И.С.Т. - 2. Обратный отсчет

— Где может быть Арестов? — Михей в растерянности остановился на развилке двух коридоров. Они с Пашей бродили по филиалу уже добрых десять минут, борясь с зарождающейся паникой: одним землетрясением дело не ограничилось. По старым стенам еще не пошли трещины, но балки опасно скрипели. — Это он накрыл Абсолютом нас, я уверен. Но где он может быть? И Тимура в кафе не было. Или был, а я просто не заметил? — Не было, — мотнул головой Пашка. — Может, у ректора? Они типа дружат, или там еще чего. — К ректору пошли те двое из Совета, — возразил Михей. — Думаю, они бы уже привели его в чувство. Мы были в его кабинете, в деканате. А его комнаты заперты. Может, все-таки вернемся и попробуем взломать? Не время для правил, совсем не время, — он потер грудь напротив сердца. Болело. Уже не так сильно, как в момент запечатления, а слабо и нудно. Выматывало. — Я представления не имею где они могут быть! — воскликнул Пашка, для верности еще и яростно прыгнув на месте. — Я ж не местный. Я только в кабинете ректора и в блоках был. Ну еще в библиотеке и кафе. Все. Может они обход какой решили устроить перед самым абзацем, тогда вообще не имею ни малейшего зеленого понятия где бродить. В душе не гребу! — Тише, — Михей тут же подгреб его к себе, обнимая за плечи. — Я знаю, как быстрее добраться до его комнат. Просто пойдем, вариантов у нас и так немного. Солнечный зайчик, — он улыбнулся одними глазами и повлек за собой. Все быстрее и быстрее, пока они не перешли на бег и не остановились перед кажущейся монолитной дверью. Хотя таковой она была всего десять минут назад, когда они пытались ее открыть. Сейчас же землетрясение открыло замок и чуть покосило дверные петли. — Нам повезло, — Михей отдал Пашке изрядно потрепанную книгу и сунулся внутрь. — Тим здесь. — А Арестов? — Пашка аккуратно сунулся следом. Арестова он недолюбливал, особо после того как тот заблокировал его дар. Но стоило отдать должное: Марек Арестов свое дело знал. Согрело. Это вот обращение, теплое, нежное. Он бы соврал, если б сказал, что ему не понравилось. Ему нравилось. И нравился Михей. И это, наверное, было лучшее из всего что могло приключиться. — Тоже, — Михей вошел в комнату, хмурясь. — Они оба здесь. И, кажется, у нас проблемы. Они действительно были здесь. Марек Арестов и Тимур Ширинский. Судя по всему, «нападение» Игоря и разрушение Абсолюта застало корректора врасплох. Возможно, его ударило откатом. Возможно, это был всплеск сил, но Арестов на ногах не удержался. И сейчас лежал, раскинувшись на полу, а из рассеченного виска уже перестала течь кровь. Он был жив, вне всякого сомнения, но бледное, почти белое лицо пугало. Тим… был рядом. Судя по его позе, он видел, еще пытался поймать, но не успел. И теперь лежал рядом, свернувшись в трогательный клубочек и стискивая руку корректора до побелевших костяшек. — Твою мать… Нельзя его сейчас трогать, — Михей поджал губы. — Попробуй связаться с дядей. Может, он еще что-нибудь подскажет. «Генри, мы нашли его, он в отключке, но он просто приложился головой, когда упал… он живой, честно, но мы не знаем что делать!» — Пашка зажмурился, точно это могло помочь докричаться до Генри где-то на планаре. В ответ пришел… страх. Такой тягучий, такой сильный и резкий. Тот самый, порыв которого проконтролировать нельзя. Который взмывает птицей, стоит только услышать… что-то. Генри Гилрой смертельно, иррационально испугался за Марека Арестова. Настолько, что не успел закрыть собственные эмоции, и они накрыли Пашу с головой. Разумеется, Генри взял себя в руки почти мгновенно. И его голос, бесплотный шепот звучал уже спокойно. «Ничего. Не трогайте его. Землетрясения продолжаются?» «Да… Хорошо…. Да… мы будем здесь…» Пашка отчаянно цеплялся за ошметки спокойствия и, лишь отпустив линию крови, рухнул на колени, сжимаясь в комок, зубами вцепился в ребро ладони и глухо завыл. О, эта боль, эти эмоции ни с чем не спутаешь, он сам был сыт этими эмоциями, переполнен ими до краешка. Генри любил. Как просто. Оказывается, Генри любил Марека Арестова. Все это время. И больше ему не был нужен никто. Особенно собственный сопляк-племянник. — Пашка! — Михей рухнул рядом с ним на колени, забыв про все, откинув в сторону книгу. — Пашка, — привлек к себе, обнял всем собой, прижимая так крепко, так близко. — Ну что ты, малыш, мой зайчик солнечный… Пашка… Что случилось? — Пройдет, — судорожно выдыхал тот. — Пройдет, Мих… это Генри, это просто его чувства… а я веду себя как ребенок, глупый школьник и мне обидно. Но это не важно, потому что нам надо закончить с этой дурацкий книгой. — Он тебя любит, Пашка, — Михей покачивался, словно баюкая его в своих руках. — Просто не так, как ты хочешь. Но любит. Успокойся, все будет хорошо. Ты не один, никогда не будешь один. Я тебе обещаю, Пашка. У меня нет никого, кроме тебя. Поэтому… будь, просто будь. *** — Отпусти! — Натан дернулся, как только знакомое ощущение родного планара омыло сознание. Его пустота отвлекала, но холодная ненависть не давала забыться. Только вырваться из пут Ллойда так и не получилось. — Тебя выжгли! — О, разумеется, — разозленной змеей прошипел Эрих. — Только у нас с Игорем договор. Я отдаю ему те страницы, что есть у меня, а он — дает мне возможность поквитаться с Мареком и тобой. Жаль, конечно, что этого сукина сына здесь нет, ему всегда везло больше, чем нужно, но мне без разницы, кто будет первым в очереди. Полыхнуло внутри, разлилось злостью. Значит, вот как… — Игорь проиграет. — Возможно. Но тебе будет уже все равно. И твой обожаемый ректор тебя не спасет. И ты ведь знаешь почему, правда? Потому что ты ему не нужен. — Нужен, — Натан сжался, чувствуя, как пытаются проникнуть в его мозг чужие холодные мысли, подчинить, а потом и уничтожить. — Я его чувствую даже сейчас! — Этого слишком мало, мальчик, — Эрих нехорошо улыбнулся. — Иначе почему он сейчас не здесь? — Потому что это невозможно, потому что там его студенты, и он за них отвечает! — Кроме него там все сообщество, а для технолога ничего не может быть важнее его пары, — Эрих рванул его к себе, и Натан ударил. Отчаянием, болью, надеждой. Всем тем, что горело в нем сейчас. Но Ллойд только отмахнулся. — Слишком мало, слишком слабо. Тебе не хочется бороться, мальчик. В этом вся проблема. Тебе больше не хочется. Гектор… — прошелестел он и это имя, словно отмычка, сняло вдруг разом все блоки. И Ллойд со смехом рванулся вперед, погружаясь на глубину бьющегося в агонии сознания. Добивая безжалостными словами, новой болью, обидой, ревностью. Видя, чувствуя его глазами, его сердцем. Как почувствовал Натан остатками, ошметками связи полыхнувшую волну эмоций Агейра при появлении Хименеса. Как… Дейм попытался помочь. Дейм, а не Гейр. — Все верно, малыш, верно, — Эрих хохотал, как безумный, купаясь в его мыслях и эмоциях, словно кот в зарослях мяты. — Именно так… Он никогда не хотел тебя по-настоящему, это ты навязался. Навязывался с самого начала. Ты всегда был в стороне, в группе, но не вместе. Ему казалось, что он тебя любит, а это было всего лишь запечатление. Бедный маленький Натан. — Не надо… пожалуйста… — он еще пытался сопротивляться, пытался остановить, заставить заткнуться. Пытался собрать собственные силы для удара, пусть последнего, только бы замолчал Ллойд и желательно навсегда. Нельзя… нельзя позволить ему вернуться, только не сейчас, только не туда, где идет настоящая война за этот чертов мир. — Что такое, малыш, ты почти готов расплакаться и сдаться? О, еще слишком рано, я еще не сказал тебе всего, что хотел, погоди немного, еще успеешь. О, ты знаешь, каким шикарным любовником может быть Хименес, когда этого сам хочет? А с Гейром он определенно хотел. Не смотря на возраст. Ты видел его когда-нибудь вживую? Роскошный мужчина, уж прости, Натан, но не тебе с ним тягаться. Неудивительно, что твой любимый Айсберг в конце концов сдался. И опыт, о, нельзя забывать про опыт. Натан дернулся, поневоле вспомнив откровения Гейра, и Эрих расхохотался, поймав его мысли. — Да, именно. Именно, мальчик. Куда уж студенту против взрослого мужчины, почти бессмертного. Хочешь, расскажу тебе его самую большую тайну? Хотя это ни черта не тайна. Ему больше ста лет, он самый старый из ныне живущих технологов, он помнит еще Вторую мировую, он в ней даже участвовал. А его «бессмертие» — подарок его первого любимого. Парень был сильнейшим технологом, но отвратительно погиб. Правда, оставил подарочек своему возлюбленному Гектору, закольцевав его физическое тело на вечных тридцати пяти годах. Вечно молодой. Вечно красивый. Я смертельно завидовал ему, пока не понял, что не хочу так. Не хочу жить, глядя как стареют и умирают те, кто тебе дорог. Я хочу стареть вместе с ними. Или жить вместе с ними. Но долгая жизнь дает определенные преимущества. Например, в постели. О, кстати, ты ж знаешь, что он был в курсе, что вас собираются разорвать. Знал. Но этой циничной сволочи было все равно. Он хотел Гейра себе. Не знаю, возможно, ему понравилась идея растопить ледяное сердце Кая? Или его глаза заворожили? Хотя, может, он просто влюбился. Даже я не знаю истинных причин, но тебе ведь все равно, правда? Натану было все равно. Каждое новое слово Ллойда словно вымораживало его изнутри, обрубая, обрезая чувства одно за другим, делая и без того истончившуюся связь еще бледнее, тоньше и прозрачней. Он уже не чувствовал Гейра, не слышал его. Словно огонь Игоря все-таки до них добрался. Или рядом с Хименесом Гейр забыл о нем, Натане. — Тебе больно. Так больно, мальчик. Мне нравится… Что бы еще тебе рассказать… — Что тебе нужно, Эрих? Что еще тебе нужно?! — Чтобы ты почувствовал все то, что чувствую я. Лишенный сначала любимого, а потом и Дара, брошенный и никому не нужный, вынужденный наблюдать за тем, как угасает без желания жить тот единственный, ради которого ты готов сдохнуть, только бы вернуть ему улыбку. Любимого у тебя отобрали, тут я опоздал, но не жалею. Но я еще могу лишить тебя Дара. Могу выжечь тебя, сейчас моих сил хватит, и тебя никто не спасет. — Так какого черта ты медлишь? — разлившийся внутри холод отрезал все эмоции, оставив лишь чистый расчет. — Мне нравится вкус твоей боли, но, похоже, ты своих пределов достиг, и я не получу ничего интересного, а жаль. Но у меня есть куда торопиться. Как думаешь, Марек будет достаточно страдать, если я доберусь до его чудесного мальчика? Он ведь там, где остальные. Я видел его, чувствовал, на нем такой яркий отпечаток Марека. Натан улыбнулся. — Тогда тебе действительно стоит поторопиться. — Улыбнулся и вдруг раскрылся весь, разом, швырнув в чужака, хозяйничающего в его сознании, всю боль, что хранил глубоко, под замком. Боль разрыва со своим оракулом, с которой Эрих Ллойд не мог быть знаком. Ослепленный ею, почти оглушенный, Эрих рванулся прочь, но Натан уже захлопнул ловушку своего сознания и давая волю своему Дару, больше не скованному ничем. Еще успел почувствовать удивление и страх, но в ответ только рассмеялся. Он сгорит так, как хотел Ллойд. Но вместе с ним сгорит и сам Эрих. На этот раз — до самого конца, до последней капли силы и Дара. И мальчишка, безоглядно влюбившийся в неприступного корректора, даже не узнает, как близко рядом с ним и его любимым прошла беда. Было пусто. И холодно. Смертельно холодно. Странно, но не больно. Или он просто потерял способность чувствовать боль. Просто пусто. И тихо. Такой тишины он не слышал никогда. Натан тихо застонал, открыл глаза и заставил себя сесть, наплевав на мольбы затекшего тела и шишку на голове. Похоже, он здорово приложился, и ему еще повезло, что на полу был ковер, а углы мебели были далеко. Зашипев от не самого приятного ощущения тошноты, он огляделся и поджал губы. В комнате он был не один. И, судя по тому, что остальные были в отключке, все закончилось только для него. Поправив очки, повисшие на самом кончике носа, он дерганым жестом пригладил волосы и неуклюже поднялся на ноги. Постоял, пережидая приступ головокружения и старательно игнорируя все остальное, вышел из комнаты. Постоял в коридоре, то ли прислушиваясь к себе, то ли решаясь, а потом свернул к ректорату. Он шел коридорами, лестницами, почти на автомате исправляя положение тел, подкладывая под голову что-нибудь или укрывая. Шел, не думая, не чувствуя. Просто цель. В приемной было… пусто. Отсутствие Карима было неправильным. Как и приоткрытая дверь в кабинет ректора. Натан с трудом отдавал себе отчет в том, зачем он здесь. У него есть другое дело, совсем в другом месте. Дело срочное, судя по тому, как иногда ходил под ногами пол. Но что-то вело его сюда, именно сюда. А когда он толкнул дверь и переступил порог — стало понятно, что именно. …Их было двое. И, судя по тому, как удобно они расположились, рухнувший Абсолют, как и произошедшее с Игорем, сюрпризом для них не было. Иначе они оказались бы на Сверх-планаре вместе со всеми, а они пришли позже, и с комфортом. Ну да, сильнейшие и почти великие, их все это уже не касается. Или просто знали заранее и были готовы. Впрочем, сейчас это не интересовало его совсем. Он никогда не видел их вживую, даже на собственном «суде» в Совете. Только слышал. И видел отпечатки в других. Натан подошел ближе и замер в двух шагах от дивана и рядом стоявшего кресла. Оба технолога были не в этой реальности, но он почему-то ничуть не сомневался в том, что они знают, что он тут. Знают и следят краем глаза. На секунду холодное бешенство прорвалось вовне, почти разорвав тщательно выстроенный барьер, которыми он сковал все свои эмоции, и тут же ушло, повинуясь его воле. Позже. Все позже. Орать, колотить стены и метаться от того, что кипело глубоко внутри, он будет потом. Когда останется один, и когда закончится все. Он здесь не за этим. Они отличались. Эмметт и Хименес. И не понять, кто из них кто, было невозможно. Ксандр Эмметт… Александр Бредфорд Эмметт, виконт Варблтон, будущий граф Вултон. Светлая кожа, тонко вылепленные черты красивого лица. Длинные ресницы. Цвета глаз под закрытыми веками не видно, но можно представить зеленые с вкраплениями серого. С легкой волной темно-каштановые волосы. Одет пижонски, идеальный костюм-тройка. Кипенно-белая сорочка, шелковый галстук. Его можно было назвать чопорным снобом, если бы не позиция по жизни, о которой в Сообществе много кто знал. Он никогда ничего не делал вслепую и всегда со всем разбирался сам. Так что он был одним из немногих, кто сказал в свое время «нет» в ответ на предложение о разрыве связи кое-кого… тогда он был самым молодым членом Совета. Гектор Хименес относился к тому типу людей, кого смело можно назвать «жгучим». Оливково-смуглая кожа, черные волосы, чуть тронутые ранней сединой у висков. Четкая линия чувственных губ, красивый нос с едва заметной горбинкой, миндалевидный разрез глаз, скульптурно-четкий овал лица, вылепленные скулы, им можно было любоваться часами, изучая совершенную красоту. Никто и никогда не скажет, что этому человеку хорошо за сто лет. Натан только усмехнулся про себя. Действительно, куда уж ему, бледной моли в очках против жаркого, почти экзотичного красавца. Не в состоянии удержать себя, он шагнул к Хименесу, склонился, заглядывая в спокойное, чуть отрешенное лицо. Гейр действительно еще долго продержался. Он действительно красивый. Натан провел кончиками пальцев по коже, чувствуя, как щекочут кожу едва заметные щетинки, погладил губы. Гейр их целовал. Гейр им сдался. Натан усмехнулся и склонился ниже. Коснулся губами этих губ, провел языком, словно пытаясь понять вкус, и отстранился. Захотелось ударить. Кулаком, с замахом. Так, чтобы разбить в кровь, чтобы лопнула тонкая кожица, чтобы сломался четкий изгиб. Наверное, он даже имел на это право. Наверное, ему даже стало бы легче. На секунду. Этим чувства Гейра не вернуть, а бить бессознательного — чести мало. Натан пригладил жесткие волосы Хименеса, а потом с силой стиснул пряди, и снова склонился, шепча прямо в ухо. — Ты слышишь. Я знаю, что ты меня слышишь, сукин ты сын. Ты ему нужен, ты очень ему нужен. И он твой. Но если ты… если ты сделаешь ему больно или плохо, я оборву твою проклятую почти-бессмертную жизнь, и мне плевать, какому дьяволу за это надо будет отдать душу, — он замолчал, подался вперед, вжался губами в шею, оставляя ясный и четкий след и отстранился, оттолкнув голову Гектора от себя. Прикрыл глаза, беря под контроль дыхание, и спустя несколько секунд стремительно вышел из кабинета. У него есть еще одно дело… Сашка вел свое плетение виртуозно. Тонко, аккуратно, особенно с учетом творящегося вокруг хаоса. Угроза разрыва связи им пока не грозила, но сторонники Игоря, словно почувствовав свою силу, пошли вразнос. Не особо сильные технологи, мечтавшие о силе большей, разорванные, насильно запечатленные, одиночки, наказанные лишением части Дара или закрытием доступа на планар — многих обиженных собрал вокруг себя Игорь. Гораздо больше, чем можно было бы думать. И это не считая тех Членов Совета, о которых Дейм заставлял себя не думать, чтобы не отвлекаться, чтобы вести свою работу также ювелирно точно, как и Саша, вплетая свои звенья в его. Сюда бы еще Натана, но того нет и до него не докричаться. Только бы с ним все было хорошо. «Готово. Готово, Саша», — как только остался последний шаг, Дейм остановился. Все, что нужно теперь — накинуть это на Игоря и замкнуть. Но вокруг того собралось слишком много его сподвижников, прикрывающих ему спину от желающих добраться до него. Пусть их, оставшихся вне ледяных сфер Романа, было немного, но и они были способны доставить неприятности. Дейм с беспокойством огляделся и немного расслабился, заметив, что из филиала без защиты остались только взрослые. Значит, среди «малышей» жертв не будет. Только Рома и Сима… «Нам надо, чтобы кто-нибудь их отвлек, — Деймос держал свой конец плетения Щита. — Хоть на пару секунд, нам хватит». «Не так быстро, мальчики», — голос за спиной, насмешливый, сильный, спокойный. Деймос успел обернуться. Успел заглянуть в холодные глаза Кори Миллера. Но больше он ничего не успел. …Он знал, что это. Понимал умом, что это не больше, чем ловушка, гениальная, хитроумная ловушка, но это понимание не помогало. Он тонул. Он видел десятки вероятностей собственных жизней, видел моменты прошлого, которые хотел бы навсегда забыть. Он видел Сашку, чужого, не его, с другим. Видел его же, убитым свихнувшимся от метатренинга студентом. Видел себя одиноким стариком на берегу такого родного Средиземного моря, куда он приполз умирать. Видел своих студентов, тех, кому не мог помочь. Его личный ад, — жизнь, заключенная в цикл. И размыкать его некому. Он бился, он пытался разорвать плетение, которого не видел, а только чувствовал. Но сил не было, он истратил слишком много. Он тонул все глубже, с отчаянием понимая, что не выплывет, не сможет. И Сашку звать нельзя. Нельзя, чтобы он попал в ту же ловушку, нельзя… «Дейм!» — Александр чуть не влетел в расставленную ловушку. Еще бы чуть, и все. Сашка замер перед пульсирующей сетью, чувствуя, как разрывается с таким тщанием выстроенный щит. Все что он сейчас может — ударить остатками по тем, кто ударил по ним. — «Деймос!..» Сука-сука-сука этот гребанный Миллер. Эти все идиоты жадные и алчные. Зачем? Что они получат? Силу? Власть? Нахера все это, если разделить не с кем, если применить негде, если некого учить и некому помогать?! «Деймос… хороший мой, Дейм…» Сашка развернулся и швырнул в холодного отстраненного хроника свернутый в спираль щит. Иссеченное временем пространство с ужасающей скоростью понеслось вперед, расшвыривая на своем пути все, что бы ни встретилось. Кто-то вскрикнул, кто-то поддался, казалось бы — догнать и добить! Добить и вытянуть Дейма из той дыры в которую его окунули. Догнать… холодный рациональный разум вопит — не делай этого, это ловушка, но Деймос, Деймос там один, борется, силится выбраться, ему больно, это слышно, это чувствуется. Он закричал, когда жадный зев ловушки втянул его в абсолютную пустоту, в которой не то что чувствам, разуму не за что было уцепиться… Натан покачнулся и схватился за стену, когда замок в очередной раз попытался сойти со своего места. Плохо. Очень плохо. Времени почти не осталось. И страшно подумать, что творится во всем остальном мире. Или это, к счастью, только их филиалу так «повезло». Думать об этом не хотелось. Как и о том, что это самое время утекает, а он еще даже не знает, где искать. Дар предсказуемо молчал, а без него Натан Брэдсворт чувствовал себя слепым и глухим. Отвратительное ощущение. Он шел вслепую, почти наугад. Он не успел что-либо понять, пока был на Сверх-планаре, и понятия не имел, что творилось там сейчас, но Эрих… Эрих со своей ненавистью к Мареку и оброненными словами о том, что того не было среди тех, кто оказался в ловушке Игоря, заставлял его переставлять ногами, ища корректора. Марек держал Абсолют. Который разорвало одномоментно. Думать о последствиях для Арестова Натан не хотел. Но его нужно было найти. Может… может, удастся привести его в чувство. И, может, у него получится найти Игоря. Дверь в апартаменты Марека были открыты, чего никогда бы не было, если бы мир не сошел с ума. Еще более странным было увидеть рядом с лежащим на полу корректором двух студентов, причем находящихся в этой реальности. Сердце защемило, глядя на них. Вместе, старающиеся словно врасти друг в друга. Глаза одного полны отчаяния и слез, а второй… Натан отмахнулся от ненужных и неуместных сейчас мыслей. Потом, все потом. — Что с Мареком? — игнорируя настороженные взгляды, он почти кинулся к поверженному мужчине. Зашипел расстроенно, увидев кровь, и выдохнул чуть более расслабленно, почувствовав, как двигается равномерно под ладонью грудь. Жив. Но, похоже, в полной отключке. — Мистер Брэдсворд… — выдохнул младший, в котором не признать младшего Мацуру было нельзя. — Вырубился. Наверное, когда трясти начало его и приложило, а Тимур рядом остался. — Как вы здесь оказались? — Натан отвел взгляд от Марека, скользнул по Тимуру и перевел его на мальчишек. — Да мы не пропадали, блин! — расстроенно шмыгнул носом Пашка, размазал по лицу слезы, поерзал и присел на пол, подобрав под себя ноги. Вздохнул, обернулся на Михея, точно ища поддержки, и принялся рассказывать все с самого начала, с того как отрубились все, потом Ромка, потом за ним сунулся Сима, потом появились технологи, а потом с ним связался Генри и велел отыскать книгу и Арестова. — И мы запечатлились. Вот. — Поздравляю, — губы Натана тронула легкая улыбка. — Хотя, конечно, обстоятельства могли бы быть другими, — он усталым жестом потер лоб, морщась, взгляд скользнул по полу и зацепился за книгу. — Это она? — он встал, сделал пару шагов и присел рядом, беря ее в руки. Зачем-то погладил обложку, открыл, покачал головой, видя остатки страниц. — Генри-Генри… Хотя не думаю, что он сам это знал. Твой отец, Павел, вряд ли делился с ним всеми своими тайнами. — На самом деле старший Мацура мог и сам не знать. А вот Егоров, посвятивший часть жизни поиску и изучению подобных артефактов, знал многое. Чем-то он делился с Натаном, чем-то нет, но Книга Хаоса… — Не время для лекций, но потом может шанса и не представиться. Книги, подобные этой — с двойным дном. Это бесценный кладезь знаний. Это же источник силы, сосуд, если хотите. Но открыть его… — Натан перевернул книгу, открыв заднюю обложку. — Последняя страница. Ключ и замок одновременно, — он погладил тонкий пергамент, и по нему прошла волна света. — Именно. Без нее книга — это просто книга. Но если ее вернуть на место… Он вскинул на притихших мальчишек тяжелый взгляд. — Вам лучше отойти, парни. Я не знаю, что будет. Я… уже не оператор. Да даже если бы был, сейчас здесь Дар ни у кого не сработает. Поэтому просто отойдите. А еще лучше — уйдите. Хотя нет, — он повернулся к Мареку. — Будет лучше, если уйду я. — Это опасно? Я могу посмотреть, если хотите. Если уж нас не затянуло со всеми, есть вероятность что я смогу увидеть и вернуться, — Пашка потянулся и взял за руку Михея. — И что нам делать с Арестовым? Нельзя чтоб он так дальше… может он… может ему сейчас хуже становится?.. — Мы не знаем, что с ним и как он упал. У него может быть поврежден позвоночник, — Натан поджал губы. Филиал без Арестова — это было бы слишком неправильно. — Так что лучше его пока действительно не трогать, тут Генри прав. И не стоит лезть на планары. Не факт, что вы туда попадете. В любом случае, это нужно сделать, — он попытался ободряюще улыбнуться и, перехватив книгу, направился к выходу. — Оставайтесь здесь. Они не попытались рвануть за ним. Только трогательно прижались друг к другу. И, кажется, Натан начал понимать, почему они тут, а не на Сверх-планаре. И почему и Рома, и Сима, там тоже оказались не сразу. Истинные. Эта милая парочка тоже Истинная. Только Романа вытянули. А Сима ушел за ним. Вытягивать Павла оказалось некому. Как и Михея. И это к лучшему. …Идею разобраться с книгой в здании он отмел сразу. С другой стороны, если случится что-то, то уже не будет никакой разницы. Землетрясения участились, стали сильнее. Замок развалится, если не принять меры. И, словно в ответ на его мысли, пол ушел из-под ног. Балки над головой опасно заскрежетали, со стен начала осыпаться штукатурка. Натан вжался в дверной откос и зажмурился, пережидая. Страшно. До чертиков страшно. Может, поэтому он решил остаться здесь. Только сил держать его в ногах не осталось, и он сполз на пол. Руки подрагивали, когда он открывал книгу. Никакого трепета перед ней, никакого уважения к древности и мудрости в ней содержащейся. Только желание все закончить. Он рванул страницу резко, сильно. И книга словно застонала, уходя из-под рук, раня ладонь острой кромкой. Натан стиснул зубы и рванул еще раз, наплевав на боль. Раз сопротивляется, значит, прав был Егоров. Еще раз… Но страница не поддавалась, став скользкой от его же крови. — Сволочь… Сдохни уже, сука! — Натан почти рычал, раз за разом дергая и дергая тонкий лист. А потом вдруг остановился, зажмурился, сжался, дыша тяжело, со всхлипами. Несколько секунд сидел вот так, прислушиваясь к вибрации под собой, а потом вдруг выпустил страницу. Разжал пальцы и, улыбнувшись, погладил. Почти нежно, почти интимно. Как рисовал в своем воображении черты лица Гейра, когда-то, давным-давно. Как ласкал в своих мечтах тонкие губы, касался кончиков ресниц. — Отпусти его… Пожалуйста… А она вдруг осталась в его руках. Бесполезная теперь книга соскользнула с колен на пол, а страница осталась в его руке. Пылающая, но уже безобидная. И начался ад. Игорь погас. Разом. Весь. От его сияния не осталось и следа. И на несколько долгих секунд, кажется, замерла сама жизнь. А потом пространство в сфере пошло волнами. Начало скручиваться в гигантские спирали, и туда, в воронки проваливались те, кто оказался рядом, растворяясь в водовороте чудовищной энергии. Ромка закричал, всем собой, Даром, сознанием, кажется, самой душой, пытаясь удержать созданные им ледяные сферы, связав их с собой. Сотни ниточек, готовых вот-вот лопнуть. Он кричал и кричал, отчаянно, болезненно, испугано. Но рядом с ним все равно упрямо был Сима. Оплетал его собой, не позволяя рваться и метаться, успокаивая, поддерживая, и насколько это было возможно — укрепляя его. Он точно золотыми нитями врастал в Ромку, проникая все глубже и глубже, срастаясь с ним как не сросся даже в момент запечатления. «Наше время пришло, мистер Шеннон, — подал голос Хименес. — Ты ведь чувствуешь, зов Планара?» Да. Чувствовал. Несмотря на ужас, несмотря на боль, несмотря на страх за Игоря, Чед чувствовал это. Как тянет его, как повелительно требует Планар закрыть брешь, ведущую в реальный мир. И Чед откуда-то знал, как он это должен сделать. «Да… я готов…» Не было волшебных палочек, не было выкриков заклятий, даже плетений не было. Просто его дар в какой-то момент раскрылся, он весь раскрылся, как раскрылся Хименес и чуть дальше Эмметт, а еще немного дальше разорвало какое-то плетение, вероятнее всего, ловушку кого-то из сторонников Игоря, и на планар хлынул дар Лемешева. Они не смешивались, нет, они накладывались один на другой, тянулись в разные стороны, и Чед всем собой чувствовал чудовищную усталость. И собственную, и планара, и таких же как он сам Щитов. Но воронки надо было закрыть. Закрыть, пока не погибло еще больше людей. Чед не понимал откуда, но все-таки знал: попавшие туда уже не вернутся. Останутся овощами, с живым физическим телом и полным отсутствием рассудка. Это было страшно. Страшнее во сто крат всего, что могло бы произойти. Но что-то было еще… Что-то… Первая, самая маленькая воронка схлопнулась почти сразу, и как минимум двое из тех, что пытались ее закрыть, теперь были похожи на тряпичные куклы. Их силы закончились. Вторую, чуть побольше, закрывали Лемешев и Эмметт. Было странно смотреть на то, как словно призрачные нити сшивают края водоворота, заставляя его уменьшатся, сжиматься. Но, в конце концов, ее страшный зев закрылся. Но самая последняя, самая страшная, находящаяся так близко от Ромки и скопления ледяных сфер, которые он держал, держал до сих пор, несмотря ни на что. Он выгорал. Силиверстов выгорал, и это было видно по тому, как испугано мечется золотой молнией Сима. И как выцветает его фантомное тело, словно покрываясь пеплом на краях. И воронка, словно чувствуя его слабину, раскручиваясь все быстрее, сжирая пространство сферы, сминая ее и превращая в бесформенный ком, как если бы чья-то огромная рука смяла листок бумажки. Тонкую, объятую огнем фигуру он заметил только, когда та застыла прямо перед открытым зевом. Знакомый силуэт, знакомый огонь. Игорь… Лишенный силы книги, но до краев наполненный своей собственной. «Прости, малыш, — его голос был полон сожаления, вины и решимости. — Прости, мой хороший. Мне так жаль…» «Ты не можешь уйти… не можешь меня оставить одного, Игорь… — не крик даже, нечто большее, куда большее. Приказ. Просьба. Повеление. Убежденность. — Ты не понял ничего, ты мой, понимаешь? Ты мой. Как Сима — Ромкин. Такой же!..» «Я виноват в том, что происходит, малыш. Я повел людей за собой, и не смог довести до конца. И там, в реальности, мир может погибнуть. По-настоящему. Я не могу этого допустить. Только не по моей вине, — он не шевельнулся, но Чеду показалось, что он оглянулся. И теперь колдовские глаза смотрят прямо на него, прямо в душу. — И знаешь, теперь я понимаю — на самом деле я искал тебя. Всю свою жизнь искал тебя. Книги, Сила, знания. Все это только ради того, чтобы найти тебя. Прости, что не понял сразу. И за то, что втянул тебя в это». «И я здесь для того, чтоб не дать всему погибнуть. И тебе тоже, Игорь. Не бросай меня, не уходи, ты убьешь меня, понимаешь? Ты уничтожишь то, что может быть! — Чед не плакал, на планаре нет места слезам. Но он всеми силами противился падению. И гибели того, кто был с самого рождения назначен ему. «Я выживу, если ты будешь держать меня, — ответ был похож на шелест ветра. — Просто держи меня и там, в реальности. И я вернусь. Обещаю, малыш. Обещаю». — Он развернулся. Раскинул руки точно так, как сделал это там, в реальном мире. И упал назад спиной, в беззвучно ревущую воронку. Полыхнуло нестерпимым электрическим светом, по краям сминаемого пространства разошлась цепочка молний, и через два судорожных вдоха, края захлопнулись, словно втянутые сами в себя. И замерло все. Люди, остатки, ошметки того, что когда-то было Сверх-планаром, только тихо-тихо, на грани сознания хрустально звенели ледяные сферы, уже свободные от удерживающих их нитей-паутинок. А потом раздался крик. И пространство планара вдруг дрогнуло. Рассыпалось. И сквозь него начал проглядывать знакомый мир. Стены, комната. Сдвинутая мебель. Странно-механическая работа: поднять сущность, вернуть по тонкой связи в тело, сгладить разрыв, выровнять грань, вернуть стабильность точке пространства-времени, разгладить линию вероятности, и снова, поднять, вернуть, сгладить… совсем так же как вымыть посуду или расставить по местам вещи, почти-обыденно, почти-буднично, только разум вопит и корчится в недоумении. Как?! Ломило виски, болела голова, где-то там, в физическом теле поселилась усталость. Наверное, его даже лихорадило, но удерживала мысль об Игоре. Потребность в Игоре. И еще бьющаяся нить, не нить даже, плотный жгут линий-связей, тянущихся в сторону Игоря, к нему, за ним, в него. Сгладить, выровнять, стабилизировать, унять бурю, не позволить ей отразиться в мире, вздыбить лавины где-то в горах Швейцарии. Сгладить, выровнять… как же он устал… …Он был не один. Краем сознания он видел тех, кто помогал ему. Всего пара человек, но все же… А еще был Ромка. Ромка, который, там, в реальном мире, кажется, даже устал дышать. Но и ему остался последний рывок. «Веселая ночка, правда? — Откуда у него еще силы на шутки? А на сочувствие? — Я вижу его. Чувствую. Он где-то там, завис между. Но он жив». Сгладить, выровнять, стабилизировать, аккуратно подтянуть блеклую звездочку Ромки, вернуть, и не дышать, пока не вернется в тело измученная сущность оракула, если бы здесь, на планаре, у него были глаза — их бы заливало потом. Но все что у него было — это уверенность. Потому что не выполнить своего предназначения Чед попросту не мог. «Нет! — Ромка рванулся в сторону, разрывая только-только установленную связь с реальностью. — Если я уйду сейчас, то они все останутся здесь!» Их было много, очень много. Сверкающих ледяных сфер, в которых были заключены те, кого он успел спасти от огня Игоря и от воронки. «Возьми Симу, он очень устал. И ему очень больно. Пожалуйста. А я… выберусь сам». «Значит мы все трое останемся здесь, — вздох-шелест пронесся по планару, трогая уцелевшие связи. — Я не могу оставить тебя здесь тоже.» «Боюсь, тебе придется. Я выйду. А тебе еще Игоря искать. Вот и займись этим», — это было усталое раздражение. Но даже на него злиться сил не было. «Не надо, не зли», — но раздражение все-таки прорвалось какой-то слабой серой дымкой, смешалось с сиянием силы и растаяло как грязный весенний лед. «Мистер Шеннон, — Генри? Генри Гилрой все еще здесь? Он должен был вернуться. Но он был здесь. Был рядом и смотрел со странным сочувствием и пониманием. — Ваша работа здесь закончена. Этот планар пора закрыть. Роман? Это уже вы?» «Я не помню, что здесь было и что я делал, если вы об этом. И я понятия не имею, как… освободить их всех», — а вот теперь за усталостью его голоса был ясно различим страх. «Просто захотеть отпустить?» «Я больше не связан ни с одной сферой». «Зато связаны с теми, кто в них заключен. Все ваши друзья, соседи и приятели. Даже ваш якорь». Рома не ответил. Долгую секунду ничего не происходило, а потом по планару прошелся его виноватый стон: «Черт… Аян…» И сфера, что была к нему ближе всех, беззвучно лопнула. Осколки разлетелись, а заключенный в ней сжавшийся маленьким котенком Аян, словно растворился в пространстве, возвращаясь в реальный мир. А потом лопнула еще одна сфера, и еще… Маленький взрывы разбегались, как выстроенные домино, и планар стремительно гас, пустея. «Вот и умницы, — выдохнул Генри, когда не осталось ни одной сферы, и легко толкнул их обоих. — Пора возвращаться, мальчики». «Хорошие мальчики, — заметил Хименес. Дальше держать форму он не стал, позволив своему фантому истаять и сверкнуть яркой вспышкой, зависнув рядом с бывшим учеником. — Неплохой контроль, есть головы на плечах, и с анализом ситуации все отлично, опыт придет… если не сломаются. Ты ведь тоже это заметил? Мистер Шеннон уже связан с Шафранским. И планар не позволит разорвать эту связь». «Нам и без этого последствий расхлебывать не один месяц, — устало произнес Гилрой. — Пошли, Гектор, и пусть этот планар закроется наконец». Возражений не последовало.