Покорение

Эвен. Я имя произнёс. Не раз, не два, а даже больше… Взглянул в глаза твои, пока ещё без слёз, И понял, что хочу смотреть в них дольше. Понять, что мучает тебя внутри, Что заставляет сердце сжаться. И ты меня, мой лорд, пойми, Я просто так тебе не дамся.

— Ты произнёс моё имя три раза при родителях, — Эвен довольно улыбался, явно радуясь такому достижению. — Мне что, пригласить их в замок и притвориться твоим коллегой, чтобы ты и дальше называл меня по имени? — и почему-то Исаку становится неловко после этих слов, но он ведь не мог назвать Эвена своим лордом при родителях? Что бы они подумали? — Извините, мой лорд, такого больше не повторится, — тихо произносит Исак, поникая головой. — За что ты извиняешься? Я счастлив! — непонятная радость лорда приводит Исака в ступор, он не знает, как на это реагировать и что говорить. По правде говоря, Вальтерсен тоже был рад, рад за лорда. Грусти в его глазах почти не осталось. — Могу ли я осчастливить Вас не только произношением Вашего имени? — робко спрашивает дворецкий, вынимая руки из карманов, чтобы ухватить свободные листки для будущей птицы со стола. Эвен уже занял им укромное местечко на дальнем конце площади, здесь было меньше народу, да и шума тоже. — Но именно это и доставляет мне неописуемое удовольствие, Исак. Когда я произношу твоё имя, тебе разве не нравится? — кажется, Эвен не совсем понимает, почему Исак всегда счастлив в его компании, но парень никогда не признается в этом, даже самому себе. — Не знаю, моё имя в принципе мне не нравится, точнее… в нём нет ничего необычного. Людей с моим именем в городе куча, — он аккуратно сгибает бумагу в нужных местах, пользуясь воспоминанием, давно ему не приходилось складывать свою птицу, но бумага с радостью подчиняется его ловким пальцам, Исак делает всё как нужно и наслаждается самим процессом, а вот у Эвена еле получается согнуть листок пополам, не выходя за края. Исак видит это и невольно усмехается, заставляя того нахмуриться и приняться к новому листку. — Я даже и подумать не мог, что не только у тебя такое имя… — Эвен задумывается, замолкая на минуту, и пытается сложить листок ровно, надо же, получилось. Словив одобрительный кивок со стороны Исака, он продолжает складывать так же, как и его дворецкий, всё же у того было больше опыта, не то, что у Эвена. — А всё же как зовут твоего отца? Исак робко улыбается, вспоминая минувшее знакомство, как же это было забавно. — Винсент, — не задумываясь отвечает Вальтерсен, заканчивая с листком. Берёт рядом лежащие ножницы и принимается к вырезанию перьев. — Он сказал, что для меня он мистер Вальтерсен, это значит, что мне нельзя называть его по имени? — Эвен явно сказал это для отсылки к их с Исаком ситуации, и пока последний ещё не понял суть этой фразы, лорд позволил себе улыбнуться. — Ну почему же… Ты можешь назвать его по имени и посмотреть, что из этого выйдет, можно попробовать… — Исак говорит это таким задумчивым тоном, потому что в данный момент он занят довольно кропотливой работой — вырезанием мелких пёрышек, иначе птица не взлетит. Боковым зрением он замечает, как улыбка лорда расползается чуть ли не до ушей, и пока не понимает причину. — Милорд, я сказал что-то смешное?.. — спрашивает он через некоторое время, откладывая ножницы, и опирается рукой о край стола, хмуря брови. — Ты обратился ко мне на «ты», — казалось, ещё чуть-чуть, и новым солнцем станет Эвен, от него шла невероятная аура, и Исак чувствовал её всем своим существом. — Прошу прощения, — от этих слов становится смешно, и дворецкий невольно смеётся, подавшись корпусом вперёд. Эвен тоже смеётся, только тише, трудно смеяться, когда в руках ножницы. Смеха больше не слышно. Оба сосредоточенно управляются со своими птицами, горожане громко разговаривают, смеются, но ничего этого не слышно, потому что внутренние голоса заглушают внешний шум. Каждый думает о своём, хотя на самом деле оба догадываются, что думают об одном и том же — «О чём же он думает?» И этот момент нужно просто запечатлеть в памяти, потому что второго такого может и не быть. Есть только они сейчас, в этот вечер, за этим столом, рядышком, в одних мыслях. — Я сейчас вернусь, хочу кое-что сделать, — тихо говорит Эвен и так же беззвучно уходит куда-то, на что Исак лишь кивает и принимается писать желание, пока никого нет рядом. В такой момент нужно побыть одному, подумать, хочешь ли ты этого на самом деле, и парень понимает, что хочет, хочет так, словно он снова в детстве, словно первые лучики солнца только прошлись по его бледному личику и осветили его своим настроением пришедшего утра; обычно перед праздниками он никак не мог заснуть, такие ночи давались ему очень трудно, но он ждал, пусть и лежал с закрытыми глазами, но ждал этих лучей, чтобы подняться хоть и не выспавшимся, но счастливым. Фонари по очереди стали гаснуть, на столах зажглись маленькие свечки, которые привязывались на тонких ниточках к крыльям птицы, но сначала нужно было вложить в неё сердечко, такое маленькое бумажное сердечко, состоящее из сокровенной мечты; ничто не может так придать этой птице жизнь, как чей-то секрет, всё равно, что вложить частичку души, именно так Исак и сделал, и птица словно ожила. Рядом лежащим остывшим угольком он нарисовал ей глазки, две маленькие точки, и чёрное пятнышко на макушке — так он всегда помечал своих птиц. И где-то далеко-далеко летела целая стая, его стая. Эвен скоро вернулся, держа в руках сердечко для своей птицы. Исак заметил это, но ничего не сказал, всё же ему тоже нужно было побыть одному. Найшейм молча берёт уголёк и закрашивает кончики крыльев своей птицы чёрным цветом, за чем наблюдает Исак, затем вкладывает сердечко, закрепляя бумагой, и достаёт спички, чтобы зажечь свечу. И всё это делает молча, а тут и не нужны слова. — Давай сюда, — тихо велит Эвен, зажигая спичку, и Исак берёт свечу в руку, поднося фитиль к пламени. Огонёк плавно перескакивает со спички на свечку, порождая себе подобного. Вот только грустно осознавать, что рано или поздно они оба погаснут… — А ведь свеча может потухнуть в полёте, если будет ветер, — задумчиво произносит Исак, ставя свечу на подставку. Наклоняется, опираясь руками о стол, чтобы посмотреть на пламя поближе. Миллионы пламенных частичек так и норовят перескочить друг через друга, играя в чехарду. Забавно. — И птица упадёт. — Почему же, она же летит не одна, у неё есть друзья, которые смогут поделиться с ней своим огнём, — по-философски заключает Эвен, зажигая свою свечу. — Представь, это же как с людьми. Недаром мы пишем на листочке желания, они дают нашим птицам душу, вот и подумай над этим, — его рука касается волос Исака и нежно проводит по ним от макушки до шеи, затем робко касается ушка и возвращается в карман. — Все уже собираются, но давай ещё подождём немного, — предлагает он, и Исак покорно соглашается. Вечерняя атмосфера наплывает объёмным куполом на двух юношей, ждущих того, что вот-вот должно случиться — скоро стрелки часов окажутся на нужном месте, и все-все плавно перейдут на берег. Исак искренне рад тому, что проводит этот день, этот праздник, вместе с кем-то. Не то, чтобы раньше он проводил его один, но были времена, когда мальчик даже не выходил из дома в этот день, не смотрел в окно, не слышал улицу, голоса, зовущие туда, к озеру, к закату. Раньше всё было по-другому, никто с ним вот так не возился. У мальчика не было даже такой малой части заботы, которую давал ему Эвен сейчас, хотя заботой это нельзя назвать, скорее просто поддержкой и желанием быть рядом. Ведь у Эвена тоже никого нет, только Мэрилин считается за частичку прошлого. Но у Эвена есть Мэрилин, а у Исака Мэрилин нет… Зато родители Исака живы и проживут ещё долго, на что он надеется. Если честно, он даже и не думал, что будет после их смерти, куда он пойдёт? Оставаться в замке у лорда навсегда? Эвен сам предлагал. Тогда это показалось Исаку чем-то странным, но вот сейчас он задумался, а почему бы и нет? То есть… Когда родителей не станет, вся зарплата будет уходить на его нужды, но он-то ни в чём и не нуждается. Копить на что-то? Давать деньги бедным? Глупости всё это, зачем нужны деньги, когда тебя и так обеспечивают всем, чем только захочешь? Конечно, это эгоистично, и для Исака может быть только тайной мечтой — жить вот так, как живёт его лорд. Можно накопить на дом и переехать жить в город покрупнее, завести семью, хозяйство… Но это всё так скучно, все обычные люди так живут. Но вот он, шанс, который висит перед Исаком на верёвочке, за которую нужно только дёрнуть, вот он Эвен, здесь, рядом с ним, молчит, думает о своём, почему бы не поговорить? Но рот не открывается, а глаза даже не поворачиваются в его сторону. Исаку начинает казаться, что лорд может читать его мысли. Это пугает, но… С другой стороны, можно задать все вопросы молча, проще простого. «Так что будет, если я останусь здесь навсегда?» Хм, ответа не последовало. Наверное, Эвен молчалив в своих мыслях, а может он просто не хочет отвечать, потому что сам не знает, что будет, когда наступит это «всегда». Исак вздыхает. Хочется разуться и походить по влажной от росы траве где-нибудь в лесу под шелестом листьев, которые так высоко на этих тонких ветках, словно маленькие вестники ветра, шепчущие всякие надоедливые словечки. Побродить одному по песчаным дорожкам, пропитанным дождевой водой тропинкам, вдохнуть запах свежего сена… Но это утром, всё успеется. Исак поворачивает голову налево и следит за удаляющимися фигурами людей, чувствуя на себе лёгкое дыхание вечернего ветерка, дующего откуда-то с юга, и тёплый взгляд Эвена. Они молча ждут, когда все разойдутся, скроются за кронами деревьев, и только слабые огоньки будут видны. Исак крутит в руках свою бумажную птицу, следя за капельками воска, стекающими в основание подставки. Эвен аккуратно расправляет пёрышки на чёрных крыльях своей птицы и что-то тихо насвистывает. Вскоре большая часть людей скрывается из виду, и лорд подвязывает подставку со свечкой к крыльям, придерживая обеими руками. Это знак для Исака; он ждёт, пока тот справится с нитками, и только затем, словив его взгляд готовности, направляется медленным шагом к озеру. Эвен идёт за ним не спеша, оставаясь молчаливым, но не в мыслях. О чём же он думал всё это время, пока Исак мечтал о лесной прогулке? Да о всяком. В частности о замке. Иногда Эвен чувствует себя запертым в его стенах, бывает трудно открыть дверь, чтобы выйти из комнаты, потому что ему кажется, что вот-вот он коснётся ручки, и та исчезнет, испарится, словно капля воды под испепеляющим солнцем, и все замки закроют его здесь, в этой жалкой комнатушке, большую часть площади которой занимает кровать и полки с книгами. Гуляя по комнатам, Эвен чувствует, как не он дышит воздухом замка, а замок дышит его воздухом, как бы странно это ни звучало. Но порой ему становится так страшно, что он не выдерживает и срывается. Выходит в лес и не возвращается целыми неделями. Так было и в детстве. Родители не сразу заметили постоянное отсутствие мальчика, потому что всегда были заняты мероприятиями, своими встречами, договорами с соседними графствами. Бывало даже не виделись с сыном целыми днями, уезжая в гости. Мальчик тогда ещё не понимал, что теряет. Драгоценное время с родителями, которых вскоре не стало… Как же так? Думает он и по сей день. Но во всём его вина. Может, так замок и наказывает его, навевая страх и угнетение на самого себя, заставляет чувствовать себя его узником, над которым приятно издеваться до дрожи в зубах. Всему своё время, и Эвен когда-нибудь узнает свою тайну, но пока надеется на то, что она не такая уж и страшная. — Здесь будет невероятно красиво через несколько минут, — шепчет Эвен, окидывая своими синими глазами небесный градиент, который в скором времени заполнится множеством маленьких огоньков. — Ещё как, — подтверждает Исак, следя за взглядом лорда. Сейчас он выглядит таким ребёнком, как будто впервые видит вечернее небо, возможно, так и есть. Они подходят к берегу, Исак замечает где-то там, в толпе, родителей со своими птицами и приветственно кивает. Решает, что не стоит подходить, пусть побудут наедине в такой трепетный момент. Заметно было много пар, решивших пускать птиц в полёт вместе, в число которых входили и Винсент с Джульеттой, и Исак с Эвеном… Так странно всё это для Исака, ни с кем помимо родителей он ещё никогда не проводил этот праздник, ни с кем, кроме них, он не запускал свою птицу в небо. И вот тот момент, который всё изменит. Изменит не только его традицию, но и его судьбу. Может, в этом году, наконец, его желание сбудется, хоть Исак уже давно понял, что у него просто не могут вырасти крылья. По крайней мере на его внешней оболочке. На другой берег тоже высыпало немало людей, весь город был здесь, на берегу озера. Кто-то даже купался, в основном это были маленькие детишки, у которых ещё не выходили свои птички, прямо как у Эвена в его первый раз. Он так же резвился в воде, пока его родители тайно ото всех загадывали желание, одно на двоих. И Эвен не знал, какое, и не знает до сих пор, но догадывается. Кто-то из толпы начинает отсчёт, и юноши считают вместе со всеми шёпотом: — Пять, четыре, три, два, один… И в небо взлетели сотни бумажных птиц, чья душа стремилась высоко в небеса, подгоняемая пламенем свечи и желанием в сердце. Повисла гробовая тишина, белая стая плавно плыла по потоку воздуха всё дальше и дальше, некоторые отставали от остальных, но вскоре, подгоняемые ветром, достигали общего строя, всё это действие так завораживало, что никто не мог отвести взгляд. Как и Исак. — О нет, она падает! — тревожным шёпотом произнёс парень, указывая пальцем на свою птицу, чей огонёк начал ослабевать под дуновением ветра. Исак оглядывается назад в поисках поддержки от Эвена, и тот лишь тепло улыбается, касаясь его плеча. — Всё хорошо, сейчас она взлетит, Исак, — говорит он, и Вальтерсен поворачивается, ища взглядом свой огонёк. И правда, летит. Прямо рядом с чернокрылой птицей. Но этого Исак уже не заметил, главным для него было своё желание. А вот Эвен взял себе на заметку. Молчание, сопровождаемое гулом сверчков, продолжалось недолго после беспокойства Исака. Раздался как будто щелчок, и все принялись обниматься, что-то радостна крича, дети в воде ещё яростнее разбрызгивали вокруг себя воду, пары целовались, парни брали на руки своих девушек и кружились, а Исак молча смотрел вдаль, следя за своей мечтой. Эвен тоже молчал. Позади слышались слова «до следующего года», «хорошо погуляли», «давно этого не было». И постепенно все начали расходиться, как будто ничего и не было. Вот только вдали виднелась уже тёмная под тенью луны бумажная стая. — Послушай, Исак, у меня есть для тебя кое-что, — начинает разговор Эвен, потянувшись за фигуркой. — Она мне приглянулась, и я решил взять её для тебя. Возьми, хочу, чтобы эта птица была небольшой памяткой об этом дне, — Эвен протянул ладонь со стоящей на ней фигуркой птицы Исаку, ожидая его реакции. Честно говоря, Исак был удивлён, не то, чтобы удивлён, скорее озадачен таким поступком со стороны лорда. Юноша подумал, что, возможно, так его хозяин хочет показать, что не ожидает ничего от Исака взамен за свою доброту и желает быть ему другом. Но всё это ведь глупости, не так ли? Исак знает, кто здесь хозяин, а кто прислуга. — Извини… те, но она стоит денег, а Вы и так достаточно мне платите, даже чересчур достаточно, намного больше, чем нужно, я давно хотел это заметить, и ещё… — суетливо начал Исак, но был остановлен жестом лорда — тот взял его за локоток своей широкой ладонью и направил взгляд на себя. И, боже, снова это чувство, которому невозможно прекословить, которому нужно покориться и ничего более. Снова этот негласный тон, который не терпит возражений. Снова потемневшие глаза лорда, такие пугающие и загадочные, как будто всей той весёлости и в помине не было вокруг этих угольных зрачков, похожих на чёрные дыры, затягивающие в себя все эмоции, словно там им и не место вовсе. Исак опешил, его губы застыли в недосказанной фразе, а глаза смотрели точно в глаза хозяину, и взгляд лорда так подчинял себе, что невозможно было смотреть никуда более, кроме как на него. — Прими этот подарок от чистого сердца, — проговорил хозяин, — не стоит отказываться. Мелко дрожащие руки с робкими пальцами осторожно берут фигурку, а послушный взгляд получает разрешение на смещение. Исак смотрит на птицу и словно видит в ней своё отражение. Такая же запертая в себе, как в той лавке на прилавке среди множества других существ, хоть и свободная от всего этого, но всё равно в заключении, теперь уже у Исака. Прямо как и он — сначала родители, теперь лорд. Но каждый человек от чего-то зависим, не так ли?.. Лорд меняется во взгляде и снова становится весел, как и прежде. Смело треплет Исака по волосам и прикрывает глаза в довольной усмешке. — Ну всё, поехали, праздник закончен. Исак лишь слышит эхо, находясь где-то на обочине реальности, между сном и сонным параличом, в этом короткой промежутке между ненавистью и любовью, среди миллиарда мыслей, от которых только недавно получилось избавиться. Неужели конец всему веселью?