***
Прохладный ветер забирался под лёгкий бомбер, развевал отдающие небесной голубизной светлые волосы, ментоловый дым окутывал лёгкие, купая горло в едва уловимой остроте перечной мяты. Юнги стоял при входе какого-то сомнительного вида полуподвального помещения, освещённый тускло мерцающей неоновой вывеской. Он часто бывал здесь в попытках развеяться, забыться, напиться или просто хорошо провести время. Где-то семь минут назад он стоял в задымлённом помещении на небольшом возвышении, что служило сценой, выплевывая пропитанные ядом фразы, которые ни одна цензура не пропустила бы, рассказывая свою очередную историю, завуалированную под четкие строчки новой песни в такт с монотонными жесткими битами и гулом такого же как и он сброда, ошивавшегося в подобных местах. Думать почему-то ни о чем не хотелось, несмотря на то, что в голове выл рой мыслей, которые действительно угнетали. Юнги коротко ругнулся. Хотелось чувствовать, что угодно, но не то что узлом затянулось в желудке. Он зарылся пальцами в волосы, взлохматил их и вошёл обратно, решив, что не уйдёт, пока хотя бы одна клеточка его тела остается трезвой.***
— Какого ты опять приперся? — Хосок даже не отрывает взгляд от учебника, чтобы понять, кто собирается разделить с ним трапезу в школьной столовой. — Чтобы проверить, что ты не ошиваешься, с кем попало. — Кто бы говорил, господин Мин-я-не-ночую-дома-курю-и-бухаю-где-и-когда-вздумается-и-вообще-весь-из-себя-плохой-парень-Юнги, — закатил он глаза. Какого-то хрена у младшего даже пообижаться нормально на того не получилось? — Ты же понимаешь, что я пока ещё не в состоянии переварить такой поток слов? — Блять, ты либо не бухай, либо не приходи вообще, — рыжий манерно скривился, чуть не выпустив книгу из рук. — Какой же ты неблагодарный ребёнок, — покачал головой Юнги и прихватизировал себе ещё запечатанный пудинг младшего. — Я тут вообще-то личным телохранителем подрабатываю. — Тебе выпускаться в феврале, а ты тупой как пень. Нет, я, конечно, понимаю, что у тебя есть отец, а у твоего отца компания, но займись уже чем-то, но только если это «что-то» не заключается в заёбывании меня, — Хосок все же посмотрел на него и изобразил на своем лице что-то типа: «Ну и, гениальный человек?» — И зачем? — Чтобы ты сказал: «Вау, ты такой ахуенный, хён», — ухмыльнулся Юнги, зачёсывая рукой волосы назад. — Ты же знаешь, что я назову тебя хёном, только если ты вырастешь до своих заветных ста восьмидесяти сантиметров, — Хосок хотел выглядеть высокомерным, но уязвлённое выражение лица старшего разбило его стену безразличия, и младший взорвался смехом. — Ты маленький ублюдок, а я самое крутое, что случилось с тобой в этой жизни! — Я сейчас смотрю на тебя, и мне вот просто хочется сказать: «Вау, ты такой голубой, Юнги», — Хосок не переставал веселиться. — Ты бы себе на затылке хуй ещё выбрил, так, для полной картины. Вот тогда я подумал бы. — Ну, и в кого ты такой гадкий? — надул губы Юнги. — Весь в тебя, — перекривлял того рыжий. — Я завтра тоже выступаю, — будто не замечая чужого валуна в своём огороде сказал светловолосый. — О, какое совпадение, а я завтра опять сплю, — сказал младший, забирая уцелевший пудинг себе. — Ну, почему бы тебе один раз не пропустить «Спокойной ночи, малыши» и не затусить со мной? — Потому что все что ты делаешь, так только пьёшь, куришь и сквернословишь. Иногда под музыку. И вообще, ты спрашивал про мои взаимоотношения с людьми, но где твои друзья? Их и позови. Ты со мной так носишься. Что ты делал до того, как я в твоей жизни появился? Хуи пинал? Или, знаешь, лучше позови ту расфуфыренную шалаву. — Ревнуешь? — ухмыльнулся Юнги, заметив то, как приподнялась верхняя губа рыжего, выражая пренебрежение. — Было бы к кому, — фыркнул Хосок. — Ну, знаешь. Она бывшая твоего сладенького КимТэ. Видимо, вы очень даже похожи, — посмотрев на ногти, невзначай бросил старший, мельком наблюдая за революцией на лице собеседника. — Знаешь что? Мне плевать, — резко встал Хосок, из-за чего глаза Юнги округлились. — В мои принципы не входит обсуждать бывших моей половинки, поэтому сиди с этим сам. Когда же это они успели стать (фи) «половинками»? Почему-то Юнги, смотрящему вслед удаляющемуся Хосоку, хотелось отмотать время и откусить себе язык. А ещё свернуть этому чертовому Киму шею. И какого хрена его раздражает это?