Пир в змеином гнезде

Визерис не пришел к ней ни в одну из ночей, что они могли бы провести вместе. И Дейенерис хотела бы узнать, почему, но не сумела — брат мастерски избегал встреч с ней четыре дня, и она нигде не могла найти его. Не думать о нем она тоже не могла — непокорное воле короля и ее собственной воле сердце изнывало в груди и тосковало по нему, как никогда прежде. Даже в Хайгардене Дейенерис не чувствовала столь яростного желания побыть с ним наедине: коснуться его щеки, очертить контур губы подушечкой пальца, подарить поцелуй и всю себя без остатка. Сейчас Визерис нужен был ей, и он мог бы быть ее, но не пожелал разделить с ней дарованные им Богами короткие дни и ночи. Дейенерис не хотела верить, что он ее разлюбил; это не укладывалось у нее в голове. Они были не просто влюбленными, они были единым целым, одной душою. Она не должна была и мыслить о том, что любовь могла угаснуть в его груди. Но тогда почему Визерис избегал ее? Неужели его обида была сильнее любви? Когда венок из бледных роз лег на колени Висеньи, все стало очевидным. Дейенерис показалось, что она умерла в этот момент, но она дышала и все еще глупо улыбалась, как мгновение назад, когда Герольд Дейн, как они считали, Герольд Дейн, снял шлем и оказался ее братом. Дейенерис думала, что он коронует ее, но он этого не сделал. В ушах стоял гул; то радовался простой люд, собравшийся на турнире. Визерис был любим им, потому что был красив, славно обращался с мечом и умел лучезарно улыбаться. Дейенерис, напротив, любила его, несмотря ни на что — она ведь одна знала, какой он на самом деле.  — Тебе дурно? — спросил Уиллас, склонившись к ее уху. Дейенерис посмотрела на него с горькой улыбкой. «Мое сердце разбили на кусочки. Я не знаю, зачем теперь еще жить!» — горело у нее на языке.  — Я просто удивлена, — соврала она. И Уиллас ей не поверил. Но какое ей до него и его веры было дело? Он даром ей не был нужен — его навязал Рейегар. Сказал, что Уиллас Тирелл — лучшая партия, которую можно сыскать в Семи Королевствах, и что он станет ей хорошим мужем. Он не предлагал, не давал ей выбора, он говорил, что он решил. Дейенерис пыталась сопротивляться и даже предложила Визерису бежать с ней в Эсос. Но в назначенный день она вышла замуж за наследника Хайгардена, а из глаз Визериса навсегда исчезла радость, хотя именно он сделал выбор в пользу власти. Не любви. И она его простила. Она всегда его прощала и всегда выбирала его. Вот и сейчас она готова была простить его за венок на голове Висеньи, лишь бы он только посмотрел на нее и одним бы взглядом сказал, что любит ее. Ей больше ничего не нужно было — только его взгляд. Но Визерис словно бы забыл о ее существовании, зато обеспокоенный взгляд Рейенис был устремлен именно на нее. В обычное время Дейенерис испугалась бы осведомленности племянницы, которую она в мыслях только змеей и называла. Но сегодня даже Лорас Тирелл улыбнулся ей, не как обычно, холодно и с плохо скрываемым презрением, а не то ласково, не то заботливо, и Дени с трудом сумела сдержать слезы. Это значило, что выглядела она совсем уж плохо, раз даже с трудом переносящий ее сир Лорас потеплел. Чувствовала она себя еще хуже, но все же пыталась улыбаться и даже смеялась.  — Смотритесь фальшиво, миледи, — шепнул он ей, резко крутанув на повороте. Она едва не споткнулась, но не позволила себе так опозориться. Его руки снова вернулись ей на талию. Дени танцевала со многими, и иногда их руки дрожали, иногда сжимали талию слишком сильно. Объятия были более, чем равнодушными. Он танцевал так, будто желал, чтобы пару в танце ему составил кто-то другой, и это не только напрягало и мешало сосредоточиться, но и страшно злило. Ничего не поменялось, но теперь к выражению его глаз примешались горечь и сочувствие. Последнее было так непривычно для Дени. Она ничего не ответила и отвела взгляд. Конечно же, среди танцующих пар она сразу же увидела Визериса и Висенью. Вот уж кто действительно не выглядел фальшиво, Дени затошнило от одного только их вида и улыбки Висеньи. И она с тоской и отвращением подумала, что у нее, должно быть, было такое же глупое выражение лица, когда она находилась рядом с братом. Лорас мягко усмехнулся.  — Красивая пара, — произнес он, и по его тону было понятно — он так совсем не считает. Дени подавила тяжелый вздох и сделала усилие на собой, чтобы отвернуться. На брата хотелось смотреть, раз уж другое было запрещено и не дозволено. Просто смотреть. Самое гнетущее крылось в том, что он и Висенья были действительно красивой парой, и ей, как никому, шел этот венок из белых роз.  — Да, пожалуй, — отозвалась Дени; голос прозвучал так звонко, что показалось, он сейчас сорвется. Она замолчала, так и не договорив последнее слово, потому что испугалась, что расплачется, и так ничего и не добавила. Слезы действительно были близки. — Почему ты жалеешь меня, сир Лорас? — даже шепот стоил ей сил; она долго моргала, чтобы не заплакать. И от сира Лораса это, разумеется, не укрылось. Он хотел пожать плечами и больше ничего не ответить — она шестым чувством поняла это.  — Не думал, что вы такая недогадливая, — фыркнул он. — Ваша племянница давно обо всем догадалась. Рейенис… О чем таком она могла догадаться? Дени припомнила разговоры о Лорасе с ней — их было не так много, как и в целом разговоров с Рейенис. Ничего дельного она не вспомнила, только многозначительные взгляды и насмешливые хмыканья. Кажется, они обсуждали его возможную помолвку с леди Сансой, а Рейенис засмеялась.  — Я не понимаю, — тихо ответила она наконец. Лорас недобро усмехнулся — теперь, как обычно. Он вел себя так только с редкими людьми — с ней и с Рейенис, словно бы ему было, за что их ненавидеть. С другими он был более, чем мил.  — Ничего. Когда-нибудь поймете. Дейенерис хотела было ответить ему что-то колкое, но ее хватило лишь на равнодушное:  — Ладно. И после танец — слава богам — закончился, и Лорас вернул ее Уилласу, а она поклялась больше никогда не танцевать с ним. Наверняка, он тоже поклялся больше ее не приглашать. Он выглядел разочарованным пуще обычного. И больше не намеревался танцевать. Это не радовало — Дени вовсе не хотелось провести весь вечер в обществе его, Уилласа и леди Оленны. Та уже понимающе цокала языком — старая карга все знала. Она уже не раз намекала Дени на то, что ее отношения с братом уж какие-то особо семейные. До всего-то ей было дело; во все хотела сунуть нос. Дени терпеть ее не могла. От общения с Королевой Шипов ее неожиданно спас сир Эртур. Он был привычно молчалив — он вообще редко смеялся и танцевал, только с Рейенис или с буйными дочерьми Красного Змея. И это подивило Дени. Сегодня она чувствовала себя так, будто все вокруг узнали тайны ее сердца и решили ее пожалеть. Одним Лорасом Тиреллом она была сыта по горло. Благо, Дейн ничего не говорил, лишь улыбнулся одними углами губ в конце танца и поцеловал ей руку. Потом были другие. Она танцевала весь вечер, чтобы не думать, даже сумела смеяться и шутить, и пофлиртовала с краснеющим Роббом Старком. Но избавиться от ощущения, что все вокруг ее жалеют, она не могла. От этого становилось еще паршивее. Хотя куда уж паршивее — весь мир ее долго разваливался и только несколько часов назад обрушился ей на голову. Она еще не вытащила осколки, и даже не была уверена, что еще жива. Внутри осталась одна сплошная боль.  — Смех звучит простуженно, Ваше Высочество, — танец с Герольдом Дейном был одним из последних. И сердце у Дени забилось — в нем появилась надежда. Все-таки Дейн был лучшим другом Визериса, быть может, он пригласил ее не просто так. Но она тут же запретила себе надеяться — просто так, из жалости. Не надеяться не вышло. — Уж не заболели ли вы? «Я умираю, — хотела сказать она. — Ты это знаешь. Все это знают».  — Наверное, настыла, пока сидела на трибунах, — непринужденно отозвалась она. Герольд кивнул, и она увидела этот взгляд — тот, что был у Лораса, он тоже хотел видеть вместо нее другую. Дени едва не рассмеялась, всколыхнулась надежда. Неужто его страдания по малышке Элии были настоящими, и он действительно любил ее? Он же был белым рыцарем, он не имел права на любовь. Даже если бы Элия ответила на его чувства… Элия не отвечала. Все перемешалось в голове. Она не смогла сделать ничего лучше, кроме как улыбнуться.  — Любовь — сука, — прошептала она себе под нос и так и не поняла, услышал ли Герольд.  — В саду в час волка, — склонившись к ее уху прошептал он. Дени ждала этого весь танец, и потому снова едва не заплакала — от облегчения.  — Спасибо, — он опять не услышал. Белый плащ ударил ее по ногам — он уходил. А она готова была расцеловать его.

***

Ее била дрожь, но не от холода, от нетерпения, от страха. Руки Визериса оказались теплыми — она почувствовала их жар даже сквозь ткань плаща, который он набросил ей на плечи.  — Ты совсем себя не бережешь — холодно. Нужно было надеть плащ, — сказал он тихим не укоряющим, а извиняющимся тоном, от которого у Дени подкосились ноги, а в груди сделалось больно.  — Скажи, что это неправда, — взмолилась она. — Скажи, что привиделось. Пожалуйста, — дыхание Визериса стало тяжелым, она чувствовала его у своей шеи — оно грело. — Обмани меня. Я поверю тебе. Она боялась повернуться к нему, увидеть его лицо и понять все по глазам. Визерис сжал ее плечи и сам развернул ее, обнимая лицо ладонями.  — Дейенерис, — прошептал он, он был серьезен, хоть во взгляде и была нежность. — Мне нужно на ней жениться — таковы условия договора.  — Какого еще договора? — голос сипел. Визерис инстинктивно мотнул головой — он так делал, когда ему что-то не нравилось. Обычно она замолкала в таких случаях и не развивала тему, потому что знала это. Но не сейчас. — Какого договора, Визерис?  — Это неважно. Я люблю тебя. Но я должен жениться на ней — ты должна меня понять. Я должен был это сделать.  — Я не понимаю, — из его спутанных слов действительно сложно было что-то понять. Она не улавливала его мысль. — Ты не можешь на ней жениться. Ты рыцарь Королевской Гвардии, — как будто они оба не знали об этом. Дейенерис чувствовала, что он что-то задумал, что он хочет избавиться от плаща. Но было ли это возможно? Разве Рейегар разрешил? — Как?  — Не спрашивай ни о чем, не пытайся понять, почему. Просто прими это — я не могу иначе. Я должен…  — Кому?  — Самому себе. Они молчали. Дейенерис никак не могла забыть потом это молчание — неприятное, холодное, прерываемое лишь ее громким сердцебиением. Мысли путались у нее в голове, сменяя одна другую, а слезы текли по щекам — Визерис стирал их.  — Ты любишь меня? — спросила она наконец. Он улыбнулся. Эта улыбка напомнила ей о Рейегаре из детства; сейчас он был иным — жестким и безжалостным.  — Конечно. И всегда буду, — сказал он и прильнул к ее губам, словно бы, ответив, получил на это разрешение. Это был самый горький их поцелуй — даже, когда она выходила замуж за Уилласа, а впереди у них оставалась только ночь, не было столь горько. Она надеялась, что они сбегут, что все отменится, что… просто на что-то. И хотела лишь быть с ним эти последние, дарованные мгновения и не думать о будущем. Сейчас не думать о будущем, о настоящем, было невозможно. — Я люблю тебя больше жизни. Но не больше власти — она знала это всегда.