И.С.Т. - 2. Обратный отсчет

Марк был бледный. Не такой как стена, конечно, и это уже само по себе охуенчик. Потому что если б как стена, мгновенно захотелось бы кого-то уебать. Оно и так хочется. Сильно. Просто не понятно пока кого именно. Марк лежал на постели, ему даже капельницу поставили. Что-то вливалось ему прямехонько в вену. И ладно если бы это доставляло какой-нить кайф. А так — он даже розовее не становился. Просто лежал бревном. Просто от этого все внутри в узел скручивалось, будто мало почти физически ощутимого ожога на теле. И еще до тошноты страшно. Пашка осторожно потянулся и накрыл ладонью бледные тонкие пальцы брата. — Ну вот схуле?.. схуле все так, а? Пиздец, бля… — В детстве ты считал, что твои проблемы — самые проблемные проблемы, — в усталом голосе Генри была лишь тень прежней усмешки. — Но сейчас я готов отправить тебя обратно в Мадрид. И даже взять обещание, что запечатлять тебя не будут. — Ничего кроме голоса и теней на лице не показывало, насколько устал легендарный Бес, и как измотан. И в кресле он сидел так, словно был на троне. — И это не шутка, Паша. — Обещания нихуя не стоят, дядя, — он не поднял взгляда, все так же продолжая смотреть на Марка и аккуратно поглаживать безвольные холодные пальцы. — Ты тоже овер до… много чего обещал. И Британский музей на мои двенадцать, и Диснейленд на восемь и… Забей. Ты архизанят и архиважен. А я не хочу возвращаться. Считай меня расистом и мудаком законченным, но я в Мадрид не вернусь. — В Диснейленде ты был в девять. А в Британском музее — в двенадцать. Даже если не со мной, — голос Гилроя стал ледяным. — Я тебя услышал. Хочешь остаться — оставайся. Но учти, одна жалоба на твое поведение — и ты вернешься в Мадрид. Марка я забираю, так что придется самому. — Тебе никогда не приходило в голову, что все, что мне было нужно — это ты? — Пашка сгорбился в кресле, съежился, прижимаясь щекой к руке брата, и зажмурился, чувствуя, как подкатывает к горлу вой. Вот и сказал. — Сам справлюсь. Не волнуйся. Здесь вроде как преподы адекватные. А со всем остальным разберусь. Вам больше не придется вытягивать меня из неприятностей. — Не приходило, — спустя после почти минуту молчания ответил Гилрой. — Ты делал все, чтобы меня оттолкнуть. Орал, как меня ненавидишь, как не нужна тебе ни моя помощь, ни внимание. Паша, я ведь не гений. Особенно в реальной жизни, — он тяжело поднялся из кресла, подошел ближе, накрывая его плечи ладонями. Горячими, сильными, широкими. — С ним все будет хорошо. Чуть восстановить силы. Он отдал слишком много. — Знаешь… — помимо воли Пашка задрожал, но уйти от прикосновения не смог. Некуда выворачиваться. — Прийти в твою спальню и раздвинуть перед тобой ноги было бы перебором даже с моей точки зрения. Хоть, блядь, мне этого и хотелось. Я и так по сто раз на дню напоминаю себе, что ты вообще-то мой дядя. А он — мой брат. Генри замер. На мгновение стиснул плечи, и снова расслабил пальцы. Ни отталкивать, ни кричать он не стал. Лишь спросил с усталым удивлением: — Почему я, Паша? И… Марк? — Спроси еще почему небо голубое… Потому что, Генри. Просто потому что. Нельзя объяснить почему ты кого-то любишь. А я любил тебя всегда. Сколько себя помню. Все, оставь меня в покое. Пожалуйста. Я останусь здесь, не буду делать ничего, за что меня выперли бы или настучали бы тебе. Паинькой, сука, буду. Только пожалуйста… я все понял. Я нахуй никому не сдался. — Дурак ты, Пашка, — Генри склонился, прижался губами к его макушке и отошел. — Через годик смеяться над собой будешь, — остановился на пороге, оглянулся. — Можешь пока здесь остаться, но утром чтобы тебя здесь не было. И… ты нужен родителям. Марку. И мне. А хорошее отношение от всех остальных просто так с неба не валится. Спокойной ночи, Паша. Хотелось разреветься. Совершенно по-детски. Но. Здесь Марк. Марк спит. Он высушен до дна. И ему совершенно ни к чему вытирать сопли младшему раскисшему братцу. Так что… молчи, Мацура. Стисни зубы и молчи. Пашка приподнялся на месте, потянулся, опираясь рукой о бортик медицинской кровати, и легонько коснулся губами холодных губ. Все будет хорошо. Все образуется. Грудь снова ожгло. И на сей раз нешуточно. Кажется, жар до костей прожег. Так больно, что он все-таки не сумел сдержать стон. Но все-таки сумел выпрямиться. Сумел собраться. Сумел подняться на ноги и тихонько выйти. Пашка Мацура — сильный. Он может все. Даже не подохнуть от кипящей внутри обиды и боли. Потому что ну вот правда, кто боится боли? Он — нет. Сима проснулся рано. Приоткрыл глаза, повернул голову. Рядом спал Ромка. Уже куда больше похожий сам на себя. Меньше инфернальной призрачности. Просто Ромка. Обычный такой Силиверстов. Вот только биение его сердца — ровное и уверенное — Сима чувствовал всем своим телом. Впрочем, как и утренний стояк, что настойчиво так упирался в бедро. Мир не развалился на кусочки. В комнате не было никого из преподов с укоризненными выражениями на суровых лицах. Все было, в общем-то, как всегда. Исключая тот факт, что этой ночью они с Ромкой переспали. И это было охуеть как хорошо. И этот приятный эксперимент Сима готов повторять снова, и снова, и снова. Скорее всего в блоке кроме них нет больше никого, потому что иначе слышна была бы возня в гостиной, шум воды в душе и кто-нибудь, типа Фрея, уже сунулся бы с поздравлениями. Или для проклятий и казней Египетских. Сима аккуратно повернулся на бок, сминая уголок подушки, чтоб не мешала наблюдать за спящим Ромкой. Кончиками пальцев провел по его голой спине. Губами прижался к плечу. Это он-то, кто громче всех осенью орал, что с парнями — да никогда! Тем более сам. Тем более снизу. — Ты слишком громко думаешь, — сонно, но тепло проворчал Ромка, пытаясь спрятаться от дневного света. — Как сильно мы проспали? Или ради нас занятия отменили? — Думаю, что отменили. И странно что здесь еще никого нет, чтоб попытаться рассказать, что мы негодяи, которые не слушают преподавателей, — Сима улыбнулся, поерзал, поморщился. Ходить пару дней будет… неприятно, если не сказать больно. Но это ведь вполне себе временно? — Но нам все равно придется отсюда выбраться. — Зачем? Если все равно отменили, — Рома пошевелился, укладываясь на бок, открыл ясные чистые глаза. Несколько секунд просто смотрел, а потом потянулся, едва касаясь губами губ. Не поцелуй даже, одно ощущение тепла. — С добрым утром? — С добрым, — согласился Сима. — Но жрать все равно хочется. И я не отказался бы сейчас от фритатты. И кофе. И еще блинчиков с карамелью и клубникой. И от тебя. Но от последнего пункта придется воздержаться, прости. — Кто-то грозился мне отомстить и отыграться, — Рома улыбнулся. — Отомщу и отыграюсь, — фыркнул Сима. — Всенепременно. Но не на голодный желудок. — Он легонько толкнул Ромку в плечо, заставляя перекатиться на спину, потянулся, чуть поморщившись, раскрытой ладонью погладил его под одеялом, дразня возбужденную плоть. — Ого… вчера ты мне таким большим мальчиком не казался. Темнота друг молодежи? — Адреналин, — Рома перехватил его руку, сжимая ладонь. — Не нужно. Не люблю игру в одни ворота. Да и контролировать себя уже могу, — чуть разжал пальцы, погладил подушечкой кожу на запястье. Странно он себя чувствовал. То ли не проснувшимся, то ли совсем другим. Физическое возбуждение было, яркое, сильное, но словно где-то в стороне, не с ним. А Сима рядом чувствовался очень хорошо. Под кожей. В стуке сердца. И это было лучше, в сотни, тысячу раз лучше. — Лучше иди сюда, — Рома потянул вперед, роняя на себя. Обнял за плечи, погладил шею и зарылся в спутанные прядки. — Я тяжелый, — шепнул ему на ухо Сима. Но теперь его собственный стояк упирался Ромке в живот. Это было очень смущающе. Но приятно. Настолько, что Сима, приподнявшись, просунул руку меж их телами и осторожно обняв оба их члена, повел горстью вверх-вниз. Рома шумно выдохнул, стиснул волосы, закидывая голову и сглатывая. — Для вчерашнего девственника ты… черт… — облизнулся, жмурясь, улыбнулся шало. Вокруг снова дрожал воздух, но это мерцание мало походило на вчерашнее. Как легкая рябь против девятибалльного шторма. — Я вообще-то девственником был только с тыла, — тихо рассмеялся Сима, а потом закусил губу, двигая рукою чуть резче. Свободной рукой он упирался в подушку у ромкиной головы, а чтоб не застонать в голос — губами вжался в ложбинку у основания его шеи. — Не суть. Раньше ты с мужиками не был, — Рома освободил его волосы и накрыл двигающуюся руку. Не мешая движению, кончиками пальцев мазнул по горячим головкам, размазывая смазку. — Минет с утреца? — облизнулся почти непристойно, остро блестя глазами. Сима в ответ только щеками полыхнул. — Со стыда сгорю, — выдохнул он, жмурясь. — Наверное, для первого раза и этого как бы многовато… Рома рассмеялся и, воспользовавшись замешательством Симы, легко опрокинул его на спину, нависнув над ним на руках. Втерся бедрами между его бедер, качнулся, создавая трение. Наклонился, целуя в губы, касаясь скулы, кончика носа, щек. Вжался сильнее, дыша почти со всхлипами. — Так… мне тоже нравится. — Ректор нас закопает… Арестов выкопает, выебет и закопает по-новой… — рвано выдыхал в поцелуй Сима. Как просто оказалось накрыть ладонями крепкую подтянутую ромкину задницу и волной подаваться навстречу каждому толчку. — Будет, по крайней мере, не обидно, — Рома опустил ресницы, длинно лизнул скулу, поцеловал шею и спустился до торчащего соска. — М-м-м… вкусный… — Ро… Ромыч… — вздохнул господин Бехерович, слегка царапая его ягодицы короткими ногтями. — Я… бля… сейчас вообще забуду, что вчера было. И разрешу меня снова… — Расслабь булки, — Рома сжал его бедра и отпустил. — Я не настолько садист, просто вчера не наигрался. — Не наигрался? — повторил за ним Сима, а потом усилием заставил себя расслабиться, раскинувшись на постели звездой. Трудно сглотнул, быстро облизнул стремительно пересыхающие губы. Потянулся, целуя Ромку, легонько прихватил зубами нижнюю его губу и отпустил, снова падая на подушку. — Ну давай поиграем. — И никаких возражений по поводу «малыша»? — Рома сверкнул глазами сквозь челку, поймал взгляд и, не отпуская, добрался до второго соска, одновременно опуская руку вниз. Правда, до возбужденного члена он так и не добрался, «забыв» руку на внутренней стороне бедра, в опасной близости. — М-м-м… потом, ОК? Я потом обязательно повозражаю, — вздохнул Сима, кусая губы. Очень хорошо. Сдался, тряпка. — Потом — уже неинтересно, — Рома оставил в покое свою игрушку и снова навис, глядя тяжело, жарко. — Хочешь? Меня. Глаза вспыхнули, но голодный блеск мгновенно скрылся под ресницами. Хочешь? Да. До головокружения. При одной мысли ведет. Будто проваливаешься в бездну. И зацепиться не за что. Потому что ромкин взгляд будто бы подталкивает в спину. Падай, Серафим, глубже падай. К черту все. — Хочу, — тихо, твердо, и ладонями по бедрам с силой, почти до отметин от пятерни. — До конца? — тихо, странно серьезно спросил Рома, наклоняясь ниже, шепча почти в губы. — А может быть иначе? — так же в губы шепнул Сима. — Десять минут назад ты отбрехался голодным желудком, — Рома улыбнулся. Потерся носом о нос и выпрямился на его бедрах. Облизнулся медленно, вызывающе. Скатился, вытянулся рядом, раскинув ноги. — Смазка под подушкой. У Симы дрожали руки, когда он свинчивал крышечку с тюбика. И еще больше дрожали, когда он, совсем уж для удобства, устроил ромкины ноги на своих плечах. А когда пальцами проникал в узкое тело — дрожали уже губы. Слишком непривычно все было. Не так как до сих пор. Потому что Ромка — не девушка. Потому что страшно было сделать не то, не так и вовсе причинить боль собственной криворукостью. — Не дергайся, — Рома тяжело сглотнул, перехватил его запястье, чуть замедляя. — Мягче, не торопись, я здесь и никуда не убегу. Иди сюда… Кажется, в глазах Симы отразилась паника. Кажется. Сима подался вперед, отпуская его, опустился сверху, обеими руками упираясь в постель, виновато тронул губами губы. — Прости пожалуйста… — Не за что просить прощения, — Рома поймал его поцелуй, долго ответил. — Только позволь, в этот раз я сделаю это сам, — набрал на пальцы геля, приподнял брови и, прикрыв глаза, мягко проник в собственное тело. — Все хорошо, Сима… сейчас… За «сейчас» и спустя пару вздохов последовал осторожный толчок. Пауза. И еще один. На секунду показалось, что горло разорвет от неслучившегося крика. И снова кружилась голова, не хватало воздуха, не хватало всего. Он не умел быть нежным. Не умел быть осторожным. Он не умел быть с Ромкой, но хотел. Отчаянно и безумно, и говорил об этом в поцелуе, горьким каким-то и терпким. Ромка зажмурился, стиснул его бедрами, обхватывая его руками. — Подожди… мне нужно привыкнуть. Только не убегай, не уходи, — шептал он горячо, лихорадочно. — Ты мне нужен, пару секунд всего подожди… Просто не бойся. — Прости, — в надцатый раз. Сима замер, повинуясь приказу его тела. — Прости, я не умею пока. Но ты ведь меня научишь?.. — Ты научишься сам, — Рома расслабился. Понемногу, но все же. Тело пускало глубже, дальше, под напором мышцы расходились, позволяя наконец войти глубже. Рома выдохнул, и вдруг дернулся, перевернулся, седлая Симу. Охнул от того, как головка проехалась по простате и склонился к покрытому испариной лицу Симы. Двинул бедрами сначала на пробу, а потом все смелее, поднимаясь и снова опускаясь. То еще зрелище: ходящие под кожей мускулы, эмоции как живой песок перетекают-пересыпаются изнутри, цветут ярким индиго, перламутром и пурпуром. То, как он опускается, как соприкасаются бедра, как упираются в грудь его руки, как прилипли ко лбу мокрые пряди волос… тесно, жарко, дышать все еще нечем, да и как-то не получается, особо если впиться губами в губы и гонять истощенный воздух между ними с жадными глотками… — Ромка… Тот замер на миг, сглотнул вязкую слюну. Поймал взгляд, улыбнулся шало и распластался на любовнике, обнимая. — Хочешь поработать сам? Теперь — можешь. По сдвоенной кровати удобно перекатываться, особенно придержав Ромку за спину, чтоб не дернулся и не навернулся нечаянно. И еще на удивление охрененное чувство, если все-таки подхватить его под колено. У него красивые ноги. Изящные ступни. И это почти фетиш. Кажется так называется фанатение от чего-то? Симеон Бехерович законченный фетишист и извращенец. И об этом он думал тоже, подаваясь бедрами вперед, проникая в его тело глубже, раз за разом жмурясь и хрипло выдыхая от полноты ощущений. — Да, Сима, да. — Физическое удовольствие, нарастающее медленно, словно нехотя, перетекало, переплавлялось в нечто большее. Сознание плавилось, реальность дрожала где-то на грани сознания, но… это было не страшно. А еще чувствовалось… что-то. Кто-то. Звенящим ощущением присутствия. Только Рома хотел Симу, чувствовать только его, его одного. — Сильнее. Пожалуйста, хороший мой. Еще. Сима заставил его стопой упереться в собственное плечо и щекой прижимался к точеной лодыжке, коснулся ее губами, улыбаясь, когда тонкие золотистые волоски пощекотали скулу. И продолжил двигаться, лишь наращивая темп. Кровь, кажется, закипела в жилах, и это тоже охуенное ощущение, от которого Сима был готов кричать. Рома не бился на кровати, но тело словно выгибало в дугу. Снова, и снова, и снова. Совершенно другие ощущения. Совсем. Не Анж, не Ваня. Сима. И от одного этого было так хорошо, что рассудок отключился за ненадобностью. Пальцы, судорожно стиснувшие простынь, разжались с трудом. На миг Рома замер, словно растерявшись, а потом накрыл ладонью собственный возбужденный член. — Не-останавливайся-только-не-останавливайся… Пока хватит сил, пока тело как заведенное раз за разом подавалось вперед, пока не прошило разрядом кажется, до самых кончиков поджавшихся пальцев, и снова и снова. Долго продержаться как-то не выходит. Хм, странно, почему же? Наверное, потому, что Сима видел, как входит в тело, видел сосредоточенное пылающее лицо Ромки. И это уже догнало, накрыло по второму кругу, заставляя ловить ртом горячий сухой воздух, пахнущий ими обоими. Рома кончал долго, мучительно, почти болезненно и сладко. Сжимался, утягивая за собой даже не в пропасть, а куда-то, что не имеет дна. Раскрывался до конца, делясь с миром и отбирая у него, окончательно впечатывая в себя и оставляя свой образ в Симе. До последнего вздоха, до последней капли. — Мой… Серафим… — Теперь можно проверять окружающий мир на предмет свершившегося апокалипсиса, — все еще подрагивающими губами выдал Сима, вытягиваясь рядом с ним на постели. Рома поморщился, натягивая одеяло почти на голову и сворачиваясь в клубок. — Стены целы. Потолок на месте. А на планары мне пока нельзя, — он медленно выдохнул, прислушиваясь к себе. Удовольствие плескалось где-то словно в стороне. А внутри гудело что-то… странное. Он чувствовал Симу. Чувствовал всего. И как саднит его задница, и как накатывается и уходит запоздалый страх. И все-таки было что-то еще. Что-то, что… держало? Тянуло? Как назвать то, от чего зудит внутри? Не сильно, но чувствительно. — Тогда в душ? Господи, душ для меня никогда уже не будет прежним, — покачал головой Сима, осторожно садясь на постели. Босыми пятками уперся в пол, вздохнул спокойнее. Пол на месте и по-прежнему деревянный. Уже приятно. — Без меня, — Рома прикрыл глаза, проваливаясь в себя еще глубже. Надо понять. Очень надо понять. — Заодно проверь, цела ли гостиная. И почему парни не ломятся в дверь с подколами. — Проверю, — кивнул Серафим. Да, вчера на адреналине было куда как проще. Да даже три минуты назад было в общем-то норм. Сейчас бы что-нибудь прохладненькое к первопричинному месту. В блоке было пусто и тихо. Стены на месте, потолок тоже. Ни одна вещь со своего места не сдвинулась. В общем и в целом все было нормально. Кроме того факта, что они были одни. Душ после вчерашнего тоже был цел и невредим. Любопытно чья работа. Кто-то же зарастил все трещины, при том начал прямо тогда, когда они закончили. Горячая вода малость расслабила. Но и неприятно защипала там, где обычно дикомфорта не возникало. Сам виноват. Ничего, в следующий раз будет уже проще. Чистенький, умытенький, даже растертый докрасна полотенцем, Сима вернулся в комнату и остановился у порога, разглядывая все еще валяющегося на постели Ромку. — Вставай, радость моя. Рома высунул нос из-под одеяла, несколько секунд просто смотрел, а потом потянулся и дернул Симу на себя, затягивая обратно в постель. — Не дергайся только, мне проверить кое-что надо, — потерся носом о шею, затих, прислушиваясь к себе, обнимая крепко, но осторожно. — Странно. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился тот, устраиваясь. — Не знаю, — приглушенно выдохнул Рома. — Но так близко от тебя… тише. Словно отпускает. Что-то знакомое, но понять не могу. Вчера ночью было что-то… знакомое. Черт… — Поработаем с проверкой расстояния? Насколько мне далеко нужно быть от тебя, чтобы ты начал беспокоиться и нервничать? — дыхание Ромки щекотало шею и Сима невольно поежился. Еще один заход был бы приятным, но очень несвоевременным. — Иди в душ. И пойдем жрать. Пожалуйста. — М-м-м… нет, это не то. В смысле, это не страх, что ты вдруг свалишь, — Рома вздохнул, но все-таки отпустил его. Сел в кровати, рассеянно ероша волосы и морщась от саднящего ощущения. — Это что-то другое, что факт твоего наличия рядом приглушает. Гадство… У меня хоть что-нибудь может пройти нормально? — одеяло он почти отшвырнул. Встал, хмыкнул, глядя на потеки на коже и, как был обнаженным, направился к выходу. — Жрать — это хорошо. Если мы доберемся до кафешки. Живыми. — У нас все еще есть шансы, — фыркнул Сима и, скатившись с постели, принялся оперативно наводить порядок. Сдернул перепачканные простыни, снова в стирку. Ну и хрен с ними. Пусть завидуют молча. Одевался быстро. Отчего-то осознание факта, что Ромка снова увидит его голым и это опять может закончиться постелью — смущало неимоверно. Ну и жрать хотелось, да. Рома вышел спустя долгих десять минут и, кажется, еще более загруженным, чем был. Но «инфернальностью» от него действительно не несло. Зато было что-то другое. Что-то, что «радовало» ничуть не больше. Оделся Силиверстов тоже не особо быстро. Рассеянно замотался шарфом, провел пальцем по припухшей губе и вдруг резко остановился у порога, не донеся руку до дверной ручки. Словно что-то вспомнил. Или понял. — Это Айвен, — выдохнул почти потрясенно. — И Матей. И Аян, — он резко обернулся, глядя почти испуганно. — Какого черта?! — Не понял, — нахмурился Сима. — В смысле? Ты что, хочешь сказать, что то предложение… что старшие все-таки всунулись в связку?! Но как? Какого… блядство, прости, боженька. Что… Аян понятно, ты его якорь? Или он твой? Блядь, путаю постоянно, прости. Но эти двое? — Не знаю, — Ромка зажмурился на миг. Почти по-детски. — С Айвеном я спал, но с Теем и Аяном — нет. И Аян, кажется, запечатлился на Фрея, так что не должен. Тогда уж Анж, но я его не чувствую… так, — он с чувством выругался. — Анж тебя за Ваню зароет, — поджал губы Сима, но все-таки открыл дверь и шагнул в коридор. — Санада вроде тихий. Но хрен его знает, сумею ли я отбиться от всей компашки старших. — Тей меня сам зароет, я же к нему никаким боком, — Рома усталым жестом потер лицо и вышел за порог. Осмотрелся и тихо присвистнул. Весь холл перед их блоком был как только что отремонтированным. Кажется, даже гобелены — и те стали ярче. — Знаешь… кажется, мне уже страшно. Что мы вчера натворили, что пришлось делать капитальный ремонт? — Да еще и ускоренно-планарным методом, — Сима попинал новый ковер на полу, окинул взглядом новую вешалку, новые, без единой царапины, двери… — Наверное, мы все-таки устроили глобальный пиздец, Ром. — Угу. И меня удивляет, почему мы все еще живы. И где наши парни, — Рома хмуро оглядывался. — Все еще хочешь навестить кафешку? — Ромыч, у нас выбора нет, в противном случае к нам в блок зайдут с ноги, — возразил Сима. — Не дрейфь. Все норм. Если все было бы херово, нас бы уже поставили в известность. Если, конечно, не случилось так, что ставить нас в известность просто НЕКОМУ. — Намекаешь, что всем хана пришла? Придурок, — бросил Рома, поднял шарф повыше и, схватив Симу за руку, потащил за собой. — Круче нас, конечно, только твой любимый Айсберг и яйца, но не до такой степени. Просто занятия могли и не отменить и тогда на парах все. И у нас есть шанс проскочить незамеченными. И прожить лишние пару часов. Надеюсь, старшие тоже на занятиях, встречаться с Анжем у меня нет никакого желания. — Прикинь, приходим в столовку, а там — тупо все. Здраааасьте вам, добры молодцы, сука, натвориииили с три короба наворотиииили… — паясничал Сима, старательно запихивая зарождающуюся панику подальше. И ведь не за пиздюли потенциальные страшно. За то, что на самом деле именно что хана вполне может быть. Он и сам старательно ежился в пуховике, пытаясь зарыться носом в высокий ворот-стойку. — Не, херня, Ром. Анж тебя любит, так что пиздить не станет. Наверное. — Анж любит Ваню, — хмуро выдал Рома. — И это блядская аксиома. И будет он меня пиздить или нет — зависит исключительно от того, как сильно мы с его оператором связаны. Я Ваньку чувствую. Не так сильно, как во время секса, но чувствую. Только мне вот это присутствие ну совсем не нравится. Все равно что групповуха. И это уже ни хрена не прикольно. Снова снег. Вершины гор будто в туманных шапках. Красиво до одури. Ставшие привычными и такими родными корпуса — целехоньки. Правда и выглядят только что отстроенными. А двор чистый до такого состояния, будто на самом деле этот вот падающий снег — первый после долгого жаркого лета. — Ну нах… — с облачком пара выдохнул Сима. — У них там шею свернуть с их любовями можно. Анж любит Ваню, но трахает все что шевелится. Наверное, если б мог, добрался б и до задницы Амфимиади или Лемешева. А то и до обоих сразу. — Просто он такой. Он секс любит, вот и все. И ему нравятся красивые люди, — Рома оглядывался почти насторожено. — Но за Ваню действительно убьет. — Тут вообще-то красивые люди пачками, если ты не заметил. Узнаем насчет занятий? — Сима рванул дверь в административный корпус, пропустил вперед себя Ромку и шагнул внутрь. Ну точно в клетку к тиграм. Здесь не было тихо. И спокойно не было. Здесь были студенты, кураторы. Кое-кто на них даже оборачивался поглядеть. Но табло рихтовать вроде никто не намеревался. По центральной лестнице в холл сбежал Карим, секретарь Линдстрема. Широко улыбнулся, махнул рукой, приглашая обоих следовать за собой. — Нам пиздец? — нагнав его на ступеньках, спросил Сима. — Расслабьтесь, никто гробить ваши гм… молодые растущие организмы не собирается. Просто с вами хотят поговорить. — Раз-два-три по почкам… раз-два-три по печени… потерпи, браточек… — И к чьему присутствию нам готовиться? — Рома напрягся. — Да никого нового, — рассеянно пожал плечами Карим. — На манеже все те же. Ну Гилрой приехал, так он тут скоро пропишется совсем. Марка он забирает, но малой его останется, с вами учиться будет, куратором его Лемешев будет. А так… Арестов, Линдстрем, Амфимиади, Лемешев. О, и оператор ректора. Ммм… Натан, — красавчик-секретарь восхищенно щелкнул языком и вздохнул, точно мечтал прям-таки о Натане. — Ну да, все те же, — перед дверью в приемную Сима чуть притормозил, и вошел первым, точно закрывая собственной спиной Ромку. — Даже пожрать не дали, — тот только вздохнул, глядя на взрослых почти с вызовом. — Считайте это своим наказанием, господин Силиверстов, — Марек выглядел бледно. И устало. — Вы ослушались. — С каких это пор снова разрешены пытки? — Рома набычился. — Тише, Роман. Не думаю, что это надолго, — Деймос улыбнулся. — Но есть вопросы, которые нам нужно решить. И чем быстрее, тем лучше. Я так понимаю, ваша… настройка закончена? Рома оглянулся на Симу, и его щеки окрасились легким румянцем. — Ну, можно и так сказать. Судя по обновленному интерьеру, об этом теперь весь филиал в курсе. — Почти, — Марек сложил пальцы домиком и уперся подбородком на кончики. — Вы доставили нам парочку проблем, мальчики. — Блин, ну все ж обошлось? Никто ж не помер? — выпалил Сима прежде чем сумел себя удержать. — Если не считать Марка, который сейчас в медпункте по причине истощения, мистера Шеннона, который находится там же, мистера Блэкберри, находящегося по указанным координатам по тем же причинам, — с легкой иронией в голосе припечатал ректор. — Да, в общем и целом все живы. — Вам стоило подождать аккурат до сегодня, парни, — вздохнул Александр, как всегда облюбовавший подоконник. — Это было несложно. На сегодня мы завершили бы установку щита-прикрытия, и вы могли бы кувыркаться сколько угодно. — Не вам судить о том, что сложно, а что нет! — вскинулся Рома. — Если вы избежали этого, то я рад за вас! — Роман… — Гилрой подался вперед. — Давайте эти вопросы оставим на потом. Есть более актуальные. И самый первый — как вы чувствуете себя? — Отлично. Просто лучше некуда, — буркнул тот. Кажется, даже его волосы стали похожими на иголки. Маленький разозленный ежик. — А на планарах? — Мне туда соваться запретили. — Попробуйте сейчас. Мистер Бехерович, вам лучше к нему присоединиться. Рома недоверчиво покосился на него, перевел взгляд на хмурого Арестова и прикрыл глаза, мгновенно погружаясь на уровень с вероятностями… И что-то здесь было по-другому. Что-то было совсем не так. Он видел нити вероятностей. Яркие, тонкие и толстые, призрачные или, наоборот, плотные. Они были похожи и на сгустки мрака, и на искрящиеся ленты. А еще он видел, как к нему тянутся… Эта алая лента — Сима. Его ощущение. Его тепло. А вот это… Холод, туман — это… Айвен? Его нить обвивалась вокруг запястья. Невесомая, но странно чувствительная. А это.? Словно сотканная из сотен и сотен стрелок, ведущая куда-то далеко, теряющаяся вдали — это Аян? И Матей. Да, Матей. Его нить сделана словно из кусочков зеркал. И они все словно пеленали его, держали. Не душили, но он чувствовал их вес. Клетка. Это чертова клетка. — Не, я не понял… — Сима был здесь. Удивительно, как легко ему удалось провалиться сквозь уровни и достичь вероятностей. Его алая лента из груди соединялась с грудью Ромки. Не рана, не цепь, просто лента, которая ныряет прямо в плоть. Вот его никто не связывал и не держал. Здесь золотые кудряшки впрямь были золотыми и выглядели жесткими, как металлическая проволока, а светлая кожа казалась перламутром. Ну и глаза. Глаза вообще ни разу не были симиными. Ни белков, ни радужки. Тяжелое душное золото. — Схули это все? — Связь, — откуда-то появился Викинг. Ему повезло выглядеть более по-человечески, что ли. — Которая поддерживает и контролирует. Любопытно только, Роман, отчего вы связаны с группой Михновского? — Что-то не заметно, что ваша группа вас держит, — огрызнулся Рома. — Это не группа, это цепи. — Мы знакомы много лет, и мы не… являемся настолько специфичной группой, — Лемешев здесь виделся серебристой искрой. Не его уровень, не его профиль. — Но да, поначалу было сложно. — Не лгите, — Рома попытался избавиться от «оков», но ничего не получилось. — Это не то. Я чувствую Симу. И мне хорошо. А это… Я хочу от этого избавиться. — Тише, Рома, — искорка-Лемешев закружилась вокруг него, на секунду замерла, устроившись на кончике носа. — Ром, — Сима потянулся и обнял его, точно пытаясь успокоить зарождающуюся истерику. — Спокуха, не это… а то еще чего порвешь, и Анж потом нас на лоскуты распустит. — Да он счастлив будет! — Рома дернулся. Так, как только можно сделать на планаре. По туманной нити прошла словно судорога, и перед Ромой появился Айвен. — Рома… — его голос был бесплотным, но чувствовалась на дне боль. — Хватит. Пожалуйста. Ты меня… разрываешь. — Рома! — появившийся Анжей больше походил на ураган. Яростный, бешенный. — Прекрати. Перестань. — Если бы это был не планар, если бы это была реальность, поляка бы трясло. От боли. От ужаса. От перехлестывающих эмоций. А в следующую секунду их всех словно ослепило. Что-то яркое, жаркое, злое. Ослепило, почти обожгло, протащило и выкинуло в реальный мир. Рома покачнулся и осел прямо на пол, закрывая лицо ладонями. Его затрясло, кажется, он даже дышал с трудом. — Когда…. когда все это уже закончится… — Простите, мальчики, это было грубо, но необходимо, — в голосе Гилроя звучала настоящая вина. — А закончится… Чтобы разобраться со всем этим, мы здесь и собрались. — Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались… — протянул Лемешев. Сима присел на корточки, подхватил Ромку, помогая подняться на ноги. На преподавателей он не смотрел. Просто сосредоточился на привычных действиях. — Нет, Симеон. Это не так. У тебя все мысли написаны на лице. Нет, мы не считаем вас самой большой проблемой филиала, — Линдстрем жестом пригласил обоих присесть. — Ничего и никогда не проходит гладко. Проблемы есть всегда и у всех. Разные. Мы, преподаватели, здесь для того, чтобы помогать вам. Растете и меняетесь вы самостоятельно, но вот чтоб не случилось непоправимого мы и нужны. — И чем же вы нам сейчас поможете? — наконец изволил поднять на него взгляд Сима. — Освободите его? Не покалечите Ваньку? Успокоите Анжа? Я так понимаю, мы тут жуткий пиздец устроили вчера, да? — Достаточный, чтобы парочка убеленных сединами мужчин вновь вспомнила вкус острых ощущений, — Гилрой неожиданно улыбнулся. — Но сейчас нам всем нужно успокоиться. Может, перерыв будет вполне кстати. Сходите в кафе, мальчики. Поешьте, успокойтесь. А мы пока с вашими старшими товарищами побеседуем. Господину Михновскому, например, как мне кажется, сейчас это просто необходимо. — Отличная идея, — еле слышно выдохнул Рома, прижимаясь к Симе в безотчетном поиске обычного тепла. — Разрешите идти? — Разрешаю. И побольше шоколада, сейчас он вам необходим. — Надеюсь, нас там не овациями встретят, — Сима потянул Рому за собой, представляя сколько раз придется выписать по хлебалу. — Не волнуйтесь там, Симеон. Лицо попроще и не напрягайтесь так. Через запечатление со слиянием проходят все. Просто у вас спецэффекты круче оказались, — Лемешев подмигнул и ободряюще улыбнулся. — Это, бля, вселяет уверенность, — мрачно протянул младший оператор прежде чем скрыться вместе с Ромкой за дверью.