать… Вошли, блядь, в историю. Так и вижу, как напишут эссе по мотивам, так сказать. И войдешь ты в аННалы истории как открыватель какого-нибудь эффекта. Или аффекта. Как тебя зовут хоть, принцесса? — Я, в отличие от тебя, не воровать пришел, а тренироваться, — Аян наградил его тяжелым взглядом. Еще один… — Тебе сразу в морду дать, чтобы не обольщался моим внешним видом или после второй «Принцессы»? — Первый раз вижу кого-то мельче себя, приятно, знаешь ли, чувствовать, что не одного меня в «Принцессы» можно записать, — осклабился Пашка. — Ну так как? Меня можешь Полом звать. Все равно в английском имя хрен проговоришь… — Пол? — Аян нахмурился, вспоминая. — Пауль? Нет, акцент у тебя другой. У нас в филиале есть Айвен, которого на самом деле зовут Иван. Хотя ты на Ромашку похож, такой же светлый. И я не мелкий, я просто худой. — Угу, я тоже не мелкий. Просто тонкий и легкий, — ухмыльнулся Пашка. — Ну так что? Будешь дальше дуться и страдать? Прости, но именно так обычно и делают всякие капризные принцессы. О, не вынуждай меня и дальше тебя дразнить. Мы тут чутка застряли, так что какое-то время придется провести вместе. Надо ж к тебе как-то обращаться. — Здесь все равно больше никого нет, — Аян спрятал улыбку в уголках губ. — Мы застряли, потому что я понятия не имею как отсюда выбраться, мы Тяжелый планар не проходили. Но у меня есть кому вытаскивать. А тебя кто вытянет, если ты сбежал и никто не знает, что ты здесь? — он немного помолчал и нехотя выдал: — Аян. — Отлично, Аян, — кивнул Пашка. — А я потянусь за тобой. К тому же что-то мне подсказывает, что если за тобой явится тяжелая артиллерия… у вас же здесь кураторы есть? Блин… я сегодня должен был на самолет сесть и свалить к себе. Наверное, теперь меня законопатят подальше. Твою же ж… — Ты мне никто, чтобы тянуться за мной, — рассеянно заметил Аян. Может, попытаться позвать кого-нибудь? — Сам себе виноват, мог бы и предугадать последствия. — Вероятность того, что здесь кто-то окажется была ничтожной, — огрызнулся Пашка. — Пиздец… ну просто пиздец… Откуда ты только на мою голову взялся, Турандот, бля… Наверное, у Аяна просто закончилось терпение. Или просто эта вот «Турандот» стала последней каплей в череде «малышей», «котят», «Бемби» и прочих уменьшительно-ласкательных прозвищ. Потому что спорить в очередной раз он не стал, а просто скользнул к Полу и, сделав подсечку, «уронил» его на пол, тут же седлая ноги. Ну надо же, а законы физики здесь вполне работают, по крайней мере для них. — Достал, — глядя прямо в глаза, выдохнул он. — Если бы ты не решил своровать то, что тебе не принадлежит, мы бы здесь не оказались. Так что можешь сказать спасибо своему отражению. — Какому, блядь, отражению?! Ты че несешь? — Пашка ужом извивался, силясь вывернуться из-под Аяна, но даже ментальной проекции на планаре это было не так-то и легко сделать. Разум привык к определенным законам в реальности и не спешил их игнорировать. Книга отлетела в сторону, это означало только что там, в реальности, Пашка тоже навернулся и выпустил том из рук. Выпустил, и теперь страницы медленно листались, пока из самой серединки не выпал совершенно другой лист, явно этому тому не принадлежавший. — Твою маааааать… — взвыл Пашка, кончиками пальцев дотягиваясь до страницы. Забавно, но в реальности его тело дернулось, так же приближая к себе вожделенный кусок целлюлозы. Или пергамента. Или папируса. Но Аян успел первым. Дотянулся, дотронулся и… На первый взгляд библиотека совсем не изменилась. Разве только стеллажи были чуть сдвинуты и место для прохода стало больше. Было тихо, но за окнами только-только начало темнеть. Поздняя весна? Ранняя осень? Скорее, самое начало лета. В тишине библиотеки шаги были почти не слышны, но еле различимый скрип паркета все равно выдавал идущего, который, судя по сосредоточенному виду и тому, как часто он останавливался и прислушивался, очень не хотел, чтобы его услышали. Еще один воришка? Смутно знакомый, кого-то напоминающий. Но вряд ли знакомый лично, такого вряд ли забудешь. Старший курс, дерзкая челка, падающая на левую сторону лица, губы такие яркие, что казалось, он целовался долго и сильно всего пару минут назад. Высокий, худой и жилистый, он двигался аккуратно, плавно, очень точно, каждое его движение говорило о часах и часах тренировок и работы над собой. Его трудно было назвать красавцем, но дух от него перехватывало. Может, виной всему были его глаза — глубокие, прозрачные, невероятного сине-голубого оттенка; а может шкодливые искорки, которые словно бесились в зрачках и лукавая улыбка, то и дело заставляющая кончики губ стремиться вверх. Парень прошел мимо них, и Аян невольно сглотнул, немного расслабляясь. Все-таки он не ошибся и это действительно прошлое. А незнакомец, тем временем, добрался до дальнего стеллажа и застыл перед полкой, вчитываясь в корешки. Поморщился недовольно, явно не находя то, зачем пришел, а потом его лицо словно озарилось светом. Он потянул на себя одну из книг, но сделал это слишком быстро, ее соседка потянулась следом и, не удерживаемая ничем, рухнула на пол. От неожиданности и грохота парень невольно втянул голову в плечи, сжался, присел и, сунув найденную книгу под мышку, потянулся к упавшей. Но выпавший из нее потемневший от старости листок отлетел чуть дальше. Аян только сморгнул, узнав в нем тот самый, до которого он успел дотянуться сам. Но сейчас до него дотянулся незнакомец и… свет вокруг снова померк. …Здесь было сухо и жарко, очень жарко. Воздуха не хватало отчаянно. По стенам сверху стекал дым пожара, уже готовый напасть, задушить. Сквозь треск уничтожаемых огнем перекрытий лязг железа, отрывистые команды и речитатив молитвы были почти не слышны, но каждый из собравшихся в этом подземелье знал: время на исходе, и до утра доживут не все. Но жизнь — ничто, начнется и закончится, главное — Знание и Сила. Ими переливался алтарь, лежащая на нем книга шептала, обещала. От ее шепота кто-то из стоящих вокруг вздрагивал, кто-то ежился, кто-то был спокоен, но решимость горела в глазах у всех. И когда в луче света рядом с алтарем появился мужчина, почти старик с лицом, иссеченным морщинами, но молодыми глазами, все пришли в движение. Шагнули ближе, сужая круг, и запели, раскачиваясь. Молитву, заклинание, мантру — в словах не было ничего знакомого. Под нехитрую «мелодию» мужчина встал перед книгой, погладил переплет дрожащими руками, и вдруг одним движением вырвал несколько страниц. Стоящие вокруг застонали, закричали как от боли, но помешать не попытались, лишь сдвинулись с места, заводя странный, ломанный хоровод. Протягивали руки, стискивали страницы, которые старец вырывал и отдавал следующему и следующему. А когда от книги остался только переплет, круг распался, а обессилевший мужчина осел вдруг на пол, обнимая уже пустой алтарь. По испещренным морщинками щекам скользили слезы, но губы улыбались. А спустя пару секунд он остался один, слушать, как все громче и явственней лязгает оружие, лают собаки и звучит молитва, отпугивающая порождения Тьмы… — Что это было? — Аян облизал пересохшие губы. Вынырнув из прошлого, он обнаружил себя наполовину лежащим на новом знакомце и стискивающим тот самый листок, к которому они оба так тянулись. — Исторический экскурс, — брякнул Пашка. — Сплошная мистика и эзотерика. У вас про такое аниме снимать любят. — Наглая ложь, — фыркнул Аян, соскальзывая на пол и вытягиваясь на спине. Интересно, а в прошлом можно подхватить простуду? Стиснув пальцами листок, он поднес его к глазам. Странный какой-то листок. Переплетение незнакомых букв заполоняло только его половину, другая была пуста. А еще он очень сильно был похож на один из тех, что были в той уничтоженной книге. — Я бы не отказался так историю учить. А тот парень кого-то мне напоминает. И он тоже искал какую-то книгу. Не эту случайно? — он нашарил рукой на полу том и прокрутил его перед глазами. — Это тебе нужно было? Пашка извернулся, вцепившись мертвой хваткой в страничку. — Ну блин да, и какая тебе-то беда в том? Напоминает? Пошурши мозгами, может вспомнишь… отдай, мне правда к себе надо. — Да без проблем, — Аян с самым равнодушным видом отдал ему страницы и книгу и закинул руки за голову. — Выбирайся к себе. Пашка аккуратно сложил страничку и сунул за пазуху, так, чтоб наверняка не потерялась. Огляделся. Чертыхнулся. Сел прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Сосредоточился, пытаясь вызвать собственную ниточку-якорь для перехода на более высокий планар. Не вышло. Тяжелая и неповоротливая история держала крепко. А кричать… кричать не хотелось. Это будет означать что он проиграл. Что у него ничего не вышло. И что ему нужна помощь и дяди, и брата. Но он скорее руку себе отгрызет, чем признается в собственной слабости. — Блядь… ну блядь жеж!.. Аян хмыкнул, тоже садясь. — Ты оракул? Оператор? Материалист? — Оракул, — нехотя буркнул Павел. — Без оператора. — Почти как Ромка. Ему вообще на планары соваться запретили из-за его дара, а он мой якорь, — тоскливо выдохнул Аян. И кого теперь звать? Он не запечатлен, а Ромке нельзя. Может, Санада-сан услышит? — За тобой по любому придут, — передернул плечами Пашка. — А если звать буду я — приедут через пару дней. Хотя, может, и скорее. — Ночь на дворе. — А Сима — не Фрей, его только Рома интересует и отсутствие соседа по комнате он может и не заметить. Хотя зря он так. Сима внимательный, и беспокоиться все равно начнет. Главное, чтобы Ромку не утянул, а то если тот приказ нарушит — ему влетит. Интересно, а если позвать корректора — он услышит? Хотя Грек говорил, что Тяжелый уровень статичен, и они вообще здесь разве только в виде проекций. …Фрей покосился на часы и с силой захлопнул книгу. Чай давно остыл, а Аяна еще не было, хотя они договорились встретиться после. На столе сиротливо ютились так любимые малышом лимонные булочки, народа в кафе почти не осталось, и Фрей в который раз пожалел о собственной сущности корректора. Было бы намного проще, если бы он запечатлелся на Аяна, раз уж стать его якорем ему не повезло. Сунув книгу за пазуху пуховика и накинув капюшон, он бегом добрался до своего блока и только выматерился, глядя на пустую вешалку. Аян еще не вернулся? И хоть бы сказал, где тренироваться будет, зараза мелкая, но любимая. И угораздило же в него так вляпаться? С первой секунды, как увидел его глаза олененка. Теперь бы Ромку найти. Может, он что прочувствует. Хотя последние пару дней после переселения, Силиверстов сильно не в духе. Сима куковал в «гостиной», обложившись книгами. В последнее время он подолгу засиживался над рекомендованной литературой, зачастую в ущерб сну и еде. Потихоньку Симеон Бехерович превращался в призрак коммунизма. Бледный до синевы, с темными кругами под глазами. — Аяна нет, он отрабатывает кольца и петли, — не отрывая взгляда от книги, бросил он. — Не возвращался еще… В библиотеке. Если пойдешь за ним — захватишь кофе, а? Мне надо еще сотню страниц дочитать, и отрываться нельзя… — Тебе столько сидеть нельзя, — проворчал Фрей и, на правах старшего, коснулся подбородка, вынудив поднять голову и посмотреть в глаза. — От тебя скоро тень останется. А привидением ты никому не поможешь. Ему — тем более. — От меня сейчас зависит больше, чем от него. Стану сильнее — смогу замкнуть его на себя. Проблем у всех станет меньше, — губы Симы пересохли и шелушились. От кофе во рту было горько. Но Сима держался. Цеплялся за собственную уверенность и отступать не собирался. — Вали давай… мне сосредоточиться надо, иначе потеряю нить. — Я еще спрошу у тебя, откуда ты знаешь, что малыш в библиотеке, — проворчал Фрей, отпустил Симу и, подойдя к теперь снова своей комнате, открыл дверь и просунул голову внутрь. Несколько долгих секунд любовался недовольной физиономией Ромки и вздохнул, поймав наконец его замученный взгляд: — Ты бы хоть что-нибудь ему сказал. Он помрет от истощения раньше, чем вы до постели доберетесь. Рома поморщился: — Свали. И без тебя тошно. — Что, спермотоксикоз замучил? Так до Сказочника дойди, он поможет тебе напряг снять. А то от вас скоро искры сыпаться будут. И вообще, почему он там один сидит? Рома отвел взгляд: — Потому что так легче. — Ну… не факт. Моральная поддержка тоже много значит. И своевременные обнимашки. Ром, серьезно, иногда достаточно и этого. А он, между прочим, устал. Рома закатил глаза, отшвырнул в сторону учебник, который безуспешно пытался читать последний час, и сполз с кровати. — Вот и умница, — Фрей подмигнул ему и исчез. А спустя минуту до них донесся стук захлопнувшейся двери. Рома поморщился, поводя плечами, закутался в спортивную кофту по самую шею и вышел в холл. Несколько секунд изучал сосредоточенного, уставшего Симу и подошел к дивану. — Двигайся, тень отца Гамлета. Сима поглядел на него так, будто Ромка пнул его щенка. Или наступил на хомячка. Вздохнул, закусил губу, но сдвинулся, позволяя ему присесть рядом. — Не самая здравая мысль, Ром… я тоже как бы не железный, — глухо обронил он. — Ты сейчас все равно ни на что не способный. Разве что проспать пару суток, — Рома подошел ближе, потянул Симу вперед, вынуждая соскользнуть на пол, на одну из десятка раскиданных у дивана подушек, и сел за спиной, обнимая и одновременно роняя на его колени книгу. — На закончить тебе пятнадцать минут. А потом ты пойдешь спать. А если опоздаешь, то я пойду с тобой. И за все, что случится, отвечать будешь ты, — он прикрыл глаза, потерся скулой о волосы на виске. — Как же я по тебе соскучился… Сима глубоко рвано выдохнул. Замер под его прикосновением, прикрывая глаза. Коленом спихнул книгу на пол и сполз пониже в его руках, запрокидывая голову так, что обнажилась шея. Слишком трогательно. Слишком беззащитно. — Какую феерическую свинью нам всем подложили, Ром… Рома провел губами по кромке его уха, по словно подставленной шее, накрыл бьющуюся под кожей венку и застыл так, прислушиваясь к стуку сердца и шороху снежинок по стеклу. — Никто не умер, Серафим. А с остальным можно справиться. Просто… так вышло. Или так должно было быть. — Знаешь, что мне интересно? — Сима потянулся и аккуратно вплел пальцы в его волосы, поглаживая затылок. — Они вообще что-то делают? Я имею в виду… уже прошло до хрена времени. И хоть вешайся. Да, Симеон, еще раз повторите, Симеон, вы здесь не дотягиваете, Симеон… А как на счет блоков? Защиты там? Видимости, мать ее, действий? Проще всего погрозить пальчиком и сказать — ай-яй-яй… не делайте так больше. — Они наблюдают, это я чувствую очень хорошо. Словно проверяют границы возможностей дара. Не знаю, как это возможно без моего участия, но, наверное, возможно. Я пропустил столько по практике… — Рома вздохнул, потерся затылком о ладонь. — Я говорил Арестову о том блоке, что нам Чед рассказывал. Он ответил, что сделать его очень сложно, ибо он должен задействовать все планары, а у нас тут проход на Темный еще на соплях почти держится. Но если ничего не изменится… Я не могу так больше просто. Я словно глухой и слепой. И теперь отлично понимаю Линдстрема. Как он вообще без своего оператора жил… — Поцелуй меня, — негромко попросил Сима. — Я заколебался дрочить на твой светлый образ. Так что поцелуй меня, пожалуйста, чтоб я мог с толком провести десять минут в душе… — Как поленом об колено. Вот просто по-другому и не ляпнешь. Даже несмотря на дикую усталость, несмотря на замотанность и дикое желание просто поспать — достаточно было простого ощущения Ромки за спиной, чтоб в штанах стало тесно. Рома зашипел, как кошка, которой наступили на хвост, дернул волосы Симы, вынуждая запрокинуть голову и накрыл губами приоткрытые губы. Без трепета и нежности, почти больно, очень голодно, почти раня зубами нежную кожицу. Глубоко и сильно. Застонал глухо, стискивая руками и ногами, сжимая почти до синяков. Не поцелуй, а черт знает что, когда душу из тела вынимают, трясут, мнут, точно в попытке перекроить наново, переплести еще несколько ниточек, еще сильнее, еще плотнее, еще и от этого ощущения хочется орать в голос, не то от боли, не то от подкатывающего оргазма. «Ну, пиздец…» — подкралась и тут же провалилась куда-то мысль, растворяясь в накатывающих раз за разом разноцветных вспышках. Рома отпустил его губы, отстранился лишь на долю миллиметра, почти касаясь и обжигая дыханием. Поймал взгляд, запустил руку под пояс, накрывая ладонью напряженный под тканью белья член. Мазнул большим пальцем по влажному пятну, лизнул губы, матерясь тихо, горячо, грязно, почти отчаянно. Симу трясло. И основательно так. Нервы коротило, словно током шарашило. Смешно и страшно. Припадочные на полу. ДэЦэПэ, бля… Сухая твердая Ромкина ладонь, сильные тонкие пальцы, его запах, его шепот, и совершенно дурное чувство его глубоко внутри. Засел занозой и прорастает, корнями по венам, с каждым вздохом, если его не станет рядом — Симеон Бехерович просто сдохнет. У амеров есть определение — соулмейт. Часть души. Дополняющая тебя часть души. Его половиной был Ромка. И от этого становилось страшно до усрачки. И охрененно хорошо. Сима с силой провел ладонями по его бедрам. Сжал пальцы, почти причиняя боль. Но это правильно, чтоб до следов. До белесых лунок от ногтей на гладкой светлой по зиме коже. — Не надо… — шепот Ромы был еле слышным, почти мучительным. — Нельзя… вместе. — Чертово пространство и так подрагивало где-то на грани восприятия. Как знойный воздух над барханами в пустыне. Но сейчас его никто не остановит, не разорвет. Зайти бы дальше, проникнуть пальцами под белье, кожей почувствовать не ткань, а венки, ток крови. Но сделай это — и слетишь с катушек окончательно. Припухшие губы, открытые. Накрыть своими, смять, вылизать, трахнуть, изнасиловать податливый рот до приглушенных стонов и искр перед глазами. Горловой стон. Низкий, звенящий, тяжелой томной нотой повисший в тишине, нарушаемой только шорохом одежды. Пусть так. Хрен с ними со всеми. Сима не касался себя. Просто ощущение горячей ромкиной руки… он легонько толкнулся бедрами вверх, и ладонь скользнула ниже. Дыхание перехватило, и он сдавленно ахнул в трахающий его рот. «Еще… господибожемой, сделай так еще!.. похуй всех! Просто не оставляй меня сейчас!!!» Темно под веками, искры, яркое солнце, вспышки. Собственное возбуждение коротит нервы, сводит пальцы, заставляя дышать рвано, со всхлипами. К черту все. К черту! Пальцами выше, поддеть резинку, почувствовать стальную мягкость и вязкую влагу. Стиснуть, сжать, не жалея, так, чтобы почувствовать всей ладонью, пальцами каждый нерв, каждую венку. Правильно. Хорошо. Нужно. Жарко. Смотреть в бешеные, почти безумные глаза, знать, что ты, только ты можешь сделать так хорошо. Сравнять ритм движения руки и хозяйничающего во рту языка, лишь на долю секунды сбивая его, чтобы дать себе хоть воздуха глоток. Сима задрожал, жмурясь от накатившего оргазма, жадно хватая ртом воздух, сорванным шепотом закричал: — Ромка… Ромка… — мог бы — совершенно по-детски засучил бы ногами, сминая пятками ворсистый ковер. Это ощущение омывало его изнутри, перетекало на дрожащего взмокшего парня за спиной. Жуткая слабость и мягкая убаюкивающая нега, после почти болезненного высвобождения. Как мало нужно. Как оказывается мало нужно… — Все хорошо, хорошо… — Рома потерся скулой о его висок, закрыв глаза, провел губами по шее, осторожно коснулся губ дрожащими губами. Сглотнул тяжело, выдохнул, утыкаясь лбом в его плечо, пытаясь взять себя в руки. — Все хорошо… Пара бесконечно долгих минут. Пока сердце в груди не перестанет выламываться сквозь ребра. Пока не восстановится дыхание. — Ты… — Сима облизнул губы и поморщился. Будут болеть. Но куда больше беспокоил упирающийся в поясницу напряженный ромкин член. Вот это больно уже сейчас. — Ты это… черт… — Переживу, не первый раз, — глухо выдохнул Рома, отводя руки в стороны и стискивая кулаки. Запрокинул голову на край дивана, громко сглатывая. — Просто посиди так немного, а потом в душ топай и спать. И чтобы до завтрашнего утра с постели вставать не смел. На секунду Сима замер, а потом, повозившись, обернулся. Грудью прижался к его груди, широко развел в стороны колени, пахом вжимаясь в его пах. — Хорошо, — губами накрыл ходящий ходуном под тонкой кожей кадык. Слизнул горько-соленую капельку пота в ложбинке у основания шеи. Рома застонал, кусая губы, мотнул головой, шепча почти жалко: — Не надо… Пожалуйста… — Нельзя. Не вместе. Не тогда, когда близость чувствуется так ярко и остро, словно они уже одно целое. Рома стиснул его плечи, отстраняя от себя, резко выдыхая. — Да вашу ж мать!!! — Дверь открылась резко, громко. Возникший на пороге Айвен выглядел… почти страшно. Бледный, растрепанный, с расширившимися почти во всю радужку зрачками. На оценку ситуации ему хватило лишь секунду. А спустя еще одну он оказался рядом. — Какого черта вы оба творите?! — Ваня… — Рома смотрел на него непонимающе, удивленно, со странным облегчением и страхом. — Что ты… — Ты меня тянешь, — зло выдохнул тот, падая на колени рядом. Кинул взгляд вниз, туда, где казалось по шву вот-вот лопнут джинсы, и потянул вдруг Рому на себя, успев кинуть на Симу почти виноватый взгляд. — Прости, но сейчас будет лучше, если это буду я. — Нет!!! — Рома вскинулся, попытался отстраниться, но Айвен в ответ только коротко рыкнул, спиной опрокидывая его на пол. — Мы уже с тобой связаны, хуже, чем есть, уже не будет. — Сима… — Нельзя тебе с ним, пока нельзя, — Айвен смотрел с жалостью, расправляясь с его ремнем. — Не дергайся, ничего я с тобой делать не собираюсь. — Я сам! — Было стыдно, больно, страшно. И от возбуждения перехватывало дыхание. — Хочешь, чтобы планары замкнуло?! Твой дар надо закоротить, у тебя контроль ни к черту, — Айвен щелкнул пряжкой, вжикнул молнией, запустив руку под белье. Рома вскрикнул, забился, шепча, зовя другого. — Сима… — Я здесь, — тот подполз поближе, навис над ним, и губами накрыл губы. И черт его знает отчего нет ни ревности, ни боли. Только острое сожаление от правоты Вани. Рома потянулся навстречу, выстанывая ему в губы свое болезненное возбуждение, свою страсть и боль. — Не надо, не сейчас, — Айвен дернул Симу назад, кинул на мокрого возбужденного Рому отчаянный взгляд, страшно выругался, дернул джинсы с узких бедер вместе с бельем, склонился, принимая в рот ноющую, почти звенящую от напряжения плоть. Втянул щеки, смял губами, провел языком, помогая себе рукой, и Рому выгнуло на полу, он снова забился, застонал, почти завыл и кончил. Несколько долгих секунд бессмысленно смотрел прямо в потолок, а потом отвернулся, сжался в тугой комок, пряча лицо. Он пытался держаться, заглушить всхлипы и стоны, но выходящее напряжение остановить было уже невозможно. Рому трясло, под спортивной курткой плечи дрожали, пальцы судорожно царапали пол. Айвен выдохнул, матерясь сквозь зубы, осел, а потом уткнулся лицом в колени, сжимая в кулаки подрагивающие пальцы. Сима с силой обнял Ромку, оплетая собственным телом. Обернулся, бросив взгляд на Ваню и негромко позвал: — Иди сюда… — пугающее чувство внутреннего спокойствия. Такого, прохладного, отрезвляющего, очень уверенного спокойствия. И понимания. Как откровение. — Я чувствую тебя. И его чувствую. — Я оператор, меня ты чувствовать не должен. Ты… нормальный, твоему дару якоря не нужны, — Айвен поднял лицо, глядя устало и немного растерянно, но все-таки придвинулся. Вытянулся на полу перед Ромкой, погладил по подрагивающим пальцам, поцеловал легко побелевшие костяшки. — Все хорошо, Ромашка… Все будет хорошо. Расслабься, просто выдохни. Ну… — Идите вы… — глухим, надтреснутым голосом произнес Рома, но отстраниться не попытался. — Гадалки хреновы. Одни обещания. — Ты меня и так уже спать отправил, — тихонько фыркнул в его волосы Сима. — Вот полежу с вами и пойду… и Ванька пойдет, иначе Сказочник нам головы пооткусывает… — он ладонями гладил Ромкино плечо, целовал взъерошенный мокрый затылок и тихо про себя молился, чтоб гребанные планары уцелели. Чтоб не произошло очередного апокалипсиса с пиздецом. — Не дергайся. Если здесь еще нет консилиума из ректора, корректоров и кураторов, ничего страшного не случилось, — проворчал Рома, немного расслабляясь. Рискнул показать немного припухшее лицо с красным носом и тут же напоролся на внимательный взгляд Айвена. Смущенно шмыгнул носом и отвел глаза. Было стыдно. И за истерику эту, и за то, что сдержаться не смог. — Анж сильно сердиться будет? — Разве только за то, что без него обошлись. И за то, что я его с собой не позвал, — Айвен щелкнул его по кончику носа и усмехнулся. — Ну и хрень с тобой творится, парень. Мне даже завидно чуть-чуть. Правда, больше страшно. — Прости, я не хотел. — Если бы ты хотел, то давно в больничке бы где-нибудь валялся, уж поверь мне. А еще ты жуткий собственник. Ну или твой дар, что в принципе одно и то же. Он решил, что я — его, и когда вы тут начали развлекаться, я думал, что у меня из ушей пар повалит, давно меня таким приходом не накрывало. А ведь мы с тобой переспали-то всего два раза. — Он у меня… чудовище, я в курсе, — Рома снова сник, ежась. — А вот этого я не говорил. — Слушай, — Сима приподнялся, опираясь на локоть, и пристально посмотрел ему в глаза. — А если… если нас, ну то есть планары, так плющит только когда мы с Ромкой вдвоем? Пиздец, сам себе подзатыльник бы выдал за подобное предположение, но что если мы ээмм… ок, не сейчас, но проведем… ммм… эксперимент? Ты, я, Ромка… ты не подумай, я не… бля… — он стушевался, на миг ткнулся лбом в ромкино плече и вздохнул. — Нам пиздец херово, Вань. — Я вижу. А полчаса назад еще и чувствовал, — фыркнул тот, глядя на него с интересом. — Только вряд ли это поможет. Вдвоем или втроем, да хоть весь филиал привлеки свечку держать, как только вы друг до друга доберетесь, тут-то пиздец и придет. Ромкин дар меня тянуть начал, как я подозреваю, только когда ты кончить успел, а он тебя не получил. Но знаете, что я вам скажу, парни… Трахаться вам надо. Часто и долго. Не друг с другом, жить мы все хотим. Сливать все это куда-то надо, иначе сорвет все тормоза в один далеко не прекрасный момент и все, хана. Да и жить полегче будет, определенно. — А если мне больше никого не хочется? — еще тише спросил Сима. — Я… как бы это сказать… не по мальчикам. Я только по Ромке Силиверстову. — Блядь… — коротко и емко выразил свое мнение по этому поводу Айвен, поймал тоскливый, какой-то совсем больной Ромкин взгляд, выматерился еще раз и сел по-турецки, зарываясь пальцами в волосы. — Но так тоже нельзя. Вы рядом, то, что сегодня произошло только раздразнит больше, уж поверьте. Так вы только помечтать могли, как это будет, теперь вы это знаете. При этом попробовали только маленький кусочек. Крошечку. Блядь… Ром, ну хоть ты. У тебя опыт хоть какой-то есть. — Заткнись, Ваня, просто заткнись, — Рома пошевелился, подтянул джинсы и сел, стирая с щек давно высохшие мокрые дорожки. — Иначе первым, о ком я подумаю, будет твой разлюбезный оракул. — Анж любит секс. И кто я такой, чтобы ему мешать, особенно если он сам этого хочет? — Ваня пропустил грубость мимо ушей. — Анж хотел связать нас. Вот только мы уже связаны. Только я не знаю теперь, что со всем этим делать. Черт знает что. И кто мы теперь сейчас, наверное, не скажет никто. — Мораль… придется мне извернуться и усвоить все что мне напланировали Линдстрем со своим разлюбезным оператором в ускоренном темпе. Иначе армагеддец неизбежен, — Сима вздохнул и принялся тяжело и как-то неуклюже подниматься на ноги. — Ну правда, ну не стоит у меня ни на кого из наших мальчиков-зайчиков. — А ты пробовал? — Рома посмотрел на него снизу-вверх и тут же отвел взгляд. — Прости. — Его на тебе замкнуло. Во всех смыслах, — Айвен тоже поднялся и дернул Рому на себя, ставя на ноги. — Тебе на планары так и не разрешают? — Нет, исключительно теория, — Рома скривился, безуспешно пытаясь пригладить волосы. — Чувствую, к окончанию я академиком по теории стану. Какого черта они медлят? — Сам учись. Контролю хотя бы. Дар чувствовать. Это не только на планаре делать можно. Интуиция у тебя должна быть сумасшедшей, вот и тренируй ее. Заставь дар работать на тебя, а не хер знает чем заниматься. Хоть на кофейной гуще гадай. Это только бесталанные в картах Таро картинки видят, а ты должен не их видеть, а то, что за ними стоит. События и жизнь. Это не нить вероятности, но такое же будущее. Рома кивнул, внезапно зевнул и смущенно прикрыл рот. — Черт… вымотало это все меня. — Вот и вали спать, — Айвен качнулся вперед, чмокнул его в лоб. — А мне еще с Анжем разбираться, — он повернулся к Симе и вдруг улыбнулся. — А ты изменился. Сильно. А еще ты молодец. Правда. — Попробуй не изменись, когда буквально чувствуешь его оргазм, когда ты на доске с горы по склону несешься. Пиздец ощущения, хочу тебе сказать. Вся жизнь перед глазами пронеслась. Столько о себе нового узнал, что аж страшно… — Сима проводил долгим взглядом Ромку и тряхнул головой. Отросшие кудряшки рассыпались по плечам. Можно в хвост собирать, как Лемешев. Красиво будет. — Но ты тоже ничего. Нормальный мужик. — Ну спасибо, — хмыкнул Айвен. — По идее, ты должен мне попытаться как минимум в морду дать за то, что я тут полчаса назад сделал. Но знаешь… Совет тебе дам. От бывалого, так скажем. Запечатление, оракул-оператор, якоря — во всем этом черта с два разберешься, что из этого наше, изнутри идет, а что только потому, что так вроде полагается. Я до Анжа никогда никого не любил. И сейчас не знаю, та ли это любовь, что обычные люди чувствуют или это и есть запечатление и чем они на самом деле отличаются. Так вот… если у тебя такие же вдруг мысли возникнут — прочь их гони сразу, не давай себе и повода задуматься. Только сердце слушай и себя. Только тебе этим и с этим жить, так какая разница, как это называется. Сомнения и недоверие — единственное, что может уничтожить нас. Все остальное решается. И сейчас… поговори с ним. Вы должны понять, что вам делать и как с этим справляться дальше, пока ваше время не придет. Потому что дальше будет только хуже. Сима кивнул. Разбираться им со всем на свете еще долго и настойчиво. И будет лучше, если при этом у них гормоны изо всех пор переть не будут. — Если он все-таки начнет закипать… сделай что-нибудь. А в морду я тебе потом когда-нибудь дам. — Сейчас это будет не так просто, как тебе кажется, — Айвен оглянулся на дверь, за которой Рома скрылся. — Ему стыдно. А еще он чувствует вину. Потому что на самом деле ему нужен только ты. Это раньше, пока ты колебался, что твой флюгер, он мог посмотреть куда-то на сторону. Теперь этот странный тип считает, что этим изменит тебе. Блядь, ну что вы такие замороченные-то? Откуда вообще взялись? — Мама с папой сделали, — Сима хмыкнул. — Я поговорю с ним… я не знаю, люблю ли я его. Я просто знаю, что он мой. Просто мой. А я его. Ладно, вали, я тоже пойду. Главу не дочитал. Ну и ладно, и так с опережением иду. Доброй ночи, Ваня. — Поверь, у некоторых и этого нет. А то, что твой… ну так, и должно быть, — Айвен пожал плечами, взлохматил его и без того не идеально лежащие волосы и вышел из блока. Какое-то время Сима тупо пялился на дверь. Ромка снова чувствовался как нечто горько-болезненное где-то глубоко внутри. Точно ныло под диафрагмой. Подрагивало с каждым вздохом и каждым ударом сердца. Он едва слышно вошел в комнату, опустился на край ромкиной постели и почти невесомо погладил его плечо. — Ты как?.. — Жить буду определенно. Как — уже второй вопрос, — Рома перевернулся на спину, блестя глазами сквозь растрепавшиеся вихры. — Прости, мне не стоило лезть к тебе, сидел бы в комнате, а ты бы учебник дочитал. — Ну… думаю, что стоило. Мне было хорошо. Жаль, что… я пока что не могу… в общем, Ром… ты не грызи себя. И если припечет — вали Сказочника и не задумывайся. Я ээмм… зубами поскриплю, может стартану ему табло отрихтовать, но бля, так чтоб пар из ушей — не надо. Ни тебе, ни мне, — он потянулся, поймал ромкину руку, переплел пальцы и улыбнулся. — Я же знаю, что тебе хорошо было с ними. Я это чувствую. Мне, к слову, тоже при таком раскладе не плохеет. — Было хорошо, — Рома стиснул его руку своей, улыбнулся почти жалко. — И куда повалишь ты, когда припечет? — К Арестову. Договариваться. Или к Лемешеву. Плакаться. Он же материалист. И есть еще Грек. Они же были в нашем положении когда-то. Должны понимать в конце концов, — пожал плечами Сима. — Смешно. — Вот только Роме, похоже, было ничуть не смешно. — Не знаю как, но с этим нужно что-то делать, хоть этот чертов блок. Я уже готов на поклон к Тею идти. Мне тебя не хватает, пиздец как не хватает. И это меня пугает до усрачки. Потому что если это запечатление и кому-то захочется нас разорвать — я просто сдохну, — он немного помолчал, давя приступ то ли истерики, то ли просто эмоций, невесомо, инстинктивно поглаживая пальцы. — Вали спать, Серафим, а то и правда на тень похож. — Пообещай, что если прижмет, ты не станешь изображать страдальца и мучиться совестью, и пойдешь к Анжею, — не повелся Сима. — Так меня прижимает только рядом с тобой, — вздохнул Ромка, закрывая глаза. — Да и до этого я как-то справлялся. Я… — он вдруг замолчал, привстал, напряженно прислушиваясь к чему-то, и вихрем слетел с кровати. — Аян… — Что? — не понял Сима, но припустил следом, точно черти по пятам за ними гнались. Аяна он не чувствовал. Просто потому что малыш не был «его». Якорем, связанным, запечатленным. Просто не был. Но он был Ромкиным. И кажется, у Аяна что-то случилось. Но что с человеком может случиться в библиотеке? Пылью подавился? Чихает, не переставая? Что? — Не знаю, — отрывисто бросил тот, быстро собираясь. — Ему не больно, не плохо, ему страшно. И Ягодка где? — Я Ягодке сказал где Аян, и Черничка свалил, — пришлось быстро заправляться, приводить себя в порядок, потому как чуяла пятая точка Бехеровича — не к добру этот кипиш. — Малыш тренируется в библиотеке. Там людей немного бывает, особенно по ночам. Так что он своими фокусами не рискует никого угробить. — Кроме себя, — фыркнул Рома. — Ну и еще всего филиала, если вдруг снова решит замкнуть кольцо.