Коллекционер

За последние двое суток я слишком много сплю, благодаря тебе, конечно, и организм, перепичканный снотворным, превращается в безвольное желе — сквозь морок сонливости я вижу твой дом: просторный и уютный, со стенами из круглого леса, высокими потолками и большими панорамными окнами в гостиной. Вся обстановка качается перед глазами, и я не могу рассмотреть детали, в итоге просто утыкаясь в твою шею и закрывая глаза. Лишь когда ты опускаешь меня на что-то мягкое, я избавляюсь от наркотического дурмана и безразлично наблюдаю за тем, как ты, даже не раздеваясь, монтируешь в стену стальное кольцо, спаянное с длинной цепью, второй конец которой обвивает мою лодыжку холодным обручем. Ты уходишь, а потом вновь возвращаешься, чтобы спрятать от меня дневной свет — плотные фанерные плиты наглухо закрывают два окна; под моим обреченным взглядом ты выносишь из комнаты всю лишнюю мебель, оставляя в мое распоряжение лишь кровать, шкаф и тумбочку со стулом; ты осматриваешь каждый угол и каждый дюйм комнаты, желая исключить всякую опасность для себя; удовлетворенный своей работой, ты садишься на край кровати и смотришь на меня несколько томительных секунд, выдыхая в воздух облака пара и нисколько не заботясь о том, что мне чертовски холодно лежать на стылой кровати. — Ближайшая цивилизация в шестидесяти милях отсюда. Температура ночью уходит в минус, а обитатели этих лесов будут рады полакомиться свежим мясом. Я устал, Кейт, поэтому иду спать, не надо совершать глупостей, — ты говоришь это безжизненным тоном, и я действительно замечаю, какие тени легли у тебя под глазами и как помято ты выглядишь. — Я включу отопление и воду и через полчаса ты сможешь пользоваться ванной и туалетом. Не шуми, — ты уходишь, оставляя меня в диком холоде и одиночестве, и я думаю о том, что этот дом... он не был приспособлен для того, чтобы удерживать здесь жертв, а значит, я первая, кого ты привел сюда. Для чего и что же ты от меня хочешь? Я все чаще задаю себе этот вопрос и никогда не нахожу ответов, потому что твое объяснение о нашей схожести вызывает лишь приступы истерики. Ты любишь мое тело и не скрываешь этого, но это ли причина твоего отношения ко мне? Или тебя привлекает маленькая Кейти, живущая во мне, но рядом с тобой никак не проявляющая себя? Как долго ты будешь ломать меня, учитывая то, как я уже исковеркана? Я лежу на кровати какое-то время, просто смотрю в потолок и думаю о чем угодно, кроме произошедшего убийства — я думаю о том, что Аманда, теперь уже чужая для меня, готовится к Рождеству вместе с Чейзом, что скоро в моем университете закончится семестр и студенты разъедутся по домам, что мистер Вилмор наверняка нашел другого помощника и точно так же, как и я когда-то, сорвал листовку с моей фотографией с двери магазина. Я думаю о том, что в сердцах тех, для кого я была чем-то важным, меня уже не существует и кто-то другой занял мое место. Я думаю о том, что я умерла, и даже если вернусь, прежней меня не будет. Никогда. Я думаю о тебе, Алан, и о том, можешь ли ты быть человечным, можешь ли дать мне шанс, отпустив. От этих мыслей глаза наполняются слезами, и я не замечаю, как они скатываются по скулам, затем вниз по шее, как намокают рассыпавшиеся по подушке волосы. Лишь вспомнив о том, что на моей коже могут остаться следы от слез, я беру себя в руки и, прикусив до боли губу, делаю пару глубоких вдохов. Успокаиваюсь и, дрожа от холода, оглядываю комнату, мою новую клетку, с бревенчатыми стенами, покрытыми прозрачным лаком, ровными, светлыми. С деревянным, с подогревом полом, по которому приятно ступать; с современной и светлой душевой, совмещенной с санузлом. Я включаю воду, подставляя под нее руку, и опускаю взгляд на цепь, унизительно приковавшую меня к этой комнате. Ее длины хватает, чтобы свободно перемещаться по ней: от окон до кровати, от кровати до ванной, от ванной до шкафа, и только входная дверь остается недоступной — я тяну к ней руку, натягивая цепь до боли в лодыжке, и разочарованно опускаюсь на пол, понимая полную бесполезность попыток. Постепенно воздух прогревается, и мне уже не так холодно, я забираюсь на кровать, под одеяло, сворачиваясь в калачик, и устремляю взгляд на дверь, мечтая, чтобы ты не пришел, забыл меня здесь, в этом чужом и холодном доме, где я смогу спокойно умереть. И действительно, тебя нет слишком долго: я успеваю принять душ, исследовать каждый дюйм комнаты и мебели, а потом вновь заснуть и проснуться от жуткого ощущения твоего присутствия. Ты стоишь возле кровати и, спрятав руки в карманы брюк, смотришь на меня пристально-отчужденно. Твои волосы еще влажные от воды и гладко-выбритый подбородок блестит от нанесенного крема после бритья. Я хочу отстраниться и даже успеваю опереться о локоть, как ты подносишь палец к своим губам, жестом этим заставляя меня замереть. — Ты считаешь себя привлекательной, Кейт? Скажи мне, что ты чувствуешь, когда ловишь на себе заинтересованные взгляды мужчин? Когда осознаешь, что они видят в тебе сексуальный объект и испытывают желание поиметь твое тело? Задерживаю дыхание, будто предчувствуя надвигающуюся бурю, и внутренне сжимаюсь, потому что в твоем взгляде мелькает что-то пугающее и жестокое, то же самое, что наполняло тебя изнутри в залитом кровью кафе, где ты оставил четыре трупа. Несколько секунд до взмаха рукой, когда ты молча наблюдал за тем, как Джереми касался меня, проводил пальцем по скуле и спускался к шее. — Так что? — Я... я считаю себя симпатичной, не более. — Врешь, — цокаешь языком, прерывая мой осторожный шепот, и разочарованно поджимаешь губы, словно мой ответ раздосадовал тебя. — Давай попробуем еще раз. — Я не считаю себя привлекательной настолько, чтобы гордиться своей красотой. И я боюсь интереса мужчин, боюсь того, что они увидят во мне женщину. — Красивую женщину. Поэтому ты предпочитала мешковатую одежду? — Да. — Ты прятала свою сексуальность, но не красоту. Будь твое лицо чуть менее привлекательным, ты никогда не оказалась бы здесь. И пока ты считаешь себя симпатичной, я вижу в тебе истинную привлекательность, то, чем обладают единицы — избранные мною. Чем не повод для гордости, "куколка"? — ты кривишь голос, изображая парня из кафе, а я не понимаю, не могу распутать клубок твоих мыслей, неправильных, хаотичных, возникших из неоткуда. Только осознание того, что ты пришел не просто за моим телом, выворачивает наружу страх, от которого начинают дрожать губы. Я инстинктивно отшатываюсь, когда ты резко склоняешься надо мной, и переворачиваюсь на живот, пытаясь отползти как можно дальше. Тонкое одеяло путается в ногах, и цепь издает противные лязгающие звуки, когда я чудом уворачиваюсь от твоих рук, но тут же оказываюсь под твоим телом, когда ты перехватываешь меня за ногу и дергаешь грубо на себя. И именно в этот момент я замечаю мелькнувший в твоей руке нож, тут же царапнувший меня по бедру. Сдавленно стону от полоснувшей кожу боли и смиренно затихаю, полными ужаса глазами вглядываюсь в твое напряженное лицо. Ты тяжело дышишь, так же, как и я, и выпавшие из прически волосы частично скрывают вздувшиеся на лбу вены, когда ты с силой сжимаешь челюсти и подносишь нож к моему лицу, пронизывая меня яростным взглядом. — Знаешь, что самое интересное во всем этом, моя маленькая Кейти? — шепчешь, между делом вклиниваясь между моих ног и пробираясь свободной рукой между нами. Я слышу звук расстегиваемой ширинки и чувствую, как напряженный член касается внутренней стороны бедра, упирается в преграду в виде белья и толкается внутрь, когда ты просто отодвигаешь полоску трусиков в сторону. Я выдыхаю сквозь зубы, всхлипывая от безнадежности и страха, а ты ведешь лезвием ножа вниз, усиливая нажатие на шее, и еще сильнее на груди, отчего я громко вскрикиваю и впиваюсь в твои плечи ногтями. Навязчивая боль оседает на коже кровавыми линиями, и я лихорадочно шепчу, умоляя тебя не делать мне больно. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Алан. Но ты не слышишь, несмотря на дискомфорт при толчках и моей абсолютной неподготовленности, продолжаешь двигаться, уже более остервенело, изводя меня болью и этой странной, необоснованной злостью, лишившей тебя привычного хладнокровия. Все мое тело превращается в сплошной сгусток агонии, и я кричу — громко, когда одновременно с заключительным толчком ты с размаха вонзаешь нож в мое плечо, неглубоко, но и этого хватает, чтобы от болевого шока я провалилась в полубессознательное состояние. И сквозь навязчивый морок полутьмы — твои порхающие поцелуи; нежные, как и всегда, прикосновения; тяжесть тела, горечь слов. — ..Что я предпочитаю наслаждаться твоей красотой вживую, — ты говоришь это тихо, со злостью, после чего встаешь, как ни в чем не бывало поправляешь свою испачканную кровью одежду и, вытерев нож о мое подрагивающее колено, уходишь, а я цепляюсь взглядом за потолок и боюсь даже пошевелиться, каждым вдохом ощущая оставленные на моем теле следы-порезы — как я поняла намного позже — твои нелепые попытки освободиться от влечения ко мне, избавиться от подступающей зависимости моего присутствия рядом с тобой: живой, настоящей, еще не отравленной формалином и не превращенной в цветок, в жалкое подобие жизни, которую ты, наполненный безумием, забираешь. Не знаю, как долго я лежу после твоего ухода, с безразличием отмечая, что текущая из раны кровь уже порядком увлажнила простынь подо мной, но по-моему проходит целая вечность, прежде чем я нахожу в себе силы встать и пройти в ванную. Теплая вода смывает кровавые разводы с рук и я совершенно спокойно наблюдаю за тем, как белоснежная раковина покрывается причудливыми розовыми узорами. Они становятся насыщеннее, когда я оттираю от присохшей крови шею и грудь, и вспыхивают алым, когда я подставляю под струю воды левую руку, по которой до сих пор стекают ручейки крови. — Рану нужно зашить, — вздрагиваю от неожиданности, услышав за спиной твой голос и послушно разворачиваюсь, стараясь не смотреть в ненавистное лицо монстра, исполосовавшего мое тело. Порезы на шее, груди и бедре не выглядят серьезными, но это не умаляет боли, которые они приносят, когда ты, смочив ватный тампон в анестетике, начинаешь их обрабатывать. Осторожно и заботливо, так, будто мои ощущения, о господи, какая чушь! — тебя волнуют. Ты молча готовишь необходимые инструменты, а я все также продолжаю смотреть в сторону, отчего-то ощущая дикую усталость. Я устала от твоих игр, Алан. — Я приготовил тебе сюрприз, — ты возвышаешься надо мной, легко управляя безвольным телом и поворачивая меня так, как тебе удобно. Прикусываю губу, когда игла прокалывает края раны, и судорожно выдыхаю, наконец, поднимая взгляд на тебя. Ты холоден и невозмутим, и от твоей недавней вспышки злости не осталось и следа. Ты занят зашиванием раны и не замечаешь того, с какой ненавистью я на тебя смотрю, не знаешь, какими мыслями забита моя голова: ужасными, жестокими. Я представляю, как беру нож и всаживаю его в твое горло, как разрезаю твое лицо в клочья и выкалываю глаза, оставляя окровавленные глазницы, как терзаю твою грудь глубокими ранами, превращая ее в решето. Как избавляюсь от тебя. Навсегда. Красочные формы твоей смерти оглушают и я не успеваю отвести взгляд, встречаясь с твоим, проницательным. Ты прищуриваешь глаза, рассматривая меня несколько секунд, и не даешь отвернуться, фиксируя за подбородок и прощупывая мои эмоции. Уголки твоих губ приподнимаются, и ты едва заметно улыбаешься, наконец отпуская меня и убирая использованные инструменты в специальный контейнер. Молча перевязываешь рану и клеишь пластырь на более глубокие порезы, пока я стряхиваю с себя навязчивые образы тебя мертвого. — Я бы посоветовал тебе лучше контролировать эмоции, но тогда я буду лишен удовольствия лицезреть их, — ты шепчешь это на ухо, приблизившись вплотную и обхватив меня за шею теплой ладонью. Ласкаешь пальцами позвонки, касаешься губами уха и оставляешь влажные поцелуи чуть ниже, живо показывая контраст между нежностью и болью, что могут причинить твои руки. — Скажи, Кейт, как ты хочешь это сделать? Выстрел в голову? Яд? Или удушение? Могу поспорить, ни то, ни другое, слишком просто и слишком быстро. Ты бы выбрала нож, и не потому, что он более доступен, а потому что благодаря ему можно растянуть удовольствие. Я прав? Киваю, уже не удивляясь твоему умению читать мысли, и думаю о том, что да, твоя смерть, мучительная смерть доставила бы мне удовольствие. Тут ты прав. — Вот видишь, не так уж и сложно признаться себе в своих желаниях. — Я признаюсь не себе. Ты задал мне вопрос. — Как раз мне и так все ясно, — отстраняешься, крепко фиксируя мою голову и смотря на меня чуть менее строго. Ты оглаживаешь мои скулы большими пальцами и медленно, перехватывая мой выдох, целуешь, так нежно и трепетно, словно и не ты лишь недавно резал меня ножом. От усталости и опустошенности я отпускаю напряжение, перестаю контролировать собственный организм и отвечаю на поцелуй, впервые делая это не потому, что ты этого хочешь, а потому что мне это необходимо, после всего, что произошло со мной за последнее время. Я так устала от боли и страха, что согласна получить хоть каплю нежности даже от монстра, которого искренне ненавижу. Ненавижу так сильно, что становлюсь его отражением. Впрочем, именно это поможет мне избавиться от него, и в тот момент, когда я убью тебя, я пойму наконец, какое удовольствие может принести убийство. Спасибо тебе...