***
POV Хосок
Сегодня все вернулось на круги своя. Я был уверен, что все уже забросили обсуждения о том, «как такой, как Тэхён, мог связаться с такой серой мышью, как он», «да что он в нем нашёл» и все прочее, но видимо ошибался. Такое ощущение, будто в этот раз взгляды ещё острее и… насмешливее, что ли? Подхожу к своему шкафчику, но добраться до него получается с трудом — вокруг собрались обсуждающие что-то ученики. И почему именно возле моего шкафчика вечно что-то происходит? Я не очень люблю находиться в слишком людных местах, тем более в центре внимания, но книги-то взять всё равно надо. Кое-как пробравшись между людьми, я осознаю, что гул и смешки вокруг становятся громче, а потом меня охватил ступор. На дверце красными буквами из баллончика выведено красноречивое «ШЛЮХА» и использованный презерватив. Сначала я подумал, что может, это какая-то ошибка, может, кто-то спутал шкафчики или просто неудачно пошутил, а потом меня вдруг будто окатили ведром ледяной воды. Я и Тэхён, костюмерная, вспышка. Все сразу начало раскладываться по полочкам. Но кому это надо? Да и зачем? Мне резко становится очень мерзко, кажется, даже тошнит по-настоящему. Мне уже плевать на людей вокруг — брошенные в меня оскорбления со всех сторон слились в какой-то звон в ушах, я расталкиваю их, чувствуя на себе липкие взгляды и много рук, бегу в туалет, закрываюсь в самой первой кабинке и у меня такое ощущение, будто сейчас все мои органы вывернет наружу. Я съезжаю по стенке, сдерживая рвотные позывы, и не могу понять, почему мне так хреново. В горле стоит ком и хочется провалиться сквозь землю или хотя бы смыть с себя всю эту дрянь. В кармане вибрирует телефон, оповещая о сообщении. Я беру себя в руки и собираюсь ответить, но лучше бы я этого не видел. На весь экран растянулась фотография, на которой мы с Тэхёном… я и он, но… Я мозгами понимаю, что ничего у нас не было, но выглядит все настолько реально, что я нехотя начинаю в это верить. Мой телефон уже просто разрывается от приходящих сообщений с одним единственным фото и таким гадким словом. А как же Юнги? Он тоже это видел? Я понимаю, что не должен об этом думать, но становится страшно, что он мог всё не так понять. Почему-то хочется побежать, чтобы найти его и всё объяснить, но сил нет даже на то, чтобы подняться на ноги.***
Я не знаю, сколько времени я так просидел, но страх выйти из кабинки полностью сковал меня. Мне казалось, что будет ещё хуже, но в то же время я был уверен, что хуже быть не может, но я ошибся. Собрав все, что принято называть силой воли, духом и так далее в кулак, я решил все же поговорить с Юнги. Наверное, стоило бы поговорить с Тэхёном, но что он мне скажет? Он такая же жертва, как и я, если так, конечно, можно сказать, да и в школе я его сегодня не видел. Выйдя из туалета, я обрадовался, что сейчас только начался урок, и вероятность столкновения с кем-то в разы уменьшаются, ведь желание получить очередное ведро дерьма в свой адрес у меня напрочь отсутствовало. Хотя с другой стороны, шанс, что Юнги на уроке тоже есть. Он прогульщик, но не дурак, и когда его отец пригрозил карманными, то он сразу же встал на путь истинный. Уже подымаясь по лестнице на крышу, я спокойно выдыхаю — у него сейчас по расписанию тригонометрия, а значит, он точно там, куда я иду. Либо же внизу в спортзале. Зимой дверь на крышу часто закрыта и сегодня, как я очень скоро понял, — тоже не исключение. Я спускаюсь — спортзал на цокольном этаже — но на пролёте между первым и вторым этажами на мой локоть ложится рука. — Вы посмотрите, кто это тут у нас, — прозвучал у уха низкий сиплый голос. — Юнги, я как раз хотел с тобой… — его я узнал моментально и хотел уже объясниться, но когда развернулся, то меня будто током прошибло. Таким злым, даже скорее разъярённым, я его видел разве что тогда, когда они с Тэхёном подрались, хотя даже тогда он был не таким устрашающим, а его взгляд не был таким смертоносным. — Юнги… — Надо поговорить, — процедил сквозь зубы он, сжимая мой локоть, и потащил на задний двор. В тёплое время или после уроков здесь обычно курят старшеклассники, но сейчас увидеть здесь кого-то в школьное время что-то из раздела самоубийства от переохлаждения. — Ты с ума сошёл? На улице минусовая температура, куда ты меня тащишь?! — я начал было возмущаться, но один брошенный взгляд, красноречиво кричащий о том, что «либо ты заткнёшься сам, либо я тебе помогу, но поверь, тебе лучше не испытывать судьбу», и этого вполне хватило, чтобы я прекратил пререкаться и просто шёл следом. Выйдя на задний двор, Юнги меня отпустил, но все ещё прожигал дыру мне во лбу. Повисло давящее молчание и слишком напряжённая атмосфера. Спустя какое-то время я неловко начал: — Ну и? — «Ну и?» Это все, что ты можешь мне сказать? Я вообще-то тебя хочу послушать, — Юнги сложил руки на груди, пытаясь выглядеть предельно спокойно, но получалось у него, скажем, не очень. — А, да… На самом деле, я… я хотел сказать, что все это неправда, — еле выдавил из себя я. Почему-то было безумно стыдно. — Да? — картинно удивился Юнги. — Что именно из этого всего неправда? То, что ты трахнешься с кем попало? Может, то что ведёшь себя как блядь? То, что ты подстилка? Или, может, то, что ты шлюха? Как насчёт мальчика на ночь? Или всё-таки то, что ты девственник? То, что ты весь из себя правильный? То, что вас спалили? Что? Что, блять, из этого неправда?! — я опешил. Я действительно не ожидал такое от него услышать. А Юнги видимо злился все больше. — Отвечай, блять! — Я… — отскочив, чтобы увернуться от кулака, который предназначался стене, я все ещё был в шоке. Я ожидал немного резкой реакции, но Юнги мне всегда верил. — Юнги, я и пытаюсь тебе объяснить, просто дай мне сказать! — Дать тебе сказать? А мне кажется, ты ртом умеешь делать вещи поинтереснее. Ты же теперь у нас опытный, — он подошёл, кладя ладонь на мою щеку, провёл по челюсти и резко, но не сильно схватил за шею. — Что это такое? — Юнги, отпусти, — я схватил его за запястье, сильно сжимая, возможно, потом у него даже будут синяки, но посмотрев в его глаза, чернеющие от гнева, я понял: что бы я ни делал или говорил, бесполезно. Его зрачки расширились настолько, что от шоколадной радужки не осталось и следа. — Я спрашиваю, что это такое? — медленно, по слову повторил он, надавливая на один из Тэхёновых засосов. Его рука невольно (я надеюсь) сжималась крепче. — И ты мне хочешь что-то сказать? — Юнги, мне больно, — я пытался оторвать его руку от моей шеи, и в итоге он ослабил хватку. — Да что я сделал вообще?! Почему ты меня не слышишь? Я будто со стеной разговариваю! Ты и сам прекрасно знаешь, что это. Знаешь, что это не показатель того, что между нами что-то было. — Вы посмотрите на этого святошу, — усмехнулся Юнги. — Да ты смеёшься надо мной! «Что-то было», ха, да ты первая блядь на моем веку, которая не может сказать, что ее выебали и выбросили! Это было, вероятно, последней каплей. Эхо звона разнеслось по всему заднему двору, даже немного оглушая. Юнги стоял неподвижно, его щека наливалась кровью, а моя рука пульсировала и болела так, будто я засунул ее в казан с кипящей водой. Было уже плевать на то, что тело продрогло, на возможный грипп через пару дней. Но это было не тем, что мучило меня. Физическая боль — ничто по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Юнги — человек, который за эти пару месяцев (всего-то полгода) стал для меня, наверное, самим близким. Человек, которому я так доверял, который верил мне несмотря ни на что, человек, чья поддержка могла свести на нет слова любого из этой чёртовой школы, просто предал меня. Взял и повелся на чужие предрассудки и предубеждения. Слова, что вылетали из его уст ранили, как заточенные лезвия, как осколки битого стекла. Кажется, что если бы это был Тэхён, принять это дерьмо было бы легче, но Юнги… Это предательство, как выстрел: чем ближе пистолет, тем мощнее урон и точнее попадание, а этот был приставлен прямо к затылку.