И.С.Т. - 2. Обратный отсчет

— Ты, конечно, не покойник, но выглядишь все равно не блистательно, — бледный, не выспавшийся Пашка, всю ночь проторчавший в библиотеке, теперь сидел в кресле возле постели Марка. — Хорошо хоть разговариваешь и глаза открыл. Я уж думал все, отбегался Марк, достанется мне твоя комната, твои шмотки и твои коньки. — Размечтался, — прохрипел тот, оглядывая себя и Пашку. — Так просто ты от меня не отделаешься. Судя по всему, филиал даже цел. Правда, как я слышал, врачи матерились, что коек не хватает. Ты как? — Да что мне станется? — фыркнул Пашка. — Жив-здоров. Остаюсь тут, а тебя Генри забирает. Так что твоя задница в безопасности и эти четверо извращенцев до нее не доберутся. Приходил, правда, поныть пацан, которого ты вытянул, пока он латал жилой корпус… виноватым себя чувствует. Чуть в обморок не хлопнулся, когда тебя под капельницей увидел. Марк нахмурился, вспоминая. — А, малыш-материалист, — улыбнулся, откидываясь на подушку. — Он будет в порядке. У него… хорошая поддержка. И с «извращенцами» я бы пообщался. Я знаю, что ты от них не в восторге, но я видел их возможности. Для тебя это отличный шанс набраться опыта. — Нихрена ж себе малыш… выше меня ростом, — Пашка поковырял носком кроссовка кафелину на полу. — Тебе так надо с ними покувыркаться? Ну так и покувыркался б, когда время было. Теперь все, хер тебе, Генри заберет и все… — Считаешь меня шлюхой? — голос Марка похолодел на пару градусов. — Я не ложусь в постель с первыми встречными, после суток знакомства, — он отвернулся, кусая губы. — Я думал, ты меня знаешь. — Я думал, что я много чего знаю, — в горле снова отвратительный ком, а осточертевший невидимый ожог на груди уже, кажется, проплавился до костей. — Ты это ты. Взрослый половозрелый охуеть какой красивый парень. И кто я такой чтоб тебя осуждать, обсуждать или пиздеть о тебе вообще… — на секунду он задохнулся от боли. На глазах выступили слезы, которые он поспешил сморгнуть как можно незаметнее. Не хватало еще чтоб Марк заметил. Достаточно с него откровений. — Добро пожаловать во взрослую жизнь, — Марк смотрел на него тяжело, с тревогой. А потом потянулся, касаясь волос. — Что не так, Пашка? Тебя трясет. И тебе плохо. Почему? — Ревную! Тебя к извращенцам! — выдал тот, подбирая под себя ноги и мгновенно съеживаясь. Марк покачал головой и вдруг привлек его к себе. — Я поздравил тебя со взрослой жизнью? Забудь. Паша… Никто меня у тебя не заберет. Обещаю. Пашка заскулил, пытаясь отстраниться. Под зажмуренными веками плыли алые круги, перемежаясь с черными звездами. — Все вэлл, все ок, ну, блин, нормально все. Просто ты свалишь, Генри свалит, а мне тут тусить с твоим малышом-материалистом в комнате извращенцев… я на тебя не похож, конечно, и моя жопа не столь хороша. Но считай, что я напрягся и, блядь больно… — Никто тебя не тронет. Без твоего согласия — точно. Это не Мадрид, здесь все по-другому. Они бешеные, но не насильники, — Марк только сильнее стиснул руки. — Это не ссылка и не конец света. Просто не нарывайся, и все будет нормально. И если что — сообщи обязательно. Не хочешь мне — так кураторам. Они здесь и правда другие. У нас бы этого уникума сдали Совету еще при первом чихе, а эти… прикрывают. Все будет хорошо, Паша. Плечи и грудь горели так, что Пашка застонал. Забился, вырываясь, выкручиваясь из его рук. Кипятильник в жопу, наверное, таких эффектов бы не дал. Надо было эту гребаную страницу в комнате оставить! Больно-больно-больно… и больнее становится именно когда к нему прикасаются или он сам слишком эмоционирует по поводу… любимых людей. Что за херь? — Ты и Генри — последние люди, к которым я с проблемами сунусь, — судорожно выдохнул он. — Спасибо за беспокойство. Телефон завибрировал в кармане. Музыка догнала спустя три вздоха. Квиновская — мама. Генри растрепал? Не, не стал бы точно. Значит, звонили из Мадрида и родители в курсе. Только раньше, чем он успел ответить, в палату вошел, а, вернее, почти ввалился Генри. С телефоном в руках, бледный, а за плечом маячил испуганный медик. — Марк, собирайся, мы уезжаем, — он говорил резко, быстро, почти отрывисто. — Павел, за пределы филиала без моего разрешения ни ногой, ты меня понял? — Генри, что случилось? — Марк спорить не стал. Отстранил Пашу и принялся споро переодеваться, хотя было видно, как тяжело ему это дается. Все-таки сил он потратил немало и восстановиться не успел. — На вашего отца напали. Покушение или пытались похитить — неизвестно. Кто — пока тоже. Поэтому мы едем домой. И нет, Паша, сейчас тебе лучше остаться здесь. И никаких споров. — Он… — голос Марка дрогнул. — С ним все в порядке? — Отделался легким испугом, если верить Марине. А ваша матушка никогда не страдала тягой к приуменьшению. Так что я склонен ей верить. Но на всякий случай ее и близнецов, вместе с вашим отцом, перевезем в другое место. — ЧТО?! — телефон больше не разрывался. Напротив, молчал. Даже пропущенный вызов не отображался. То ли откорректировали событие, то ли мгновенно отреагировал оператор сотовой связи. Пашка взвился с места как ужаленный, побледнев от затопившей тело боли. Покачнулся, хватаясь за Генри, за малым не повиснув на нем, выровнялся, пытаясь успокоить напрочь сбитое дыхание. — Нет! Этого не было в вероятностях!!! Этого не было! Ты не можешь так поступить со мной! — Могу. И поступлю, — Генри придержал его, а потом взял подбородок пальцами, вынудив закинуть голову и посмотреть в глаза. — Мы не знаем кто, что, зачем и почему, Павел. Ты хороший теоретик, но практического опыта у тебя почти нет, поэтому ты остаешься здесь, под защитой филиала и с шансом прокачать твои практические навыки. Это не Мадрид, здесь никто не будет оглядываться на твоих родителей, Совет и прочие условности, но только здесь из тебя сделают настоящего технолога-оперативника. Думаю, ты и сам уже об этом догадался. Дурная боль разрывала тело. Дурные мысли взрывали мозг. Родители любили его. Он бы сам себе соврал, если б сказал, что не любили. Просто по-своему. Из них двоих именно Марк был их сокровищем, пока не родились близняшки. А когда стали известны результаты теста, Марк мгновенно поднялся на недостижимые высоты. Охуенный, непогрешимый, прекрасный Марк. О, Пашка какое-то время ненавидел его. И так же горячо любил. И почти ненавидел родителей за то, что дали предварительное согласие на его запечатление в случае если дар окажется слишком… большим. Родители отдали все свое внимание младшим. Марк блистал в филиале. Генри… Генри всегда пропадал где-то. А его предоставили самому себе. И вот теперь злость и ненависть стремительно таяли, потому что однажды Пашка Мацура может проснуться совершенно и непоправимо одиноким. Потому что единомоментно может не стать ни отца с матерью, ни близняшек, ни Генри, ни Марка. Это не истерика. Это что-то намного, намного страшнее. Потому что боль когтит сердце. Потому что все, на что он оказывается способен — обеими руками обвить талию Генри, бросить отчаянный взгляд на брата и неловко, неумело накрыть губы Генри своими. Да пусть это дурацкое сердце уже остановится! Пусть уже остановится… пусть… — Паша… — потрясенно выдохнул за спиной Марк. Генри опешил, но взял себя в руки быстро. Отстранил, стиснув плечи и глядя в глаза. Без отвращения или брезгливости. Без всего того, что могло сиять в его зрачках. — Остановись, Павел, — негромко сказал он. — Я — не тот, кто тебе нужен. Ты сам это скоро поймешь. И я тебя не брошу, не оставлю, даже если сейчас ты мне не веришь. Еще слишком рано для отчаяния, малыш. Все только начинается. Просто позволь этому случиться само собой. — Да… конечно… — Пашка отшатнулся, вырвался из его рук. Пошатываясь, как пьяный, шарахнулся к двери. — Пожалуйста, сделай так, чтоб мы больше не виделись. Никогда. Прости, что родился твоим племянником, Генри. Бежать он не мог. Хоть и очень хотел. Не сумел бы просто, даже собери он все оставшиеся в теле силы. Неловко выбрался, так и не закрыв за собой дверь, побрел по коридору, ладонью опираясь о гладкую стену медблока. До слез, до воя больно. И чем больнее в мыслях, тем интенсивнее становится боль физическая. Может, это как его… инфаркт? Обширный, с воооот таким рубцом. Может и так… Пожалуйста, никогда не появляйся больше. Никогда. — Отвратительно выглядишь, парень. — Голос был незнакомым. — С тобой все в порядке? …На этот раз рубашка была черной. И даже не атласной. Может, поэтому золотые побрякушки в вырезе на смуглой коже смотрелись так… интересно. И черных подпалин на рыжих волосах, кажется, было меньше. Зато большие кольца в ушах были на месте. А черные глаза словно не имели дна. Как там его Ягодка назвал? Михей. Точно. Он придерживал Пашку осторожно, но крепко. И смотрел требовательно, с кривящимися в улыбке губами. Ждал ответа. Словно ему было не все равно. — Трудное утро, — просипел Пашка, каким-то совершенно запредельным, сверхчеловеческим усилием вынуждая себя оставаться в вертикальном положении. — Не самые веселые новости. — Парень стоит рядом. Поддерживает. А язык не поворачивается ни спасибо сказать, ни попросить о помощи и довести хотя бы до кафешки. Боль глубоко внутри достигла высокого звенящего крещендо и… оборвалась. Исчезла, оставив его, задыхающегося точно после дикого забега, взмокшего, хватающего широко раскрытым ртом воздух. И совершенно обессиленного. Хоть ложись прям посреди коридора на пол и все. — Бывает. — Спокойствие. Накрыло, обняло на миг и отхлынуло. — Ты со стороны медпункта, не сбежал, случайно? А то на ногах еле стоишь. Может, тебя вернуть? — Нет, — Пашка покачал головой, а потом качнулся всем телом. Ну точно пьяный. Только здесь пить нельзя вообще ничего. Как и принимать какую расслабляющую дурь. — Мне б в кафе. Кофе хочу. Не жрал еще ничего. Со вчера. — Откуда ты вообще такой взялся? — Михей, который, кстати, так и не представился, подхватил его, качая головой, и повел за собой к выходу. Игнорируя любопытствующие взгляды, фактически протащил его до кафе и устроил за столиком. — Здесь, конечно, самообслуживание, и я тебе не официант, но меня отец учил, что если делать доброе дело, то делать до конца. Кофе — не еда. Что еще? — По переводу я тут… — без боли было хорошо. Без боли он видел и подмечал так много, как не видел и не подмечал никогда в жизни. Он прислушался к собственным ощущениям. Шокированный организм еды не просил. Настоятельно требовал сна и чуточку покоя. И еще дергался о том, про происходит дома. Что с отцом, куда перевезут маму и малявок. Что будет с Марком. Вернее… с МаркО. Это для удобства он Марк. А так — МаркО. — Боюсь, если что съем — вывернет… так что если будет мусс крем-брюле, буду рад. — Кашку, малыш. Обычную кашку. Мусс есть будешь, когда в желудке будет еще что-то, кроме пустоты, — Михей усмехнулся, отвернулся и уже отошел, когда вдруг остановился, глядя на него из-за плеча. — Как зовут тебя, мученик? — Павел, — на автомате ответил Пашка, подняв на него взгляд от столешницы. Боли нет. Это должно что-то значить. За минувшее время он привык к ощущению того, как проедает страница его плоть. И вот теперь вдруг боли нет. — А тебя? — Михей, — тот обозначил улыбку и ушел к стойке, оставив его одного. Немного поболтал с кем-то из знакомых, улыбнулся парню на раздаче, досадливо поморщился, когда прядь волос зацепилась за серьгу и упала на грудь и, в общем-то, больше не казался таким уж фриком, как на первый взгляд. Хотя, когда он вернулся с подносом, на котором действительно стояла тарелка с кашей, стакан молока и блюдце с крохотной булочкой с помадкой… хотя кофе там тоже был. Правда, стоило ему поставить поднос на стол и устроиться рядом, как кофе оказался в его руке. — Ешь. — Спасибо. — Овсянка, с фруктами и медом. Завтрак космонавта. После первых двух ложек желудок осторожно заурчал. Потом — попустило. — Нафига тебе все эти побрякушки? — Пашка нахмурился. Дурацкий вопрос. Вообще дурацкий способ заводить разговор. — Я просто когда в прошлый раз тебя видел, ты весь прям как Локи. В зеленом и золоте был. — Я его фанат? — Михей вскинул бровь, хмуро глядя на дно своей чашки. — Когда я был маленьким, то вел себя странно. И бабушка навешивала мне амулеты. Брала украшения, говорила Слова, зачаровывала. Цыганская магия. Некоторые помогали, некоторые — нет. Я к ним привык. Они всегда со мной. Не дают забыть, кто я. И мне нравится все блестящее. — Ты цыган? — Пашка даже есть перестал. Глотнул молока, вздохнул. Отчего-то в голову лезла старая песенка из допотопного фильма. Выглянул месяц, и снова Спрятался за облаками. На пять замков запирай вороного — Выкраду вместе с замками! Строки бегали по кругу, точно зацикленные, на рипите. Почему этот факт удивил его сейчас? Вроде как раньше об этом ему уже говорили? Кажется. Или это просто состояние аффекта? — А что, не похож? — черные глаза ожгли поверх края чашки. — Хотя не то, чтобы чистокровный. Кто-то из предков явно нагрешил. Ешь. И, может, в качестве награды я даже разрешу тебе глотнуть кофе. — Такое великодушие, — просипел Пашка. — Может, даже из своей кружки. — Он снова носом уткнулся в тарелку, подгребая ложкой больше кусочков манго. — У нас как бы предубеждение к цыганам. Ну, знаешь, спрячь за решеткой ты вольную волю, выкраду вместе с решеткой… Михей хмыкнул, отвел взгляд и надолго замолчал, лениво гоняя остатки уже остывшего кофе в кружке. — Что есть у тебя такого, что ты так боишься этого лишиться? Деньги меня не особо интересуют. — У меня ничего нет, — пожал плечами Пашка. Чуть подрагивающими пальцами завел за ухо непослушную светлую прядь волос. — Что было — отдал сам, только все равно оно все оказалось не нужно. Так что у меня ничего нет. — Ничего, кроме предубеждения, — Михей откинулся на спинку стула, оглянулся, покусывая губы. Четкий профиль, на удивление правильный, разметавшиеся волосы. Он сам был похож на свободу. — Кофе? Какой-то странный разговор. У него должна быть самая натуральная истерика из-за того, что кто-то пытался выкрасть отца. Его должно страшно плющить по причине Генри и Марка. А он сидит и говорит о странном со странным типом. — То есть, ты согласен забрать у меня хотя бы предубеждение? — Пашка протянул руку. Даст или не даст? — Я цыган, хоть и полукровка, — Михей повернулся к нему. — Не думаю, что твое предубеждение я смогу потом выгодно перепродать, — он качнулся вперед, взял его за руку, перевернул ладонью вверх, ногтем прочерчивая линии. — Позолотишь ручку? — То есть кофе я не получу? — отнимать руку, когда по факту сам протянул ее — глупо. Как ни крути. Тем более, что вот прямо сейчас боли нет. Она переплавилась в удивительную легкость. Почти фантастически четкую картинку. Когда все кристально чисто. Ярко. Понятно. Михей замер и медленно отпустил его руку. Откинул прядь волос назад и встал. — Получишь, обычно я свои обещания выполняю. Какой? — Твой, — Пашка снова протянул ему руку. — Так чем тебе ручку позолотить? Я в отличие от тебя не ношу побрякушек. Михей опустил взгляд в свою чашку. — Он остыл. И его почти не осталось. Я принесу еще. И… забудь. Талант к гаданию бабка мне не передала, — он отошел и вернулся через несколько минут с чашкой, которую поставил перед Пашкой. — Пожалуй, мой лимит добрых дел на сегодня исчерпан. Теперь с тобой все будет в порядке? — Вероятно да, — негромко ответил Пашка. В груди кольнуло. Не боль. Так, просто предчувствие боли. — Спасибо. Ты оракул? Я имею в виду твой дар. Ты оракул? — Я же сказал, что гадать не умею. Так что нет, не оракул, — Михей сунул руки в карманы, качнулся с пятки на носок, ловя золотом серьги солнечный отблеск. — Я оператор. Мне пора. Всего хорошего, Павел. И не забывай есть что-нибудь, помимо кофе, проживешь дольше. — Обещаю постараться, — медленно кивнул Пашка. Оператор. Поэтому Генри оставляет его здесь? Поэтому сказал ТАК?! Не сенегалец, так кто-нибудь другой. Мордахой посветлей. Пусть даже экзотичный. Наверное, стоит свалить. Когда Генри уедет. Выждать пару дней и сделать ноги. Мать с отцом переживут. Семейство корректоров уже справилось с рождением оракула. — Хорошего дня. — Хорошего, — Михей улыбнулся уголками губ и, подхватив свою чашку с недопитым кофе, отошел, оставив его наедине с посудой и своими мыслями. — В новостях ничего, — Линдстрем свернул окно новостного портала и отодвинул ноутбук на край стола. Было приятно ради новостей не лезть в «эфир», а обратиться к локальной сети в Интернете. Скоропостижный отъезд Гилроя и младшего корректора малость подпортили планы. Странно было то, что вероятности были чистыми. Ни намека на влияние или попытки корректировки извне. Ни намека на то, что в Совете заметили их манипуляции с Абсолютом. Ни единого намека на «охоту на ведьм». Мацура-старший растворился, залег на дно вместе с семейством. Но если вдуматься… Работал он над весьма щекотливой темой. И если пофантазировать и попытаться соединить два и два — можно получить очень интересные выводы, которые, увы, никакого подтверждения покуда не имели. — Без Генри нам будет сложно удержать щит. Мы уверены в том, что будем откатывать Анжея? Я спрашиваю сейчас для протокола, если что. — Ты готов нести ответственность за его смерть? — Натан перебирал тонкие брошюры на столе. — Если я правильно понял, ничего особо не изменится. Роман от своих якорей не избавится, просто мы поможем сформировать эту связь без вмешательства Анжея и без их разрыва. — Я несу ответственность за все что происходит в филиале, — Гейр зажмурился, откидываясь на спинку кресла. — Но не готов попрощаться с группой Михновского в любом формате. — Значит, мы их откатываем, — Натан выдохнул, аккуратно сложил брошюры в сторону и повернулся к Гейру лицом, опираясь бедрами о край стола. — Почему ты так не хочешь этого делать? — Это не так, — Линдстрем так и не изменил позы. — Сейчас существует единственная вероятность для поляка. Она выверена и статична. Она — существующий узел, который не позволяет ему больше творить непотребства и впадать в крайности. Это перегиб, конечно, но… мне как куратору не придется болеть головой за его промахи. Как бы цинично это не прозвучало. Я упрощаю, но такой расклад существенно облегчает существование мне и всем, кто будет с ним работать. — Если бы это был узел, откатить бы его не могли, — возразил Натан. — Я понимаю тебя, но посмотри на это не как куратор. К тому же даже его статика не так четка и ясна. Слишком много зависит от одной единственной вероятности. И слишком многие. Если с ним и Айвеном что-то случится, Рома лишится одного из сильнейших своих якорей. Я изучил их связи, самая сильная связь у него действительно с Иваном. Потом — Аян. И только потом Матей. И я вовсе не уверен, что хроник и материалист смогут удержать оракула, в связке у которого его истинный оператор. — Считаешь, что я не подхожу на роль разводящего Апокалипсиса? — Гейр поднял на него взгляд. — Я чувствую, что начинаю выдыхаться, Натан. Я устал и ничего с этим сделать не могу. Слишком сильно выматывает меня этот дурдом. Хоть я и люблю этих прекрасных детей, я просто чувствую, что они медленно, но уверенно, меня убивают. — Этот дурдом когда-нибудь закончится, — Натан подошел к нему, положил руку на лоб, отводя волосы. — И недели отдыха нам всем было мало. Просто доверься тем, кто рядом с тобой. Они любят «этих прекрасных детей» не меньше и всегда готовы помочь. Мы — единственные, кто стоит между этой парочкой и Советом. И не мне тебе говорить, что сделают с ними, если мы не сумеем их прикрыть. — По этой причине я все еще здесь и все еще работаю. Потому что на моем месте любой другой уже сдал бы пацанов во избежание вероятных катастроф, — пожал плечами норг. Натан покачал головой, с коротким выдохом. — Я не могу тебе помочь, да? Не я тебе сейчас нужен? — Давно знаешь? — юлить бессмысленно. Как ни посмотри. — С учебы, — Натан улыбнулся чуть грустно, но без горечи или ревности. — Видел как-то. Сначала решил, что пора собирать вещи, а потом все-таки включил мозг. Дейм уже был с Сашкой, а он не из тех, кто ходит налево от того, кого любит. Но сейчас он тебе нужен. — Я не привык быть слабым, Натан. И не привык валить собственные слабости на плечи других. Пусть даже этот другой — мой якорь, — Гейр закусил губу и отвел взгляд. — Якоря для того и нужны, чтобы удерживать нас. Мой якорь — ты. Хочешь сказать, что если бы я пришел за помощью к тебе, ты бы посчитал меня слабым? — Натан вскинул бровь, чуть насмешливо улыбаясь. — Даже металл ржавеет, Гейр. И если тебе нужна поддержка — то не стоит отказываться от нее. — Тогда… я посижу немного. Мне надо бы наверное приготовиться… тебе тоже… нам предстоит тяжелая работа. И, Натан… спасибо тебе. — Тебе нужно отдохнуть, Гейр, — тот склонился, мягко поцеловал в колючую щеку и вышел, оставив ректора в одиночестве. — Отвратительно выглядишь. — Деймос. И щелчок замка. Мягкие шаги, не кошачьи, они слышны, но удивительно гармонично сливаются с дыханием и стуком сердца. Так, что почти не заметны. — Ну спасибо, — усмехнулся Линдстрем. — Еще немного и студенты сочувствовать начнут, и шоколад из кафе таскать… -Ты же знаешь, что комплиментов от меня не дождешься. И кто еще скажет тебе правду, как не я? — Деймос остановился перед ним, глядя сверху вниз в уставшие глаза. — Сколько ты уже на планарах безвылазно? — Четвертые сутки серфинга, — Гейр поднялся из-за стола, обошел его и остановился рядом с греком. — А продержаться надо еще хотя бы день, чтоб отследить все возникающие вероятности. Ты же знаешь, этого я никому не доверю. Дар Натана в этом плане недостаточно развит, увы. — Я, конечно, не оракул, но ты уверен, что ошибка от усталости будет лучше? — Деймос нахмурился. — К тому же… нужные вероятности планар тебе не покажет, пока не придет время. Да, я тоже сторонник идеи о собственных планах тонкого мира, — он погладил морщинку, залегшую на лбу. — Гейр, тебе надо отдохнуть. Без хотя бы пары часов обычного сна я тебя и близко к кольцу не подпущу. — Побудешь со мной? — тот прикрыл глаза, потянувшись за мягким, но сильным прикосновением. — Я даже могу подержать тебя за ручку, пока ты будешь спать, — фыркнул в его шею Деймос, привлекая к себе и сильно обнимая. Так, как нужно. Провел по спине, плечам, взъерошил волосы на затылке. — Расслабься, Льдинка. Просто отпусти себя. Я не дам тебе упасть. Обещаю. — Хорошо, — кивнул норг, улыбаясь. Льдинкой его всегда называл именно Дейм. Ледником и Айсбергом — все. Но Льдинкой только он. И это было так… интимно. Только между ними. — Я услышал по поводу «подержу за ручку». — Отличная на самом деле мысль. Очень актуальная. — Вздремнешь? — Дейм отразил его улыбку. — И… Натан не сильно ворчал по поводу нас с тобой? — Похоже, он знал все чуть ли не с самого начала, — вздохнул Гейр. — Так что сейчас все спокойно. В этом плане меня больше беспокоит Сашка. Он слишком эмоционален. Особенно сейчас. — Он не узнает. Если ты или Натан ему об этом не скажете, — Деймос покачал головой. — В любом случае, я надеюсь, что он не забыл, чем отличаются якоря от запечатленных, — он немного отстранил Линдстрема от себя, вбирая и отпуская дальше, наружу, его напряжение, усталость и легкий страх. — Ну что, доверишься папочке и позволишь мне довести тебя до кровати и уложить подремать? — Есть свой плюс в том, что мы взрослые. Контролировать себя намного проще. Веди. Натан на столике оставил несколько новых методичек, присланных Комитетом образования. Так что тебе будет чем заняться. — Несколько шагов до дивана. Плед, предусмотрительно сложенный Каримом. Тишина за дверью. Пара часов — очень мало, если вдуматься. Но достаточно, если рядом сильнейший хроник. — О, поверь, я и без методичек найду чем заняться, — Деймос подождал, пока он вытянется на любимом диване Симы и накрыл его пледом. Мягко коснулся губами лба и устроился на полу рядом. — Спи, Льдинка. И оставь планары наконец в покое. Пару часов без тебя они не рухнут, уверяю. *** — Маленький, грустный, неприкаянный Лорд, — Тимур с силой обнял Чеда за плечи и глубоко вздохнул. — Ты ж его видел мельком всего… — Ну да, — Чед покраснел, кажется, до кончиков ушей, зарываясь поглубже под одеяло. — Но иногда и этого хватает, — серьезно заметил татарин. — Просто вот понимаешь… иногда совпадает все. Все обстоятельства. Место, время, ситуация, напряжение. Хочешь ты того или нет. Вздумаешь сопротивляться — сталкивать будет снова и снова и с каждым разом больнее и больнее. Учить станет. — Кто? — не понял Чед. — Планар и вероятности, — пожал плечами Тимур. — Я просто хочу сказать, что это вполне нормально. — Запасть на корректора-медика, который вытащил тебя с того света и сам чуть не надорвался, — протянул Шеннон. — Это прям какой-то синдром Флоренс Нахтигаль, честное слово. — Не, не оно. Это просто притяжение, малыш. Он мог спокойно пройти мимо, но увидел тебя и не прошел. Так что выбирайся из постели, одевай свой халат и идем до соседней палаты. От крепатуры и болей избавишься быстрее. Вылазь. Дальше Тимур без возражений достал Чеда из-под одеяла, замотал в больничный халат и, поддерживая под руку, повел на променад все еще слабого как котенок и порядком смущенного материалиста. Он же постучал в дверь палаты, распахнул ее и легонечко подтолкнул болезного по направлению к ближайшему свободному креслу. — Привет!.. Лежащий под одеялом Фрей высунул нос, недовольно морщась. Обозрел пришедших, хмыкнул и выполз на свет, зевая и пальцами расчесывая спутанные пряди. — Живы. Это хорошо. Только выглядите не очень. Хотя, подозреваю, что я не лучше. Где наши герои-любовники? И кто-нибудь видел Аяна? — Нет, — покачал головой Шеннон. — Не видел. — Мы просто заглядывали в гости к парню, который вытащил Чеда. Выглядел он тоже неважно, так что предположу, что все сейчас не в лучшей форме. Даже новичок-оракул, которого поймал Аян в библиотеке. Парней я мельком видел в кафе. Вот уж кто выглядит как после каникул. — Ну, парни заслужили. Я бы не выдержал такого недотраха, — Фрей, пряча беспокойство в глазах, покосился на дверь. — Но это не значит, что у меня кулаки не чешутся пересчитать им зубки. В дверь постучали коротко, почти робко. Но ручку повернули почти сразу, не дожидаясь ответа. — Бить будешь? — Рома выглядел лохматым, злым и помятым. Увидев остальных, он немного опешил, но через порог все-таки переступил. Выглядеть виноватым у него совести хватило. — Буду. Но позже, — Фрей нахмурился, оглядывая его. — Не похоже, что ты счастлив, малыш. Аяна не видел? — Видел, — Рома с опаской покосился на Тимура и Чеда, словно ожидал от них как минимум удара. — Он с Греком общался. — На тему? — Фрей поджал губы, и Рома мотнул головой. — Позже. Так как — мне переезжать или простите меня такого нехорошего? — Филиал не развалился, — произнес Тимур. Чед крупно вздрогнул всем телом и отвел взгляд в сторону — Все живы. Значит дела не так плохи как может показаться на первый взгляд. Все остальное поправимо. Так или иначе. Прямо сейчас или в долгосрочной перспективе. Так что на мой взгляд все в норме. — Так или иначе, — вздохнул Чед. — Я бы на твоем месте за прощение это не засчитывал, — хмыкнул Фрей. — И спиной на всякий случай к ним не поворачивался. Пока не остынут. Это хоть стоило того? Рома обжег его взглядом. — Стоило. — Только ты счастливым особенно не выглядишь. Что еще случилось, Ромашка? И даже не думай отвертеться. Я твой якорь, и я твои внутренние метания хребтом чувствую. — Повезло же мне… — Рома вздохнул и опустился прямо на пол у стены, с силой потирая лицо ладонями. — Считай это моей маленькой местью за Аяна. — Я тебе сейчас еще один повод дам. Для мести. — Говори, — Фрей буквально заледенел. — Это связано с тем, что Аян разговаривал с Греком? Рома качнул головой. — Думаю, да. Я… Черт. Мы теперь с ним в связке. Я, Сима, Аян, Айвен и Матей. — Да вы, парни, извращенцы, — после долгого глубокого молчания выдохнул Фрей, темнея на глазах. — И что, устроите теперь миленькую групповушку? — Они мои цепи! — Роман вскинулся. Взмыл с пола, стискивая кулаки. Так, словно слова Фрея стали последней каплей. — Держат меня так, словно я собака на привязи! Как… как монстра! Я на планарах даже дышать не могу! Стоит только чуть из равновесия выйти, и… — Тс-с-с, тише, — Фрей оказался рядом в секунду. Взгляд только и успел уловить, как падает одеяло на пол. Взял лицо Романа в ладони, сосредоточенно глядя в глаза. — Тихо. Успокойся. Я пока не очень понимаю, о чем ты говоришь, но я — единственный твой настоящий якорь. Слушай меня. Просто слушай меня и дыши. Медленно, спокойно, ровно. Давай, Ромашка. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Дыши. Еще медленнее. Еще. Вот так, умница. Рома стиснул его запястья, несколько секунд пытался справиться с собой, а потом обмяк, расслабился, и Фрей еле успел подхватить его. — У, дружок, да у тебя истерика… — он провел ладонью по покрытому испариной лбу и улыбнулся. — Зато жить интересно. Никогда не скучно. — Да иди… ты… — Рома тяжело сглотнул и закрыл глаза, утыкаясь ему в плечо. — Это, без сомнения, круче, чем запечатление на корректора, — задумчиво протянул Ширинский. — Рискну предположить, что кураторско-преподавательский состав в полном ауте и понятия не имеют что делать, но снова ничего не сообщили Совету. Кстати, вы новости не читали? Бесплатный совет: если что-то по-крупному накосячите, обязательно читайте Портал. Там обычно масштабный абзац сразу публикуют. — Новости? — несмотря на почти полное отсутствие сил, Рома удивился. — В смысле, у сообщества еще и новостной портал есть? Не то, что называется «эфиром»? Прелесть. И когда нам должны были об этом сообщить? А тот пиздец с Ллойдом там был? — Думаю, что нет, — Фрей покачал головой. — Типа засекречено и все такое. На самом деле там только официальные новости. «Эфир» в этом плане информативней. Если знать, где искать. Только вам пока не нужно, собственно. Вы в жизни Сообщества не участвуете. Доживете как минимум курса до третьего, тогда и можно начинать мониторить. Да и не так просто туда доступ получить. Раз говоришь, значит, жив, — он придержал Рому, довел его до постели и усадил на край, забираясь под одеяло. — Кстати, где твой рыцарь печального образа? Я думал, что вы после сегодняшней ночи за ручку ходить будете. — Его, как ты понимаешь, происходящее тоже не особо радует, — буркнул Рома. — Анжей злится, Матей тоже. Один Айвен философствует. — Поверь, когда Айвен начнет нервничать — вот тогда придет пора бояться и искать укрытие. А раз так — значит, ничего страшного не произошло. — Все верно. Если он начинает дергаться, значит пора паковать шмотки и искать ближайший бункер. У него чутье развито почище, чем дар оракула у Анжея, — кивнул Тимур. Чед неуютно поежился и подобрал под себя мерзнущие ноги. — Что ж его раньше чутье-то подвело? — Думаю именно из-за близости к объекту. Тебя тоже будет подводить во всем, что будет касаться близких тебе людей. — А кто сказал, что оно его подвело? — Рома наконец-то расслабился окончательно и выбрался из рук Фрея. — Они живы, здоровы, ничего страшного с ним не произошло. Так что и поводов для паники у него не было. Я… чувствую его сильнее всех. Матей где-то на грани сознания, Аян — чуть сильнее, но тоже не так. А Ваня… И кураторы не знают, что делать. Так что пока оставили все, как есть. А что там с остальными? Я слышал, рядом Марк был. Брат этой принцессы психованной. — Он меня мм… поддержал, когда я… — Когда Чед с перепугу удерживал от падения жилой блок на пределе своих недоразвитых способностей, красавчик-корректор удерживал от падения господина Шеннона, — фыркнул Тимур. — В общем, они с лордом Гилроем уже уехали, — тихо-тихо закончил Чед. — Я слышал, что лорда Гилроя вызвали куда-то, и он принял решение забрать Марка с собой. Но оставить Павла здесь, в филиале. Павел, похоже, был не очень рад. Когда я уходил, я мм… слышал, как они спорили, но к сожалению, не понял о чем. — Ну как же, оставили фею злым дядькам на растерзание и без поддержки. Да и в Мадриде его вряд ли в первые же несколько дней филиал пытались разнести по кирпичику, — Фрей фыркнул. — А вот что Марк уехал — это плохо. Я надеялся, что он меня научит паре своих фокусов. Истерику Ромки успокаивать. — Ну спасибо, — покачал головой тот. — Считай это моей маленькой местью, — Фрей посмотрел на него с подозрительным видом. — Ты же будешь теперь в порядке, м? — Матей и так зовет меня девочкой-эмо, так что вариантов у меня все равно нет, — Рома пожал плечами. — Как насчет того, чтобы подремать? Занятий нет, заняться нечем. А ночи лично мне не хватило. И Серафим мой где-то бродит. — Ну оно понятно, ночью ты чем-то поинтереснее сна занимался, — усмехнулся Тимур. — Тоже дело нужное, хоть иногда и не безопасное… Но в целом, если ты считаешь, что оно того стоило — тогда, конечно, все ок. — Знаешь, — тихо-тихо вдруг сказал Чед. — А я вам завидую. Вы хоть немного понимаете, что с вами происходит. У вас вообще хоть что-то происходит. — Шеннон поднялся со своего места, кутаясь в плед и побрел к выходу. Ему явно было неуютно, некомфортно и просто как-то не так. Да и вообще складывалось ощущение, что обычно спокойный, уравновешенный и уверенный в целом британец вдруг потерял точку опоры и теперь отчаянно пытался ее вернуть. Или уцепиться хоть за что-то, лишь бы только не упасть. Вот только у него не получалось. Ничего не получалось. Рома вскинулся, хмурясь, но Фрей его опередил. Правда, вопрос он задал Тимуру: — Что происходит? Что я пропустил? — Мы, — поправил его удивленный Рома. Чед всегда был чем-то… незыблемым. Даже Тимур воспринимался не так основательно. — Ничего, — покачал головой мистер Шеннон и постарался улыбнуться. По-птичьи передернул плечами, сильнее оборачиваясь в плед. — Это просто рефлексия. Всего лишь рефлексия. Он тихо вышел из палаты, прикрыв за собой дверь. Тимур нахмурился, но за ним не пошел. Поджал губы, отчего-то рассматривая собственные ладони. — Он чувствует себя лишним. Мне так кажется. Я через это прошел уже. Он один на самом деле. Он не ваш, Рома. Вы вместе появились в филиале, но вы не вместе. Не в группе. Он как не подходящий вам паззл. И теперь все, что приключилось, это еще сильнее отрезает его от вас. Нет, вы ничего не сможете с этим сделать. И я не смогу. Никто не сможет, пока он не найдет свое место. Свою группу или своего человека. И я… могу только посочувствовать ему. Фрей медленно выдохнул: — Он ведь разговаривал с Гилроем? Что-то там про Дар. Я чувствую в нем… что-то, но до Генри мне далеко. Но что-то там не так. — Нам всем до Гилроя кашлять и кашлять, — пожал плечами Тимур. — Я тем более не выясню что там у него не так с даром… он говорил что-то там о нераскрытом даре. Но я видел, как он держал блок, когда Рома с Симой… в общем, ночью. И я не могу сказать, что у него дар не раскрылся. Фрей кинул на него неожиданно тяжелый взгляд: -Тим… Пожалуйста, верни Чеда. Рома… — Я все понял, — тот вскинул руки, поднимаясь. — Ты включишь корректора, и нам на это смотреть противопоказано. — Что-то типа того, — усмехнулся Фрей. Рома покачал головой, но покорно вышел. — Ты ведь понимаешь, что дело не только в его даре? — Тимур так же поднялся со своего места и обернулся уже от двери. — Ты тоже не его человек, Фрей. — Его человека увез Гилрой, да? Еще два дня назад Чед был другим. Ему нужен Марк. В этом все дело? — Я не знаю кто ему нужен. Марк, Гилрой или тот медик… но сейчас мы не сможем сделать ровным счетом ничего, — Ширинский скрылся за дверью и на несколько минут в палате воцарилась тишина. Если прикрыть глаза, можно было даже пофантазировать о том, что в этой тишине слышится, как за окном шелестят падающие снежинки. Чед вошел так же тихо, как покинул помещение. Незаметно. Он и был таким: незаметным. Неслышным. Наверное, он даже был призраком. Для первого курса. И для остальных тоже. — Что случилось? Вместо ответа Фрей шагнул навстречу и вдруг обнял. Крепко, без капли интимности, но тепло. — Только не дергайся. Это ненадолго. Закрой глаза. Пожалуйста, — Фрей облизнул пересохшие губы. Он никогда не делал ничего подобного. А еще силы восстановились не полностью. Но любое возмущение действовало на него как поглаживание против шерсти. Зудело, дергало. — Может быть неприятно. Он шаг за шагом блокировал Дар Чеда. Его явный Дар, словно давая возможность высвободиться чему-то другому. — Слушай себя. Слушай. — Фрей… не надо… пусти пожалуйста… — Чед аккуратно вывернулся из его рук и отшагнул в сторону. — Не надо. Ты слаб и тебе нужно отдохнуть. — Не стоит беспокоиться обо мне, — Фрей не попытался его удержать. — Что не так, Чед? Ты боишься меня? Вряд ли. Значит что-то не так. Тебе нужно понять, что с твоим даром. Иначе это будет корежить тебя и дальше. — Мне уже пояснили, что мой дар просто медленно развивается. Всплеск был, так что я уже знаю, что я не пустое место и не слабое звено, — очень спокойно и размеренно проговорил Шеннон. — Материалисту не обязательно быть запечатленным или работать в паре с другим технологом. А до третьего курса все равно что-нибудь изменится. — А тебе хочется? Хочется быть запечатленным? Я знаю, что ты не пустое место. Просто я корректор. И я чувствую хаос планаров внутри тебя. — Просто ты такой же студент как я. И задаешь сейчас некорректный вопрос, — Чед поднял на него взгляд и добавил. — Тебе стоит лечь. А мне — уйти. — Ты меня сейчас почти обидел. Но я тебя понял. Больше не лезу, — Фрей поднял руки, сдаваясь. Ему нужен Аян. Ему очень нужен Аян. И Ромка. — Извини. — Спасибо, — кивнул Чед и, развернувшись, снова вышел. В палате воцарилась тишина. *** Айвен дергался. И это было настолько непривычно, что поневоле и Матея начало потряхивать. Не сразу, но к концу очередной серии сериала. Не то, что бы Айвен метался по комнате или истерил, но отсутствующий взгляд и судорожно сжатые пальцы выдавали его с головой. И время «Ч» все ближе. — Ваня, что не так? — в конце концов, Матей не выдержал и потянулся к нему. — Страшно? Тот кинул на него тяжелый взгляд сквозь упавшие на лицо пряди и нехотя кивнул. — Если все получится, а у кураторов все получится, то моя связь с Ромкой станет сильнее. А он слишком остро на нее реагирует. Он может попытаться ее разорвать. А это больно, — он поднял руку, глядя на запястье. Словно ту цепь, что связывала их, можно было увидеть. — А его никто не предупредил, — Матей нахмурился. — И от неожиданности он может наделать дел. — Именно, — Айвен кивнул, покусывая губу. — Его должны будут предупредить, — сидящий в кресле Анж поставил фильм на паузу. Вряд ли кто-то из них вообще сможет сказать, что именно они смотрели и на чем там все остановилось. Просто привычные движение, привычные ритуалы и жесты. Хоть что-то привычное, чтоб не спятить окончательно в процессе ожидания. — Нас же перед фактом поставили. Значит и его предупредят. Они ничего наполовину не делают. — Ну да, должны, — Айвен нехотя улыбнулся и сполз пониже, устраивая голову на краю дивана. — Только все равно дергаешься, — заметил Матей. — Да иди ты… — устало выдохнул Айвен и тут же вскинулся, когда в дверь блока коротко, но сильно постучали. — Уже? — А может, это наш приблудный «испанец»? — предположил Матей, поднимаясь. До двери близко. А на пороге — помянутый Грек. — Доброго вечера, господа, — тот кивнул Матею, обвел притихших парней внимательным взглядом. — Ну, что за тоска и скорбь? — Можно подумать у нас нет повода, — закусил губу Анж. Его тоже порядком потряхивало, а беспокойство вскипало внутри, не позволяя даже дышать нормально. Анжей боялся. Но отнюдь не за себя. В сущности, ему очень и очень многое в последнее время было безразлично. Многое. Но не его парни. — Все относительно, — Амфимиади пожал плечами. — Думаю, вряд ли кто-нибудь из вас согласился бы поменяться местами с тем же Романом. Как жаль, что вы не хроник, пан Михновский. Ваше отношение к уже случившемуся было бы совсем другим, — он перевел взгляд на Санаду. — Вы готовы, господин Кунимицу? Скажу сразу, что, возможно, ваша помощь не потребуется, но нам понадобится подстраховка. — Да, готов, — медленно кивнул Санада. В отличии от Анжа, он был потрясающе спокоен. По всей видимости, это такое свойство у всех студентов из Страны Восходящего Солнца: сохранять хладнокровие в любой момент времени. — Они будут помнить о происшедшем, или воспоминания обо всем останутся только у операторов события? — Никто раньше не делал ничего подобного, — на лицо Деймоса набежала тень. — Мы можем только предполагать. Мы попробуем поиграть только с вероятностями, а не с памятью и личным временем. Память должна остаться. Вернувшись в прошлое, они забудут это настоящее. Но когда все вернется назад… Я не знаю. — Потрясающе, — Матей поджал губы. — Мне все меньше хочется их отпускать. — Это лучше, чем вообще какое-либо отсутствие выбора и вероятностей. Надо рискнуть. Санада снова кивнул и подошел к старшему. Подошел близко, так, чтоб парни не слышали его слов: — Лучше, если они не будут помнить. Ничего из того, что случилось. Меньше боли. — Ничего не изменится, Сан, — одними губами произнес Деймос, ловя его взгляд. — Айвен так и будет цепью для Ромы, а ты будешь чувствовать Матея еще слабее. Отличная проверка чувств, шанс понять, говорит ли сердце или запечатление, выпадает очень немногим. — Я не хочу оставаться один, нам и без того по жизни досталось столько, что другим за все время существования не перепадает, — красавец-Кот тряхнул волосами и, не оборачиваясь, вышел из блока. Анжей проводил его долгим взглядом и чуть ли не по самый нос обернулся в плед. Он мерз. Страшно мерз. И подозревал что холод этот просто так не избыть. Вот только сделать ничего не мог. Деймос покачал головой: — Вам придется пойти со мной, парни. Рисковать жизнью других студентов — не очень хорошая идея. Айвен выматерился по-русски, тяжело поднялся и протянул Анжею руку. — Пойдем, любимый, пора с этим закончить. — Зачем я там? — тяжело посмотрел на грека Анж. — Я ведь не нужен, как и Ваня, как и Тей. Для работы вам нужен только Санада и кто-то из корректоров. Так зачем? — Чтобы изменение хода времени не коснулось остальных, мы замкнем вас в кольцо и сферу, — терпеливо ответил Деймос. — И мы должны видеть, так что вам придется пойти с нами. Анж ухватился за руку Вани и поднялся на ноги. Предчувствие маяло. Тяжелое и неотвратимое. И что характерно — увидеть собственное будущее он больше не мог. И от того становилось еще более тошно. — Я не знаю, что сказать… — он нахохлился, как-то очень подавлено и устало опустил плечи. — Делайте что хотите… — Мы все совершаем ошибки, — мягко произнес Дейм. — Весь прошлый семестр тому доказательство. А ведь вроде взрослые люди были, — он позволил себе улыбку. — Я понимаю тебя на самом деле. Иногда весь мир — ничто по сравнению с тем, что можешь потерять. Так просто дай нам всем помочь тебе. — Анж, — до сих пор молчащий Матей шагнул вперед, едва касаясь пальцами щеки поляка. — Я знаю, что будет, когда все это закончится. Наши связи станут еще более призрачными. Но я готов этим пожертвовать. Только чтобы с тобой не случилось ничего. С тобой, Ванькой, Саном. Я люблю тебя, — он мягко коснулся губами лба. — У тебя есть ради кого и чего совершать ошибки дальше. Анж дернулся, будто его кто ударил, а потом ссутулился еще сильнее и тряхнул головой, пряча погасший взгляд за завесой волос. — Пойдемте… давайте все закончим уже. Матей кинул на него какой-то испуганный взгляд и отступил, пропуская всю процессию вперед. Кажется, до него только сейчас дошло, что сейчас он останется один. Совсем один в блоке. Первый раз за последние два года.