Коллекционер

Я не знаю, в чем состояла моя главная ошибка: в том, что я верила в случайности и не прислушивалась к голосу интуиции, или в том, что до смешного сильно уверовала в собственную удачливость. Потому что, черт, потому что все страшное, злое и жестокое — далеко, где-то за гранью: вой полицейских сирен, тяжелые взгляды прохожих, новостные сводки и некрологи в газетах, цепкий интерес подвыпивших парней и блестящее дуло пистолета, направленного в твою сторону. Далеко, намного дальше, чем приближающееся Рождество, предпраздничные хлопоты и рождественское дерево в Рокфеллер-центре, трансляции с которого забивают почти все каналы страны. И пока Нью-Йорк утопает в иллюминации, я выслушиваю тихие оправдания матери, выбравшей поездку в Майями, чем встречу со мной. Впрочем, я и не ожидала, что она предпочтет семейные посиделки за бокальчиком "эггнога". Потому что она никогда не выбирала меня. — Я все понимаю, мам, — с трудом произношу это, наконец дождавшись паузы в ее монологе и сжимая губы до боли. Мне почти не обидно, если не думать о том, что наше последнее совместное Рождество было два года назад, и каждый раз она обещала все исправить и "обязательно встретиться, ведь я так скучаю по тебе, Кейти". Всего больше она скучает по солнцу и своему любовнику, так некстати решившему перебраться на побережье, еще дальше от Атланты. Два часа полета прямым рейсом, мили непонимания и моя ненужность в их неожиданном счастье. Интересно, если бы она знала, что это Рождество станет последним для нас, последним для прежней Кейт Стефенсон, она бы согласилась провести его вместе? Нет, наверное. — Конечно, удачно тебе отдохнуть и передавай привет Кевину, — от его имени зубы сводит, и я неловко кладу трубку, в полной мере осознавая, насколько же я ненавижу этот праздник. Одиночество, которое под бархатный тембр Френка Синатры ощущается особенно остро. Только потом, когда ты появишься в моей жизни, я пойму всю его прелесть. Я буду грезить о нем, моля Бога, чтобы ты не приходил, оставил меня одну — пусть и без подарков, запечатанных в блестящую слюду. Ведь за красивой упаковкой и красочной лентой таился отчаянный страх последнего вдоха, твой пронизывающе безразличный взгляд и боль, прочно переплетенная с нежностью прикосновений. Ты знаешь, что после встречи с тобой я перестану различать эти два понятия? Знаешь, Алан... В ожидании автобуса решаю добежать до книжного магазина, находящегося как раз напротив университета и проклинаю не вовремя сломавшуюся машину, ремонт которой подорвет мою финансовую "стабильность". Единственная надежда на обещанную мистером Вилмором премию и экономию на билетах, потому что поездка домой все-таки отменилась. Ровные ряды полок пахнут свежей типографской краской и чистотой нетронутых страниц и если бы я была чуть внимательнее, то обязательно заметила бы как этот запах заменился на горький аромат, который ты приносишь с собой, так внезапно появляясь за спиной. — Я думал, библиотека университета лучшая в Атланте, — от неожиданности вздрагиваю и, силясь вспомнить, где я могла слышать этот голос, поворачиваюсь к тебе, при встрече с внимательно серьезным взглядом покрываясь мурашками. Ты чуть улыбаешься, тактично не вмешиваясь в личное пространство, а я передергиваю плечами, чувствуя себя не вполне комфортно. Все же, несмотря на то, что с нашей встречи прошло почти три месяца, я отлично помню те ощущения, что вызвало твое появление в цветочном магазине. Те же самые ощущения рождаются и сейчас, с разницей лишь в том, что мне становится неловко перед тобой из-за надуманных мною страхов. — Лучшая, но иногда требуется покупка учебников и вспомогательной литературы. — Можно взглянуть? — ты протягиваешь ладонь, а я не могу не обратить внимания на длинные изящные пальцы, ухоженность которых выдает твое социальное положение, впрочем как и все остальное: одежда, парфюм, неторопливая сдержанность и уверенность движений. Сегодня ты одет менее официально и на смену строгого пальто пришла легкая стильная куртка, виднеющийся в горловине свитер бежевого оттенка и на тон темнее его джинсы. Даже ботинки на толстой подошве прекрасно вписались в образ. Идеально. Идеально настолько, что всего на миг меня посещает мысль, что у тебя есть собственный стилист, подбирающий тебе гардероб. А потом я понимаю, что такие люди, как ты, не любят, когда за них принимают решения. Потому что ты ценишь контроль. Почти до фанатизма. — Откуда вы знаете, что я учусь здесь?.. Простите, — понимая всю глупость вопроса, добавляю я и, стараясь скрыть смущение, заправляю мешающие волосы за ухо. Ужасно неловко, тем более, что ты не сделал ничего такого, чего бы я могла опасаться, если не считать той странной истории с оплатой заказа. — Предположил, судя по тому, что вы выбрали, — ты показываешь на учебник в своих руках, а я виновато улыбаюсь, старательно избегая смотреть в твои глаза. Я помню их холод и тот странный блеск, когда ты сжимал в руке алую россыпь лепестков; помню слетающие с губ слова и интонацию, когда ты рассказывал, что именно привлекает тебя в цветах: их беззащитность, слабость и красота... — Значит, факультет искусств... Почему именно он? — Наблюдаю за веером страниц, переворачиваемых тобой, и собираюсь с мыслями, замечая за собой страх быть раскрытой во лжи. Я боюсь, что тебе не понравится ложь, только представь, Алан. — Потому что искусство — это созидание, рождение новой жизни посредством камня, нот, красок, слов... Это материализованные мысли, фантазии и мечты. Я хочу понять, что чувствует скульптор, когда вдыхает жизнь в свое творение, что видит художник, оставляя мазки на полотне, что пытается донести композитор, складывая ноты в очередную симфонию, — замечая, как страницы перестают мелькать, замолкаю и, наконец, поднимаю глаза, наталкиваясь на некое удивление в твоем непроницаемом до этого лице. Оно выражается в изгибе бровей и появившейся на лбу складке. Ты будто вообще не ожидал такого ответа, наверняка думая, что перед тобой стоит посредственная студентка, выбравшая факультет просто потому, что ей нужно было что-то выбрать. Странно откровенничать с совершенно чужим человеком, но знаешь, привлекательность всегда вызывает доверие, даже если интуиция кричит об обратном. — И как успехи? В понимании... — поясняешь, когда я хмурюсь, и как-то незаметно оказываешься ближе, просто берешь и съедаешь расстояние между нами, прикрываясь желанием поставить учебник на место. Я поджимаю губы, нервно сглатывая и нагибаясь чуть в сторону, так, чтобы не мешать тебе, и несколько торопливо отвечаю: — Намного лучше, чем в первом семестре, — отвратительная шутка, но мне сложно справиться с волнением от твоей близости. Наши плечи почти соприкасаются, и против воли я изучаю твой профиль: идеальную линию стрижки, четкую, ровную, волосок к волоску, идеально побритый подбородок, идеально чувственные губы и идеальный ряд зубов, когда ты вполне доброжелательно улыбаешься, замечая мой бестактный интерес. — Простите, мистер, эмм, Коулман... — Алан, — четко и одновременно чувственно, словно ты доверил тайну, а не имя вовсе. Действительно доверил, ведь твое настоящее имя знала только я. Никто больше. Согласись, ты уже тогда решил, что эта тайна умрет вместе со мной, потому что наша встреча не была случайной и потому что ты не любил созидать. Впрочем, ты никогда не признавал этого, считая свой сад произведением искусства. — Хорошо. Эмм... Алан, но я могу пропустить автобус, так что... — даже не думаю о том, что поступаю крайне невежливо, прерывая знакомство, и извиняюще улыбаюсь, наконец разворачиваясь и следуя к выходу. Лишь оказавшись на остановке, в компании студентов, немного расслабляюсь и скидываю с себя беспокойство. Всего лишь совпадение, одна из встреч, которые пройдут мимо, померкнут в воспоминаниях и больше не потревожат. И мне не кажется странным, что ты оказался посреди студенческого городка, в книжном магазине, заполненном атрибутикой университета и учебными пособиями. Совершенно чужой, таинственный и пугающий, ты займешь мои мысли надолго — и даже вечером, когда в мою квартиру ворвется окрыленная любовью Аманда и ее друг, я буду вспоминать тебя. Особенно твои глаза. Серые, с крупинками льда. — Ты меня слышишь? Чейс и я решили провести Рождество вместе, так что если ты желаешь присоединиться к нам, то мы за, — Аманда касается моей руки, привлекая внимание, и я безразлично пожимаю плечами. Меньше всего мне хочется быть третей лишней, поэтому, бросив быстрый взгляд на Чейса, ковыряющегося в кофеварке и ищущего поломку, я отрицательно мотаю головой. — Прости, но у меня планы. — Какие? Ты же не едешь домой. — В кой-то веки у меня появилась возможность побыть наедине с собой, так что спасибо за предложение, но я предпочту бокальчик чего-нибудь крепкого и теплый плед. И не смотри на меня так, я не собираюсь хандрить. Быть может, схожу на какое-нибудь представление. Серьезно, Эм, со мной будет все в порядке, — для пущей убедительности улыбаюсь, а потом поворачиваюсь к телевизору и, сделав громче, вглядываюсь в знакомое лицо девушки, той самой, чье изображение украшало плотный лист бумаги с надписью "разыскивается". — Как такое возможно? Почему они это делают? — шепчу, с грустью слушая размеренный голос корреспондента, так просто рушащего надежды: ее семьи, друзей, любимых. Сотен сердец, что никогда не увидят ее в живых. — Много причин, — кривит губы Чейс и, разочарованно выдохнув, отставляет кофеварку в сторону. Его длинная челка, зачесанная на одну сторону, выбивается из прически и заслоняет половину лица, скрывая пробороздивший скулу шрам. Он не портит его привлекательности, но каждый раз напоминает о том, что в детстве Чейс был непоседливым ребенком. — Начиная от отголосков детских комплексов и заканчивая серьезными психическими отклонениями. — Да брось, с чего ты взял, что это жертва маньяка? Может, ее дружок убил, в порыве ревности, — добавляет Аманда, а мне от ее шутливого тона становится мерзко-мерзко. Ведь она тоже может быть на ее месте. Она, я, девчонка с третьего курса или та молодая секретарша, задницу которой обсуждает чуть ли не половина колледжа. — Вряд ли ее дружок решился бы на такое, даже в порыве ревности, — намекая на то, что тело обезображено до неузнаваемости, говорит Чейс, а я совсем не в тему вспоминаю про смятые лепестки, превратившиеся в поломанное месиво. — Тем более, они сами выдвигают эту версию. Еще парочка трупов, и, увидите, они сообщат о серийном убийце, наверняка скрывающемся под "маской нормальности". Удивительно, как человек может вести двойную жизнь — быть примерным гражданином и настоящим монстром одновременно. Наверняка он один из гедонистов или властолюбцев, получающих удовольствие от контроля над чьей-то жизнью. Если бы мне дали возможность покопаться в этом, — с некой мечтательностью шепчет Чейс, а потом резко меняет тему: — Она сдохла. Я про кофеварку. — Ненавижу, когда ты соскакиваешь с темы. Просто терпеть не могу. Такое ощущение, что вас нарочно этому учат, — Аманда недовольно бурчит, а я рада, что Чейс решил не продолжать. Не хочу выслушивать его предположения и профессиональный анализ будущего эксперта, тем более на ночь глядя. Пусть все это останется на экране телевизора, там, далеко-далеко. — Я бы с удовольствием, но посмотри как побледнела Кейт, — Чейс подмигивает мне, а я думаю о том, что листовку следует сорвать, отпустить надежду и забыть — забыть наполненный жизнью взгляд, каждые выходные провожавший меня с работы. Это ведь не предательство, да? Все же мы абсолютно чужие. Молча смотрю, как по дороге до двери они шутливо толкают друг друга, как Чейс показывает язык Аманде, в это время посылающей мне воздушный поцелуй, и ощущаю легкую зависть, потому что мои отношения зашли в тупик, так и не начавшись. Наверное, будь я более разговорчива, Джереми — друг Чейса, пригласил бы меня на второе свидание, но как назло в вечер, когда мы решили прогуляться вчетвером, у меня не было никакого настроения. Я молча брела рядом с ним, выслушивая отчет о победе его команды и нюансах белковой диеты и впервые позволила себе согласиться со стереотипами. Джереми был накачен, высок и не блистал интеллектом, тем удивительнее их дружба с Чейсом, выбравшим факультет психологии и анализа. И пусть темы, затрагиваемые им, несколько пугающие, но это лучше, чем выслушивать целую статью о креатине и протеине. Грустно улыбаюсь, когда дверь за ними закрывается, и квартира наполняется тишиной, уютной впрочем. Сейчас я схожу в душ, устроюсь под теплым одеялом и, закрыв глаза, в абсолютной темноте, вспомню тебя. Вспомню то, как ты внимательно слушал мои откровения, ненавязчиво изучая и прощупывая меня, и всего на миг допущу мысль, что я могла бы быть интересной тебе. Хотя люди такого уровня вряд ли имеют дефицит интересных собеседников. Наверняка для тебя открыты двери какого-нибудь элитного клуба, того самого, где люди высокого социального положения собираются за бокальчиком выдержанного виски, чтобы обсудить политику, автомобили, бизнес и красивых женщин, конечно. Когда-нибудь я пойму, как сильно ошибалась в ту ночь, потому что созданный мною образ был далек от тебя настоящего. Ты не вписывался ни в одни рамки, Алан, и был не менее эксклюзивен, чем цветы, собранные тобою. Твоя привлекательность таила жестокий и мертвый мир, твои ухоженные руки причиняли боль, а разум являлся источником извращенных преступлений, частью которых вскоре я стану. Осталось немного, потерпи...