Коллекционер

Когда ты снимаешь повязку с моих глаз, я еще крепче зажмуриваюсь, будто боясь увидеть перед собой что-то ужасное и кровавое; я слышу твои неспешные шаги, звон стекла и то, как ты отодвигаешь стул, отчего его ножки с шумом скользят по паркету; я чувствую запах еды, зажженных свечей и тонкий аромат цветов. Мне не холодно — ты принес шикарное платье-свитер из кашемира, теплые носки и, судя по треску поленьев, дополнительно затопил камин, но дрожь страха вынуждает меня крепко свести колени и спрятать руки под стол, чтобы ты не заметил как дрожат мои пальцы. — Можешь открывать. Слушаюсь и медленно открываю глаза, натыкаясь на сервированный стол, полумрак комнаты, укутанной в рождественские огни и пламя свечей, и огромные панорамные окна, за которыми открывается прекрасный вид. Свет от гирлянды, свисающей с крыши дождевыми каплями, разбавляет тьму перед нами и превращает снег в желтое сверкающее покрывало, постепенно переходящее в черную глубину леса, обступившего дом высокой пугающей стеной. Я забываю, где я и с кем, завороженно вглядываясь в окно и ощущая как физические раны заживают, заменяясь на душевную агонию — стоит протянуть руку, как я вырвусь из этого ада и, преодолев преграду в виде стекла, оставлю тебя здесь, сидящим за праздничным столом в полном одиночестве. — Нравится? Ты, конечно, имеешь в виду праздничную атмосферу и приготовленный тобой ужин, поэтому я незаметно стряхиваю головой и улыбаюсь, как мне кажется, вполне искренне. — Очень. — Я помню, ты рассказывала о домике у озера, куда ездила твоя мама в детстве, и решил, что тебе понравится. С этой стороны озера не видно, — поясняешь ты, когда я бросаю быстрый взгляд в окно, — окна твоей комнаты выходят на него, так что полюбоваться им ты не сможешь. Пока. Быть может потом, когда мы приедем сюда в следующий раз, — ты говоришь это между делом, разливая вино по бокалам и открывая блестящие колпаки-крышки с тарелок, а я судорожно сглатываю, пряча приступ безысходности глубже. Ты строишь планы и говоришь о будущем, а я медленно увязаю в трясине твоего безумия и не могу загадывать дальше следующей минуты. Пока ты рядом будущего для меня не существует, понимаешь? И я не уверена, что доживу до следующего раза. — Выпьем? — не замечаю того момента, когда ты, закончив приготовления, садишься напротив и, обхватив изящными пальцами бокал, поднимаешь его выше. Смотришь на меня выжидающе строго и я, поморщившись от боли в плече, тоже поднимаю бокал. Все внутри меня переворачивается от ненормальности происходящего, но я улыбаюсь как глупая кукла только для того, чтобы угодить тебе и не навлечь на себя ярость. — Где мы? — Миннесота. Край тысячи озер и девственной природы... — ты говоришь несколько фактов о штате, а я не слышу, просто смотрю на твои губы и считаю мили, разделяющие меня и прежнюю Кейт Стефенсон. Огни гирлянд сливаются в сплошное огненное марево, и я физически чувствую, как проваливаюсь еще глубже, по самое горло, еще чуть-чуть и я скроюсь под толщей расстояния, оторвавшего меня от дома. — ..А ты как думаешь? — Что? — лишь твой голос помогает мне выплыть из состояния обреченности, и я прочищаю горло, оттягивая время и делая глоток вина. Ты хмуришься, откидываясь на спинку стула, и склоняешь голову так, что твой взгляд из-под бровей кажется враждебным и злым. Тишина забивает воздух, делает его тяжелым и густым, отчего внутри нарастает тревога и тошнотворной воронкой — страх, который выбивает из меня неловкие объяснения: — Прости, прости меня, Алан, это все неожиданно. Ужин и... и свечи. Ведь еще не Рождество. — Я не смогу провести с тобой Рождество. — Ты уедешь? Надолго? — Слишком много вопросов, Кейт, — изгибаешь брови, жестко обрывая меня и принимаясь за еду, и я виновато улыбаюсь, послушно нанизывая на вилку кусочек тушеного мяса. Оно просто тает во рту, и где-то на границе сознания я думаю о том, что ты был бы неплохим мужем и семьянином, ведь ты хорошо готовишь, любишь порядок и замечаешь любые мелочи, ты мог бы сделать женщину счастливой, если бы не таил в себе монстра; ты мог бы жить где-то на краю света, в сказочном и красивом месте, построив уютный дом; ты мог бы быть обыкновенным мужчиной, а не хладнокровным убийцей. Черт, Алан! Но ты выбрал себя настоящего. Я прячу горечь мыслей в опущенном взгляде и тщательно пережевываю еду, словно это поможет мне не сломаться от собственных фантазий. Боль в руке удерживает на плаву и не дает мне провалиться в выдуманный мир, где тебя не существует вовсе, есть лишь я и снег за стеклом, а еще тишина, не исковерканная твоим присутствием. Я выпадаю из реальности, внезапно оказываясь возле окна и, прижимаясь к нему лбом, кладу ладонь на прохладную поверхность. Звуки исчезают и время поворачивается вспять, где я стою точно также, у окна, вглядываясь в завесу дождя и рассматривая твою удаляющуюся фигуру. Ты уходишь все дальше и дальше от цветочного магазина и больше никогда не возвращаешься. Но это в мечтах, а в реальности все иначе: твое дыхание путается в волосах и крепкое тело прижимается сзади, почти впечатывая меня в стекло. Ты кладешь руку поверх моей ладони и переплетаешь наши пальцы, свободной рукой лаская мое бедро. Если не оборачиваться и закрыть глаза, чтобы не видеть твоего отражения, то можно вообразить на твоем месте другого — того, кто никогда не причинил бы мне боли. Но в том-то и дело, что я не могу представить другого, только не после того, что ты сделал со мной за этот год. — Иллюзии бьют больнее, чем реальность, Кейт, — шепчешь, губами касаясь моего уха и пуская вниз по позвоночнику волну мурашек. Я закрываю глаза, стараясь не думать ни о чем, кроме тепла твоих объятий, и у меня почти получается — я расслабляюсь, откидывая голову чуть назад, на твое плечо, и получая новую порцию ласки в виде поцелуев в висок и скулу. Ты ненавязчиво обхватываешь мой подбородок и вынуждаешь повернуть голову так, чтобы наши губы встретились в насквозь фальшивом поцелуе. Он не перерастает в глубокий и страстный, ты просто сминаешь мои губы, изредка проводя по ним кончиком языка и прикусывая зубами. Играешься. Впрочем, как и с моей жизнью. — Не позволяй им обмануть себя, — дополняешь, обдавая холодом взгляда и, перед тем как отпустить, сжимаешь меня чуть сильнее, отчего я возвращаюсь назад — в мой личный ад, где ты его источник. Ты оставляешь меня стоять у окна, и я обнимаю себя за плечи, вновь возвращаясь к рассматриванию открывшегося передо мной вида. Ты не прав, Алан, я больше не вернусь сюда: ни в следующий раз, ни через год, ни через десять, и не потому что ты этого не захочешь, а потому что тебя рядом со мной уже не будет. Вновь мысли о твоей смерти наполняют сознание и я вижу то твое горящее тело, то тебя истекающего кровью, истерзанного, жалкого и слабого. Ты протягиваешь ко мне руки и, только представь, молишь о пощаде, но я все равно наношу удар за ударом, превращая тебя в ничто. Все вокруг заволакивает алым, и я вылавливаю свое отражение в окне. Пару секунд всматриваюсь в него, а потом с ужасом отшатываюсь назад, пугаясь чужого, перекошенного от ненависти лица. Не моего. Но маленькой Кейти, которая внезапно себя проявила, и для этого не потребовалось агрессивного насилия, как ты говоришь являющегося катализатором к ее появлению. — Все хорошо? — цепляюсь за твой голос как за спасательный круг и медленно оборачиваюсь, наталкиваясь на хмурое предостережение — я должна вернуться за стол, иначе ты будешь недоволен. Киваю и, в последний раз взглянув на себя в отражение, возвращаюсь к ужину, чтобы своей покорностью усыпить твою бдительность, ведь теперь нас совершенно точно двое. И вдвоем мы справимся, слышишь? Я безразлично наблюдаю за тем, как ты обходишь комнату по периметру, сев на корточки, проверяешь крепость цепи, а потом медленно выпрямляешься, обращая внимание на меня, сидящую на кровати и сложившую ладони на коленях. Вся моя поза выражает крайнее безразличие, но на самом деле я пылаю от нетерпения в ожидании твоего ухода. Я не знаю, насколько ты уезжаешь, оставляя меня одну, но всем сердцем надеюсь, что твое отсутствие позволит мне сделать что-то большее для своего спасения. Быть может, где-то здесь спрятан шанс сбежать от тебя, мне нужно просто его найти. — Знаешь, что это? — ты подходишь ближе, обдавая меня ароматом дорогого парфюма, и показываешь маленький мигающий брелок, лежащий на твоей ладони. Я мотаю головой, а ты впиваешься в меня предупреждающим взглядом и почти по слогам объясняешь: — Я узнаю о любом проникновении в дом и, поверь, ты не успеешь пробежать и мили, как я найду тебя, Кейт. Так что не надо усугублять свое положение, моя доброта имеет границы, — смотришь прямо в глаза и я верю, что имеет, а после сразу начинается жестокость. — Не скучай, — улыбаешься, и, разворачиваясь, идешь к выходу. На тебе строгий костюм, подчеркивающий подтянутую фигуру и широкие плечи, и интуитивно я догадываюсь, к кому ты уезжаешь. Рождество проводят с близкими людьми, и у тебя наверняка есть кто-то близкий, пахнущая сладким ароматом и нужная тебе живой. — Какое сегодня число? — Двадцать третье, — дверь за тобой закрывается, и комната наполняется гнетущей пустой тишиной, которая отчего-то не приносит покоя, потому что вместе с ней приходит отчаяние — там, за этими стенами, жизнь, а здесь даже время остановилось. Ты сказал, что после убийства моей мамы мир стал чуть более справедливым, но на самом деле это не так, несправедливость не имеет оттенков, ни более, ни менее, она просто существует, милуя одних и карая других. Жаль, что я оказалась в черном списке. Плохое настроение длится недолго — я вдруг наполняюсь желанием жить: ищу любую зацепку и пытаюсь открутить фанеру с окон, дергаю цепь и безрезультатно расшатываю стальное кольцо, намертво вкрученное в стену, для чего-то переворачиваю матрац, достаю из тумбочки ящики и на каждый предмет в комнате примеряю роль орудия убийства. Ты даже не подозреваешь, Алан, насколько может быть богата фантазия, когда мысль о твоей смерти становится навязчивой. От бесполезных поисков, от окровавленных пальцев и сломанных под корень ногтей, от предательского разочарования я нахожу успокоение в чтении, затем во сне, затем в долгом принятии душа, в приеме пищи и вновь во сне. Я пользуюсь твоим отсутствием, с каким-то ненормальным удовольствием наслаждаясь каждой минутой одиночества и даже на миг допуская мысль, что ты не вернешься, наконец наигравшись. Я не знаю, когда наступит Рождество, поэтому готовлюсь к его наступлению: накрываю импровизированный стол, открывая молочный коктейль и пачку орехов, прибираюсь в комнате, доводя и без того доскональный порядок до идеала, надеваю самое красивое в своем гардеробе платье и укладываю волосы в высокий пучок. Выключаю свет, оставляя лишь несколько встроенных светильников в зоне над кроватью и сажусь на стул, представляя себя дома, в кругу немногочисленных друзей. Мой маленький иллюзиорный мир рушится в один миг, когда дверь за спиной открывается и на пороге появляешься ты. Я смотрю на тебя с нескрываемым удивлением и не могу понять, как я могла пропустить Рождество, ведь по ощущениям прошло не более двух дней. Ты стоишь лениво прислонившись к косяку, и в приглушенном свете я не могу рассмотреть выражение твоего лица, лишь по тому, как покалывает оголенные плечи, я понимаю, что ты смотришь на меня отнюдь не добрым радушным взглядом. Молчишь, даже на расстоянии заставляя меня напрячься, а потом медленно идешь ко мне, по дороге снимая стильное черное пальто и обмотанный вокруг шеи шарф. Аккуратно укладываешь их на спинку кровати и только после этого нарушаешь молчание: — Отлично выглядишь, — показываешь пальцем на волосы, а я ловлю каждый тон твоего настроения, чтобы успеть подстроиться. — Спасибо, — сердце застревает в горле от тревоги, когда ты садишься на кровать и опускаешь голову, позволяя мне рассмотреть капли талого снега на твоих волосах. Знакомый сладко-сочный аромат достигает меня едва уловимой волной, и я непроизвольно морщусь, прекрасно понимая, с кем ты был. И раз уж она так тебе важна, то тогда что ты делаешь здесь? — Я могу задать вопрос? — Почему нет, — кривишь губы, резко вскидывая голову и смотря на меня с едва скрываемым недовольством. Не знаю, что стало причиной твоего плохого настроения, но, боясь его испортить еще больше, с осторожностью подбираю слова: — Рождество... оно уже прошло? Я все же пропустила его? — Нет, моя маленькая Кейти, — цокаешь языком, неторопливо расстегивая манжеты рубашки и закатывая рукава по локоть, отчего я с облегчением выдыхаю — в этот раз ты не принес с собой нож, а значит, мне не будет больно. Ты выглядишь чуть уставшим и немного помятым, будто длинная дорога вымотала тебя, и в подтверждение моих догадок ты проводишь ладонью по лицу, смахивая со лба упавшие с волос капли. — До него еще два часа. Я успел, — протягиваешь ко мне руки, жестом этим вынуждая меня встать и подойти к тебе, и обнимаешь за талию, утыкаясь лбом в грудь. Мы находимся в этой позе несколько томительных секунд, за которые я успеваю взять эмоции под контроль и встретить твой пронзительно обжигающий взгляд уже более уверенно. — Иногда зависимость становится сильнее нас и мы все чаще задумываемся о том, чтобы избавиться от нее. Раз и навсегда. Даже если нам придется испытать боль не меньшую, чем сама зависимость. Я хмурюсь, проводя параллель с той женщиной, к которой ты уезжал и от которой вернулся. Неужели ты имеешь в виду ее? И что если ты уже от нее избавился? — Дороги опять занесло, я с трудом добрался, — ты резко меняешь тему и, сжав мое запястье, тянешь на себя, так, что мне приходится забраться на твои колени и обнять за плечи. Короткое и без того платье бесстыдно задирается и ты проводишь ладонями по обнаженным бедрам, подбираясь к ягодицам и толкаясь в меня чувствительной через ткань брюк эрекцией. Я ощущаю, как ты напряжен каждой клеточкой тела, и, не зная причин этого, стараюсь угодить: смахиваю с виска капельку талого снега, попутно лаская колючую от щетины щеку кончиками пальцев, ловлю рваный выдох губами и несмело целую, будто боясь внезапной злости, которая может вылиться от одного неосторожного движения. Она клокочет в тебе разрядами, я чувствую, как ты борешься с собой, впиваясь пальцами в ягодицы и не позволяя мне углубить поцелуй; как держишь дистанцию, несмотря на близость тел; как глухо рычишь, неожиданно хватая меня за волосы и оттягивая голову назад, так, чтобы видеть мои глаза. Я шиплю от боли и с опаской вглядываюсь в твое лицо, непроницаемо жесткое, словно высеченное из недвижимого камня, и только взгляд выдает твои истинные эмоции. Ты зол сейчас. Так сильно, что уголок твоих губ начинает дергаться и хватка становится жестче. Да что с тобой, Алан? — Но знаешь, что самое сложное, Кейт? Признать свою слабость, — ты кривишься, внезапно впиваясь в мой рот животным поцелуем, намеренно терзая губы и сжимая меня в стальных объятиях. Твои движения порывистые и нервные, ты словно торопишься снять напряжение, опрокидывая меня на кровать и неловко расстегивая застежку платья. Оголяешь плечи и грудь, задираешь подол и собираешь ткань в гармошку на моем животе. Так же нетерпеливо избавляешься от нижнего белья и своей одежды, и наваливаешься сверху, вжимая меня в постель и накрывая меня озябшую жаром своего тела. Сдерживаю порыв оттолкнуть тебя и обнимаю за шею, притягивая для поцелуя и отлично вписываясь в охватившее тебя безумие, которое застывает в устремленных на меня глазах. Наигранно стону, когда ты проникаешь в меня, и выгибаюсь в пояснице, ощущая каждый толчок во мне особенно остро. Главное, не переиграть, так ведь? Иначе ты не подпустишь ближе.