Покорение

Я одержим, мне хочется больше. Твои прикосновения сведут меня с ума. Не чувствовал такого никогда я раньше. В кожу вмиг впитается холодная вода, И я издам свой нестерпимый стон, Что ты так страстно требуешь с меня. Твой образ, кажется мне, утончён. Он завлекает, манией пленя. Я хочу больше, продолжения хочу, Я не усну без этих ласковых прикосновений. Знаю, что, может, больше их не получу. Но хочется мне, хочется поверить.

Утро. За окном тихо, обычно шумящие листья устрашающе молчат, как будто боятся издать хоть один звук, который распугает наверняка весь лес и в том числе разбудит жителей города и Исака. Ночь далась ему нелегко, очень нелегко. Путавшиеся между собой сны казались такими реальными, что когда он каждый раз разлеплял глаза после очередного такого сновидения, то не верил, что смотрит в пустоту своей спальни, а думает о том, что это очередной сон, который просто плавно перетечёт в следующий, а тот в следующий, и это будет продолжаться не до окончания ночи и даже не до следующей ночи, а будет мучить его бесконечно. Столько, сколько потребуется этим постоянно повторяющимся сновидениям полностью свести юношу с ума, убить остатки здравого смысла и заставить страдать, ничего не чувствуя. Именно этого он и боится — перестать что-либо чувствовать. Ведь когда жизнь кажется сном, ты перестаёшь верить кому-либо, во что-либо, будто всё, что окружает тебя — лишь кусочки несуществующей в реальном мире материи, словно ты вовсе не дворецкий, а простая частичка пыли, которую вот-вот смахнёт с полки чья-то грубая ладонь всего одним движением. И это одно движение станет причиной твоей смерти, ведь ты непременно устремишься вниз, туда, где все умирают, там, где нет спасения, тебя просто сотрут с лица земли. Как бы это ни было мрачно и пугающе, что Исак отчётливо понимал сквозь остатки ещё не тронутого рассудка, эти мысли не переставали прилетать на своих грузных крыльях, затмевающих собой бескрылых, которые уютно примостились в небольшой части сознания, заставляя юношу подвинуть этих самых бескрылых, чтобы громилы смогли поместиться рядом с ними, иногда даже приходилось вовсе избавляться от нелетающих, ведь они такие простые. И скучные. События прошедшей ночи тусклыми картинками всплывали перед затуманенными и к тому же сонными глазами, которые то и дело пытались держаться в открытом состоянии, потому что уже утро, нужно снова приниматься за работу, ведь Исак хочет как можно скорее исправиться перед лордом, если только ещё не сделал этого сегодняшней ночью… Нет, он абсолютно точно уверен, что это было взаправду, точно абсолютно. Никакой доли сомнения в нём не было, и это сильно тревожило. Их отношения с лордом, внезапно переросшие во что-то большее, чем просто рабочие, вселяли в юношу непонятный страх и любопытство. Он медленно поднимается с кровати, проходя все три этапа последствий бессонницы: страдание, рассуждение и принятие. Хотя нет, это только первая стадия. Страдание. Как же ему плохо! Всё тело отчего-то жутко ноет, как будто настаивает на том, чтобы хозяин разрешил ему лечь обратно в эту мягкую постель, правда без одеяла, которое наверняка ещё не высохло. Всё вокруг твердит ему одно: «не вставай». Отчего хочется встать ещё сильнее, наперекор всем этим невероятно выводящим наставлениям. Встаёт, одевается и смотрит в зеркало, наблюдая ту же картину, что и вчера, только в ещё более тёмных красках. Пора что-то делать, потому что так выглядеть всю свою оставшуюся жизнь он не хочет. Его некогда розоватое и нежное личико, сияющее при невольно возникнувшей улыбке, сейчас выглядело таким побитым и измученным, будто он только что отработал тяжелейшим трудом трое суток подряд, причем столько же, сколько его мучает бессонница. И вот непонятно, откуда она вовсе взялась. Насколько он помнит, причиной её стали те непонятные видения, которые невероятно напоминали ему лорда — те руки и шёпот, который был меньше похож, но всё же. Хочется просто закричать так сильно, как только получится, выплёскивая из себя все эти непонятые чувства, что тяжёлым грузом лежат на его бывало спокойной и чистой душе, но сил на крик просто-напросто нет. Ещё рано. Очень рано. В замке тихо. В коридорах пусто, все ещё спят, кроме Исака. Он медленно шагает по пустым коридорам, рассматривая статуи и картины, будто отмечая, что раньше здесь их не было, и затем осознавая, что нет, было. Идёт дальше, поворот за поворотом, как натыкается на какую-то дверь, что раньше здесь точно не видел. Потайная комната? Но, кажется, Исак уже наизусть выучил все потайные ходы. И… что это? Рояль? Исак оказался прав — за дверью слышалась игра рояля. Он не был точно уверен в том, что это был рояль, потому что он читал про этот музыкальный инструмент только в книгах, не видел даже, как он выглядит, но почему-то, как только услышал, как тот звучит, сразу всё понял. Вот только кто играет? Зайти дворецкий не решается. Юноша стоит напротив двери, не решаясь дотронуться ручки и приоткрыть дверь, потому просто оттягивает момент, чтобы войти тогда, когда игра закончится. Он слышит, как настроение играющего меняется, когда замечает, как тот с одного произведения, имеющего довольно красочный характер, переходит на монотонное, мрачное и нагнетающее. Становится интересно, кто же там, за дверью, и Исак решается чуть приоткрыть дверь, чтобы просто глянуть. Он берётся за ручку, и произведение резко меняется, как будто сама комната не желает впускать его, но дворецкий беззвучно открывает дверь, хотя, может, она и скрипела, но из-за рояля этого не было слышно. Исак поднимает глаза на чёрный рояль и видит играющего на нём лорда. Эвен прекрасен в рефлексе поднимающегося с востока солнца. Его волосы неприлично растрёпаны, но так они кажутся Исаку такими естественными и невероятно притягивающими к себе, словно весь этот образ его хозяина только и делает, что магнетизирует бедного дворецкого. Идеальные пальцы идеальной длины, мелко перебирающие по клавишам, играя какой-то невероятно знакомый этюд, завораживают бессловесно, словно они были созданы для игры на клавишных, для игры на короле музыкальных инструментов. Глаза сосредоточены на игре, но иногда позволяют себе закатиться и прикрыться веками, чтобы прочувствовать мотив через руки, не только визуально. Словно Моцарт. Не хватает только ткани, покрывающей белые и чёрные клавиши. Исак застревает в этом образе пианиста, забывая о том, что играет его лорд, а не сверхъестественный лик, который только на мгновение спустился с небес, чтобы сыграть это прекрасное произведение, не задевая ни одной лишней клавиши, играя только в миноре, только печально и невероятно грустно. Но уже не как Моцарт. — Проходи. Дворецкий вздрагивает, чувствуя, как от стен отражается эхом голос лорда, чувствует вибрацию в его голосе, созданную, вероятно, самим помещением и звучанием рояля. Исак робко открывает дверь шире, чтобы пройти, и закрывает за собой, стараясь не издавать громкого шума, но понимает, что всё в порядке, когда лорд продолжает игру. Не то, чтобы он останавливался, просто на мгновение замедлил темп и нежно сыграл пару тактов с диминуэндо. Затем последовало крещендо, когда Исак закрыл дверь, и комната полностью поглотила его звучанием, акустика просто впечатляла, и дворецкий посмотрел наверх, замечая, что потолок здесь намного выше, чем в других комнатах. Так вот что это за скрытая комната, так гармонично вписывающаяся в конструкцию замка, видная только снаружи, так как составляла верхнюю часть выделяющейся башни, если смотреть с востока. Исак вспомнил, как заметил её, проезжая на повозке в самый первый день. Лорд драматично заканчивает, так, что непослушные пряди трясутся под движениями плеч, затем переходящим к локтям и затем к крепким пальцам, которые явно напряглись под такой напряжённой игрой, и опускает руки на колени, расслабляя плечи. На его лбу выступает вена и тихонько пульсирует, но затем так же незаметно, как и появилась, исчезает, позволяя Исаку отвести от неё взгляд. — Подойди. Тон лорда не меняется, только кажется каким-то ленивым, будто он и вовсе не хочет как-либо проявлять знаки внимания к дворецкому. Но Исак был бы не против покинуть комнату прямо сейчас. Он покорно подходит, заводя руки за спину, и выпрямляется, смотря куда-то вперёд, но только не на лорда. Готовится спросить, нужно ли его хозяину что-нибудь, и приоткрывает рот, направляя взгляд в лицо лорда, выражающее сейчас полное безразличие. Его колени сомкнуты друг с другом, руки несильно впиваются в ткань его брюк (лорд был в рабочей одежде), а глаза недвижимо смотрят в одну точку — на воротник рубашки дворецкого. — Я знаю, ты хочешь задать вопрос, но хорошо подумай, прежде чем спрашивать, — тон лорда непоколебим и снисходителен, в его глазах не было тревоги по поводу случившегося в прачечной, а его губы, неярко, но заметно, горели алым. Исак непонимающе склоняет голову к плечу, но не так сильно, не так, как обычно делают дети, когда чего-то не понимают, и вздыхает, явно ожидая чего-то другого — просьбы или наставления. — Можешь и не говорить ничего, просто слушай, — через некоторое время произносит лорд, явно ожидающий услышать хоть что-то из уст дворецкого. Исак покорно кивает. Если честно, он уже изрядно устал стоять с прямой спиной и с заведёнными за неё руками, но держится. — Ты растерян, я понимаю, но забудь обо всём. Моя слабость не должна становиться причиной твоего беспокойства и страха, — Эвен смотрит юноше в глаза, читая, как раскрытую книгу, выдавая лёгкую усмешку, когда осознаёт, что прав. — Не волнуйся, за пределы моего замка не выходит никаких слухов, но вот приходит достаточно много, — задумчиво смотрит на клавишу соль второй октавы, которая несильно опустилась из-за слабого натяжения, — через два дня важное событие, ты, надеюсь, помнишь, что меня пригласили на бал, и… — тянется куда-то за подставку, доставая оттуда уже виданный ранее конверт. — Твоё приглашение. Смелее, возьми, — протягивает юноше, который облегчённо выводит руку из-за спины и принимает конверт, рассматривая свысока. — Я рад, что ты пойдёшь со мной. А теперь, — лорд поднимается, закрывая крышку рояля и поворачивая ключом в замке, удостоверяясь, что всё закрыл, неприятно хлопая подставкой, и накрывает шёлковой накидкой, — идём. Эвен немного приободрился за этот небольшой акт. Исак словно пробудил в нём его самого, когда как до этого на рояле играл совершенно другой человек — не знающий развлечения и радости. Мэрилин уже проснулась, её шаги слышны на кухне. Ева забирает постиранное бельё из прачечной и выносит сушиться. Аврора помогает Хане с растениями, которые нужно тщательно полить. Фрея решает протереть зеркала. А Лиан помогает всем понемногу. Замок оживает, наполняется уютным гомоном, но как только в зале появляется лорд с дворецким, все затихает на мгновение, но затем снова возвращается в прежнее состояние. Эвен доволен тем, что никому ничего не нужно и все заняты. Кроме Исака. — Распоряжайся, — бросает лорд, подталкивая дворецкого вперёд, в центр суматохи. Исак оборачивается, не ожидая такого порыва, и никого не обнаруживает за собой. Юноша чувствует себя среди своих, втягивает носом воздух, готовясь к предстоящему дню. Выводит руки из-за спины, расслабленно болтая ими. Затем потирает ладонями и проходит дальше, наблюдая за начавшимся рабочим днём. Прекрасно, кажется, всё идёт по плану. Родителям осталось ждать недолго. По крайней мере хочется в это верить. Исак ловит на себе недовольные взгляды горничных, которые явно понимают, что сегодня так же придётся непросто. Кажется, Ева бросает в сторону дворецкого заинтересованный взгляд, неужели ей нравится такой Исак? Конечно, это здорово — наблюдать за страдающими девушками, которые только и делают, что мешают ежедневно выполнять свою работу, и командующим над ними дворецким, который и доставляет им все эти приятные для одной страдания. Но и очередь Евы скоро подойдёт, и уже другой из горничных станет приятно от этого. Конечно, это всё женские заморочки. Хоть и для них они кажутся слишком серьёзными.