Измены

Измена, измена – Как треснувший лёд… Но это, как грипп: Поболит – да пройдёт!

Оказалось, что книжка со стихами — это еще не все. На стеллаже, на видном месте, лежали браслет и кольцо, подаренные Художником. А ведь она держала их в шкатулке! От этого стало еще хуже. Ночь Таке провела без сна. Она помнила, как в прошлом году Хаято долго упрашивал ее отпустить его на рыбалку. Она все равно уезжала в командировку, а ему не охота было куковать одному дома. Тогда они тоже должны были становится на даче. Он тогда хорошо выпил и Такеши пришлось ехать и забирать его. Ей не когда еще не было та стыдно за мужа. Надо было что-то предпринимать. Нужно было действовать. Она не смогла бы спокойно дожить до вечера воскресенья. Решила положится наудачу на прошлогоднюю дачу. Почти стихи! * * * Такеши резво взбежала по лестнице. Художник был в мастерской. Стоял за мольбертом. Таке подошла к нему. На мольберте стоял холст с набросками хорошенького девичьего личика. Художник смутился. А она не смогла сдержать улыбки. Кивнула на зарождающийся портрет: — Новая Муза? — Я — неисправим. — Возьми, пожалуйста, украшения. Может, ей пригодятся. Не могу оставить себе. — Все-таки не можешь или не хочешь? — Правда, не могу. — Ну, смотри сама. Еще увидимся? — Вряд ли. — Я рад, что ты была в моей жизни. Извини, ежели что… — Спасибо. Ну, вот и все. Пока. Нет, целовать меня не надо. Мне пора идти. * * * Дорогу она помнила смутно, но изрядно поколесив по пригороду все же наткнулась, но машину мужа. Такеши вышла из машины захлопнув дверь, тихо пикнула сигнализация. Таке осторожно приоткрыла калитку: нет ли злой собаки? Никого. И она пошла к дому. Когда Таке постучалась и вошла в дом, она увидела то, чего даже представить не могла. Как говорится, даже в страшном сне. Хаято сидел в кресле возле разожженного камина. А позади него стояла… Тсуна, положив руки ему на плечи. Оба смотрели на огонь. Когда она вошла, они не слышали. Зато, когда она от неожиданности уронила на пол ключи от машины, оба повернули к ней головы. Они встретились с Хаято взглядами. Ее взгляд выражал полнейшую растерянность. Хаято виновато опустил голову. Тсуна же покрепче вцепилась в плечи ее мужа. И в ее глазах Она прочла: «Теперь — мое». Такеши подняла ключи и быстро вышла. * * * Она лежала в спальне с ватными руками и ногами. Пыталась осмыслить сложившуюся ситуацию. Как же это могло случиться с ними? Ведь раньше, в самом начале они были так счастливы. Гуляли только за руку или под руку. Болтали обо всем. Им было весело. Ей было весело с Хаято. Когда же скука успела поселиться в их доме? Когда он перестал быть ей интересен? В какой момент? Она боялась остаться без него. Когда же он вернется? Сначала она думала, что он кинется-бросится за ней вслед. И пока она ехала домой все время смотрела в зеркало заднего вида: не догоняет ли? Но прошло уже три часа, а мужа все нет. Она сама разрушила свое счастье. Глупая женщина… Теперь счастьем казалось абсолютно все: Хаято чистит картошку, моет посуду, смотрит телевизор, лежа на диване. А когда она вспомнила об их ссорах и сладостных перемириях, к горлу подступил комок, и она расплакалась. В голос. По-бабьи. Неэстетичное зрелище, между прочим. * * * Тсуна так крепко обнимала его за шею, не отпуская от себя, что Хаято с трудом удалось разжать ее руки. — Тсуна, ну и хватка у тебя… Давай я отвезу тебя домой… — Ты что, вернешься к ней? Она же изменила тебе! Ты это понял?! Из-ме-ни-ла! — Во-первых, я так не считаю. А во-вторых, я сам виноват в том, что случилось. Не понимаешь? — Нет… — Такеши не из тех женщин, которые вертят хвостом налево и направо. Она могла сделать это, только влюбившись. Наверняка этот мужчина приложил немало усилий, чтобы ей понравиться. И раз ему это удалось, значит, я был совсем плох. Уделял мало внимания, не был галантным кавалером, подарков не дарил, слов ласковых не говорил. А то, что сделано по любви, — это не измена. Скорее, я изменил ей. Потому что не влюблен в тебя. А так… От обиды, от злости. На себя. Извини. Ты, конечно, раскрыла мне глаза, но… Я все равно люблю свою жену.. И хочу просить у нее прощения. — Ты у нее? — Да. — Ты у нее?! — Да. — За что? — Я же уже сказал. За то, что уделял мало внимания… — Ты что, не ревнуешь ее? — Я всегда ее ревную, всю жизнь. А она меня — нет. — Потому что не любит? — Нет. Потому что она уверена в себе. Всегда, когда она делала что-то такое, что мне не очень нравилось, она обвивала мою шею своими ручками и шептала мне на ухо: «Ты же все равно меня любишь. Я ведь лучше всех». Она не спрашивала меня об этом, она это утверждала. — Значит, как Такеши, так «обвила ручками»? А как я, так «хватка»?! Мужчина лишь промолчал. * * * Обессиленная и заплаканная, Таке уснула. А когда проснулась, было уже утро. Она подхватилась с постели и выбежала из спальни: Хаято дома не было. Он не приехал! И Таке разозлилась: что он себе позволяет! Она, конечно, провинилась, и очень сильно. Но поступать с ней так! «Женщина — ангел. Но если ей подрезают крылья — приходится летать на метле!» Решительно настроенная, она собралась за десять минут и побежала на стоянку за машиной. Она вернется туда и скажет им все, что думает! Ситуация должна как-то разрешиться. Такеши ехала быстро и поэтому проскочила мимо машины Хаято, стоящей в сугробе на обочине. Она резко затормозила и сдала назад. Хаято спал за рулем, и в машине был один. * * * Хаято открыл глаза и не сразу понял, где он. Стряхнул с себя остатки сна. Кто-то барабанил в окошко. Он опустил стекло. — Эй, мужик! Все в порядке? Помощь нужна? — поинтересовался незнакомый парень в телогрейке и шапке из собачьего меха. Очевидно, водитель «тягача», стоящего неподалеку. — Нужна. Вчера вечером занесло в сугроб. И, кажется, я «брюхом» напоролся на что-то. Звук нехороший был. И машина больше не едет. — Так ты че — ночевал здесь? — Да. Эвакуатор вызвал. Вроде бы пообещали, но пока никто не приехал. Может, это для них далеко. Желающих помочь тоже не нашлось. Телефон потом, как назло, разрядился. Зарядного нет. Хаято вышел из машины. Вдвоем они разрыли снег под машиной. Действительно! Машина напоролась на большую железяку. Скорее всего останки какой-нибудь сеялки-веялки. — Тра-та-та, — в сердцах сказал Хаято. — Мужик, а тебе в город?? — В город. — Эвакуатор тебе дорого обойдется. Давай я тебя дешевле дотяну. И тебе хорошо, и я подработаю. Трос есть? — Есть, конечно. — Тачка у тебя видная. Чем зарабатываешь? — Зам директора одного завода. Парень немного растерялся: — А я тебе «мужик да мужик»… То есть вам. — Да ни че… * * * Хаято сидел за рулем машины. Впереди натужно гудел трудяга «тягач». Буксировать в гору тяжелую машину, да еще по снегу, ему было нелегко. «Хороший парень, — подумал Хаято о водителе грузовика. — Как там Такеши? Вдруг она уже собрала вещи и ушла от меня? К отцу. Нет не к отцу. Тесть его любит. И всегда на его стороне, считая, что жена предъявляет к мужу слишком завышенные требования. А он и так хорош. Если Такеши и уйдет, то к Скуало. А почему я, собственно, так уверен, что к ней. А не к этому… Наверняка какая-нибудь творческая натура. Вот и «натворил». «Господи, ну зачем я это сделал? Может, мне кто-нибудь на это ответить? — Хаято был близок к тому, чтобы рвать на себе волосы от отчаяния. — Это все Тсуна виновата. Хотя, нет, конечно. В чем ее вина? В том, что хочет иметь мужика в доме?» Его коробило только от одной мысли, что вчера он занимался этим с ней. Ладно бы еще спьяну. А то ведь на трезвую голову! Это уже потом они выпили. По чуть-чуть. Потом еще по чуть-чуть. И так три раза. Кому и что он хотел доказать? Ну «кому» — понятно. А вот что конкретно он доказал этим сексом? Теперь и самому непонятно. Чужая женщина. Чужое тело. Хотя, конечно, успокаивает, что «в грязь лицом» он не ударил. Знай наших! Но мужчин, меняющих женщин, как перчатки, он никогда не понимал. Вот и этот — художник наверняка из таких. А Такеши — просто жертва. Бедная овечка. Интересно, приревновала ли она его или нет? А как хотелось бы, чтобы приревновала. Хоть раз в жизни. Ведь сам он от ревности чуть с ума не сошел. Кошмарное чувство. Подозревать собственную жену и молчать об этом. Переваривать в себе. И себя. Заживо. «Таке, ну что в тебе такого? Что я присох к тебе? В самом-то деле. Сколько женщин вокруг. Разбежимся, кто куда. Пожили. Хватит. Ты — к своему художнику. Я… Да хоть к Тсуне! Обещала быть верной… А на фига мне ее верность? Такеши, родная моя…» — У Хаято тоскливо заныло сердце. «Да что ж он так медленно тянет. С ума можно сойти! Она ж десять раз успеет сложить Чемодан и уйти». Хаято подумал, что мобильный можно попросить у водилы. Должен же у него быть с собой телефон. Сейчас даже у первоклашек и «нищих» в переходе есть «мобилки». Наблюдал он как-то картину. Пожилая «нищенка», просящая милостыню в переходе возле их дома, действительно, вызывала жалость. Лицо у нее такое… Короче, ее было жалко. он и сам подавал ей. И вот он, проходя в очередной раз мимо, увидел, как женщина откуда-то из-под себя достала мобильный и ответила: «Я еще часок посижу, потом обедать пойду. Да в кафе тут рядом. У них суп грибной и бефстроганов вкусно готовят. Потом домой. А вечерком еще на пару часиков выйду». «А что, — подумал он тогда, — я бы тоже был не прочь поесть сейчас супчику грибного и бефстроганов на второе. Совсем даже неплохо.». И на ее мобильный он тогда покосился. Слайдер. Ну, это он отвлекся. Хорошо, возьмет у водителя телефон. А что он скажет? Другое дело лицом к лицу. Он бы просто сгреб ее в охапку, зацеловал и никуда от себя больше не отпустил. И пошли они все к черту! И художник этот, и Тсуна. Как будто и не было никого. Привиделось. И ему, и Таке.