Я не понимаю близости твоей. Ты будто хочешь находиться рядом. Так много в замке закрытых дверей. И в спальню твою. Не сверли меня взглядом. Ты знаешь о том, что я всё прочитал. Но как? Почему ты подумал об этом? Ты видел? Был рядом? Ты наблюдал? Следил за мной тёмным своим силуэтом? Я чувствовал близость, но я был один. Твой запах везде, к нему я привыкну. Ты чувствуешь то же, мой господин? От этого чувства я не отвыкну. Ты словно дурманишь меня, как трава, Трава, которой утрами ты дышишь. В глазах твоих вижу я смелого льва, А я лишь крольчонок. Не подходи ближе.
В саду хорошо, особенно когда рядом Эвен. Адель просто в раю, прекрасном и тихом раю, вместе с самым красивым юношей среди самых красивых юношей, тех, кому приписали эти слова ещё при жизни, а вот Эвену, может, ещё никто не говорил об этом? Её ладони сомкнуты на лёгком платье, чуть выше колена, прикрытого ажурным подолом. Она переоделась для прогулки. А её эфирный шарфик, кажется, остался в комнате, возможно даже на самом постельном белье, а может и в шкафчике, и на кресле, или на полу? Сама уже и не помнит, потому что все мысли твердят одно, хочется сидеть вот так и говорить всю ночь напролёт, но тогда её снова настигнет ненавистная бессонница, а не хотелось бы проводить остаток ночи, не смыкая глаз. Разве что с кем-то. Но такие мысли не посещали её невинный ум, всплывали только темы для разговоров, невинных разговоров, это когда хочется только лишь слушать голос собеседника, что бы он ни говорил, какую бы страшную тайну он ни рассказывал, обзывал тебя самыми скверными словами — это можно не относить сюда — вот каких разговоров. Хотя в их беседе было наоборот: Эвен больше слушал, чем говорил. И Адель это не нравилось. Она не была особой любительницей посплетничать или обсудить что-то со своей ровесницей, а опыта общения с молодыми юношами у неё было предостаточно. Такой сокровищницы не найдётся даже у самой светской львицы. Но Адель хотелось в этот момент побольше молчать, чтобы не вызывать скуки у собеседника. Особенно у такого ценного. Кажется, одно неверное или лишнее слово — и лорд просто встанет и уйдёт, на прощанье помахав ей ручкой… Но Лавальер хорошо умела обращаться с языком, её речь была плавной, как будто слова наперёд вставали в строчку в её голове, словно на листе бумаги. Она могла поддержать любую беседу, привести кучу других отходящих от одной темы тем, была очень начитанной, как показалось лорду, и любила смеяться. Кто же не любит? — Представляете, мои родители ищут мне жениха уже второй год, — начинает очередную немало волнующую тему Адель. Её ручки то и дело меняются местами друг с другом, мнут тонкую ткань, выдавая всё её волнение и нетерпение от предстоящего диалога. И так было даже в моменты, когда она молчала, и говорил Эвен — волновалась. — Надо же, второй год? — искренне удивляется лорд, поднимая брови в поддержку своим словам, что гармонично смотрится в одной тональности с его голосом. — Второй! — в её голосе слышались нотки возмущения, видимо, она и правда была недовольна намерениями своих родителей. — Они считают, что мне с первого взгляда понравится чей-то богатенький сынок. Что он, как только увидит меня, позовёт замуж. Они надеются лишь на то, чтобы получилось расширить владения. Понимаете? — девушка точно горела, а её речь выдавала всё её внутреннее пламя, которое давно просилось наружу. — Тяжело, наверное, — Эвен хмурит брови, и всё опять сочетается. Его голос на слух на одной ноте с её, только на октаву или две ниже, интересно, что было бы, если бы они спели дуэтом? Отличное вышло бы представление! — Ещё как, милый, — решается на отважный шаг, используя слово «милый» в подтверждение тому, что она доверяет. Доверяет свои недовольства именно ему, а не какой-то там сплетнице на очередном бале-маскараде. О, их у неё было много, даже и не сосчитать уже. Кажется, на следующей неделе намечается ещё парочка… — Я не считаю, что быть девушкой тяжело, никто не ущемляет моих прав и не высмеивает мои недостатки, плохие качества, — «которых, в принципе, и нет вовсе», — я довольна всем. Довольна, например, тем, что сейчас нахожусь здесь с Вами. Ваша компания мне невероятно приятна, Вы мне симпатичны, должна сказать. Вы первый, у кого получилось понравиться мне за эти долгих два года. И я не вру, я абсолютно искренна! Можете почувствовать, как бьётся моё сердце! Ах, я так волнуюсь, простите меня, — её глаза смущённо опускаются вниз, прикрываемые веками, а светлые доныне щёки приобретают розоватый оттенок. Эвен смущается от её слов, но в поддержку накрывает своей широкой ладонью её миниатюрные ручки. Кажется, ей получается выровнять дыхание, и она решает продолжить. — Я говорю про Вас, но не говорю про себя, не говорю про то, понравилась ли я всем тем юношам, с которыми мне пришлось встретиться по воле родителей, может, они и вовсе считали меня неприятной? Поэтому, прошу Вас, скажите честно, я вызываю у Вас неприятные чувства? — полный доверия взгляд устремляется прямо Эвену в лицо, окончательно срывая все маски на своём пути, все заколоченные досками и заставленные кирпичами дверные проёмы, и Найшейм чувствует, что впервые может наконец кому-то открыться! Да, может, Адель и не станет его леди в конце концов, но по ней видно, что она хороший человек, только вот с родителями нехорошо выходит… Лорд ощущает внезапный прилив уверенности, ему уже не неловко, кажется, их разговор даже начинает приносить ему эстетическое удовольствие. — Вы тоже мне симпатичны, миледи. Не понимаю, как Вы можете кому-то быть неприятны? — самым искренним тоном, на который только способен, отвечает лорд без какой-либо задержки. Держать паузу перед ответом на такой волнующий девушку вопрос было бы невежливо и не совсем честно, потому что Адель излила ему всю свою душу практически на одном дыхании. Эвен вдруг ощущает невероятную лёгкость, взаимная симпатия это так приятно! Адель не отрывает взгляда, улыбаясь, а затем и вовсе переходя на смех. Рассмешил ли её чересчур уверенный образ лорда или его слова, а может и вовсе что-то, что мельком проскочило в её голове, уже не узнать. Лорд смеётся следом, понимая, что вот он, один из тех моментов жизни, который принесёт в будущем только тёплые воспоминания. Возможно, у него даже появится друг. Скорее подруга. Может, тогда его тёмная маска, напрочь въевшаяся в кожу, наконец спадёт? Они смеются долго, пока не становится тяжело дышать, а в ночное небо медленно заплывает луна. Давно не виделись, луна! Хорошо, должно быть, там, за горизонтом, где тебя никто не тревожит, ты никому не видна, да и за тебя делает всю работу солнце. Но нельзя сказать, что чувство восхода ночью неприятно. Такое удовольствие испытываешь лишь однажды. Интересно, что чувствовала луна в свою первую ночь? Была ли она взволнована, была ли растерянна? Так же, как и эти две души, смеющиеся в ночном саду, заставляя даже звёзды улыбаться им через расстояние. Всё дышит, пока свежий ночной воздух позволяет. Скоро запоют сверчки, хотя уже слышна парочка, притаившаяся в пышном кусте сирени. На душе спокойно, так же, как и огоньку свечки. Но так же тревожно отчего-то, ведь свечка когда-нибудь растает, и огонёк потухнет. Но не нужно думать о плохом, ведь он только зажёгся! Ещё всего-навсего самая верхушка фитилька! Долго ещё гореть до самого конца. А если огонёк потухнет на середине пути, то свеча ещё будет жива, он ещё сможет к ней вернуться какой-нибудь бессонной ночью, когда Мэрилин захочется выпить стакан воды. Момент заканчивается так же быстро, как Мэрилин выпивает всю воду и возвращается к себе в спальню, игнорируя ночных бабочек, крутящихся вокруг огонька. Эвен провожает Адель в спальню, получая напоследок короткий и влажный поцелуй в щёку, и огонёк гаснет. Но свечка цела.***
Солнце снова выталкивает луну, заставляя нахмуриться, как в последний раз, и смущается, когда тёмные тучи, ехидно посмеиваясь, перекрывают лучам все пути отступления. Кажется, сегодня придётся посидеть за серой стеной. Луна насмехается над приятной неприятностью и лениво исчезает за чертой горизонта. Вот и утро. Исаку так и не удалось поспать этой ночью, и выглядит он сейчас, честно говоря, избитым, побитым и полностью убитым. Кто сказал, что нельзя жить мёртвым? Вот вам доказательство. Тёмные коридоры так сильно соблазняли его в поздний час, что он просто не удержался и вышел из спальни, даже не взяв с собой свечку или светильник. Так интересно было бродить по абсолютно чёрным комнатам, где глаза не могли никак привыкнуть к этой темноте, ведь света сюда поступало критически мало из-за задвинутых штор. Но открывать их не было желания, Исаку впервые нравилась эта пугающая когда-то ранее темнота. Так даже… спокойнее, что ли. Когда интерес перешёл на первый этаж, Исак решился спуститься вниз по боковой лестнице, крепко держась за перила и боясь наступить на какую-нибудь полуночную крысу, которая вот-вот собралась стащить сыр из кладовки. Хоть Исак и знал, что крыс в замке нет, но отчего-то опасался их, словно находился дома, в городе. Он даже и не заметил, когда стал упоминать слово «дом» в разговоре про замок. Приятно иметь два дома, сразу чувствуешь себя как-то посостоятельней и повыше остальных, имеющих всего один. Но это всё иллюзия, Исак, на самом деле, не считает замок своим домом, по крайней мере пока что. Многие говорят, что работа — второй дом, но для Исака эта правда ещё не стала настоящей. Может, стоит ещё немного здесь побыть, чтобы наконец понять простую истину? Ведь домом может являться не сам замок, а скорее люди, окружающие его. Ха, ну нет, называть этих стервозных — но не всех — горничных своим домом? Ни за какие деньги! Ни за какие желания! Снаружи слышатся голоса и смех, голоса, кстати, очень сочетающиеся друг с другом. Хм, вышел бы отличный дуэт! Подумал бы Исак, если бы эта фраза не проскочила здесь ранее. Конечно, он узнал голоса, но подслушивать не было никакого желания, пусть лорд насладится временем уединения со своей новой подругой. Нет, Исак не ревнует лорда к Адель, не ревнует, как друга, потому что он и не друг ему вовсе. Он его хозяин. И дворецкому не должно быть никакого дела до того, с кем беседует лорд. Никаких замашек, никакого подозрения, Исак — дворецкий, Эвен — лорд. И точка. На самом деле было немного грустно, что этот вечер Эвен провёл с Адель, а не с Исаком. Обычно в такие вечера, когда свежий воздух чуть покачивал задвинутые на большие окна с толстыми рамами шторы, а сверчки лениво перебирали повторяющиеся ноты, лорд проводил у себя в спальне или же у камина. И Исак всегда был рядом, всегда поддерживал беседу, спрашивая что-то, узнавая, как прошёл день, а Эвен задавал вопросы Исаку про книги, какие он уже прочитал, какие ему стоит прочитать, что нового он узнал из прочитанного… Таких вечеров явно не хватало Исаку, но он бы никогда себе в этом не признался, но только не сегодня. Сегодня он как раз-таки это и понял. Ему не хватает лорда. Ему не хватает Эвена. Его Эвена. Не хочется абсолютно ничего. Весь запас энергии, который был, Исак истратил во время ночной прогулки. Кажется, он видел Мэрилин на кухне этой ночью? Или это был сон? Может, он и правда спал? Нет, мешки под глазами доказывали обратное. Хорошо, наверное, высыпаться. Но не тогда, когда перед этим была трудная неделя с бесконечными ночами, а дни тянулись так долго, что неимоверно хотелось умереть! Наконец закончить свои страдания, выпотрошить мешки под глазами и снова почувствовать себя хорошо! Но сегодня хорошая жизнь ушла на перерыв и вернётся не скоро. Даже погода дала об этом знать. Хорошо, что есть хоть какие-то знаки, вроде таблички на дверь, только в виде чёрных туч на небе. «Ушла на перерыв», — читалось в облаках. День уже задал своё начало, но получится ли задать своё начало Исаку? По идее для него и новый день-то не настал, а вот новые проблемы — да. Снова приступать к работе, ну что же, не в первый раз.