Глава 21
28 октября 2019 г. в 22:30
Вашингтон, округ Колумбия
Самое сложное — смотреть ему в глаза и при этом тщательно подбирать фразы, увиливать от правды и скрывать то, что должно оставаться в тайне. Самое сложное — говорить о твоей смерти, при этом не помня, как это произошло, потому что тебя убила не я. История повторилась, Алан, и ты наверняка гордился бы маленькой Кейти, если бы был жив, конечно. Сидящий передо мной мужчина отличается проницательно ненавязчивым взглядом, я знаю, что он анализирует каждый мой жест, слово, каждую паузу в разговоре и мимику лица; я знаю, что стоящий в стороне Михаэль, рассматривающий принесенные им бумаги и с виду не интересующийся нашим разговором, впитывает каждое слово и следит за тем, чтобы детектив Кроу, приехавший из Атланты, не перешел границы. Он не переходит, но каждый его последующий вопрос вызывает некоторые трудности: мне становится все сложнее контролировать свои ответы, в которых может промелькнуть компрометирующие меня обстоятельства.
Например, поставленный тобой диагноз. Смерть отца. Совместная работа над шедевром. Участие в убийстве куколки Кэрол. Или ты убил ее сам?
— Знаете, Кейт, все эти девушки, — он кладет ладонь на стопку папок, изученных мною до каждой точки, штриха, пробела, и поджимает губы, выдерживая паузу. И в это время я смотрю на его шею, зажатую в выбеленный воротничок сорочки. С левой ее стороны есть небольшая родинка, скрытая в темноте проступающей щетины, и каждый раз, как он склоняет голову, она скрывается под тканью воротничка, привлекая мое внимание — я жду, когда она снова появится, в этом наблюдении находя точку опоры. Я должна помнить, кто передо мной, и каждую секунду быть настороже. — Все они годятся мне в дочери, как и вы. И мне сложно поверить в то, что их больше нет и что родители этих девушек никогда не увидят их живыми.
Не перебиваю его и, наконец, поднимаю взгляд, смотря прямо в его глаза. Они серые, но не настолько холодные, как у тебя; немного уставшие, в ореоле припухших век, но от этого еще более цепкие. Я чувствую, что он мне не верит, поэтому задает вопрос за вопросом, мучая меня уже четвертый час. Мне кажется, у него есть что-то общее с тобой и он видит намного больше, чем я показываю, — он видит, что я что-то скрываю.
— Простите, если я обижу вас, но мне хочется понять, — он тычет в свой висок указательным пальцем и выпускает воздух через сжатые зубы. — Почему из всех его жертв выжили именно вы? Что заставило его сохранить вам жизнь и, более того, держать у себя более года? Что вас связывало, Кейт? Он показал вам свой "сад", он рисковал, признайтесь, крупно рисковал, когда отправился с вами в Миннесоту, — я смотрю на его тонкие сухие губы, выплевывающие эти слова, и морщусь словно от боли, отворачиваясь в сторону и сдерживая слезы.
Никаких слез, Кейт, они оставляют следы на коже и разъедают красоту.
Стоящий у стола Михаэль перехватывает мой загнанный взгляд, и прочищает горло, откладывая бумаги в сторону и вежливо осаживая Кроу:
— Ты давишь на нее, Стэн.
— Согласен, но я хочу знать мнение мисс Стефенсон, не более.
— Я не знаю, почему, ясно? Если бы я оказалась в этом списке, все было бы намного проще, тогда мне не пришлось бы отвечать на такие вопросы. Не пришлось бы искать причины того, почему я осталась жива. И тогда я не чувствовала бы себя виноватой, ведь в отличие от них я до сих пор дышу, — получается слишком эмоционально, нервно, но мне трудно сдержать злость, ведь факт того, что я спаслась, вызывает у него подозрения, а вовсе не сочувствие. Как ни странно детектив Кроу видит во мне не только жертву.
И оказывается прав.
Ведь для того, чтобы выжить в твоем аду, мне пришлось стать твоим отражением.
— Вы не должны чувствовать себя виноватой, Кейт, вы выжили вопреки всему и благодаря вам мы распутываем сложный клубок преступлений. Вы остановили Коллекционера и дали шанс многим семьям похоронить своих дочерей, сестер, жен. Вы сделали то, что не могла сделать целая команда профессионалов, и мы искренне благодарны вам, — его тон меняется, становится мягче, но на фоне пронзительно изучающего взгляда его речь не выглядит искренне. Я сцепляю пальцы в замок и опускаю взгляд на руки, тонкие, бледные, с едва затянувшимися шрамами на ладонях.
— Я думала об этом, мистер Кроу, думала каждый раз как начинался новый день. Я медленно умирала, думая о том, что вот сегодня, сейчас, в эту самую секунду он решит избавиться от меня. И я не знаю, что удерживало его. Он очень любил мое тело и говорил, что вряд ли сможет сохранить мою красоту в полной мере. Он занимался со мной сексом, не по моей воле, и, думаю, привязанность к моему телу удерживала его от убийства, — мне не сложно это говорить, но больно вспоминать, потому что даже спустя четыре месяца после твоей смерти, твои прикосновения до сих пор живут на моей коже.
Или в моей голове, тут уже неважно, наверное.
— Он называл меня призрачной орхидеей, самым редким цветком в своей коллекции.
— Не думаю, что это было лишь физическое влечение. Учитывая его харизматичность и обаяние, вряд ли у него были проблемы с противоположным полом. Тем более, вы упоминали о своих подозрениях насчет существования в его жизни женщины. Значит, возникшая со временем симпатия к вам имела другие причины.
Имела, ведь он всегда считал, что в нас есть что-то общее.
— Может быть, но на этот вопрос может ответить только он.
— Вы правы, несомненно правы, мисс Стефенсон. Что ж, не буду вас больше мучить, спасибо за откровения, — он улыбается и его тонкие губы превращаются в перевернутую дугу, вот только взгляд не меняется. Он протягивает мне руку, и я шарахаюсь от нее назад, чуть ли не опрокидываясь вместе со стулом. — Простите, мистер Норман предупреждал меня, но я забылся, — в его голосе проскальзывают извиняющиеся нотки, но я прекрасно понимаю, что он сделал это нарочно, дабы убедиться, действительно ли у меня есть некоторые проблемы, требующие психологической помощи. — До встречи, — он уходит, забирая с собой коробку с делами, а я ставлю локти на стол и прячу голову между сцепленными руками.
— Как ты? — Михаэль занимает его место, а на меня накатывает сильная усталость. Довольно сложно контролировать эмоции и слова, когда перед тобой сидит человек с завидной проницательностью. И я не Михаэля имею в виду.
— Устала. Всего лишь. Зачем он приехал? Разве дело ведет не ФБР? — наконец, я поднимаю голову и смотрю на Михаэля, непринужденно развалившегося на стуле. Снятый им галстук торчит из кармана пиджака, и в расстегнутом вороте рубашки виднеется серебряная цепочка с нательным крестиком. Интересно, его вера помогает в расследованиях? Ведь судя по тому, как далеки они были от поимки Коллекционера, богу плевать на невинных жертв.
— Фактически да, но большинство девушек пропало из его округа, мы не могли отказать в его прошении о встрече с тобой. Он вел дела тридцати четырех из пятидесяти шести пропавших и убитых девушек.
— Нет никаких пропавших, Михаэль, есть только убитые, останки которых вы никогда не найдете, так же, как не нашли и его тела, — меня накрывает: гнев, обида и слабость. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не сорваться окончательно, и прячу лицо в ладонях, чтобы Михаэль не увидел, какое отчаяние меня сейчас поглотило. Мысль о том, что ты мог выжить, все глубже въедается в сознание, и я не сплю ночами, ожидая твоего прихода.
— Тебе нужна помощь специалиста, Кейт.
— Нет, — я не хочу, чтобы кто-то ковырялся в моих мозгах. С меня хватит и твоих сеансов.
— Тебе помогут справиться с постравматическим стрессовым расстройством и ты сможешь вернуться... к нормальной жизни.
— Мне поможешь ты, если найдешь его и поставишь точку в этом деле, — я порывисто подаюсь вперед, пряча руки между колен и опираясь о стол грудью, и Михаэль, заметно уставший, отдающий всю энергию этому делу, опускает взгляд. У него длинные ресницы, правильный нос и четкие скулы. Он симпатичен, как может быть симпатичен мужчина, но я воспринимаю его как нечто среднее — ни мужчина, ни женщина. Друг. Стал им за время бесконечных допросов.
Я знаю, что он испытывает ко мне симпатию, и его внимание к любой детали лишь желание мне помочь. Я знаю, что в отличие от Кроу он видит во мне жертву, просто жертву, без тайн и секретов.
А они есть, диссоциативное расстройство идентичности, убийство отца и Кэрол, красивой куколки Кэрол, разделившей с нами последний ужин. Она была в белоснежном платье, маленькая, запуганная и не знающая, что ее ждет. Не знала и я, потому что сценарий был написан твоими руками.
— Я понимаю твое недовольство, Кейт, и видит бог, я хочу найти его, принести тебе заключение о его смерти и отпустить с миром. Но пока это невозможно, мы обследовали весь дом, идентифицировали все останки, но среди них нет того, кого мы ищем. Мне жаль.
— Он не мог выжить, слышишь? Не мог, это невозможно. Я оставила его там, в луже собственной крови, с пробитым черепом и торчащим из шеи ножом. Я убила его, убила, убила, — все же срываюсь и, чтобы не заплакать, прокусываю губу, при помощи боли возвращая контроль над эмоциями. Их слишком много в последнее время. Теплая струйка крови течет по подбородку, и я отчетливо ощущаю, как начинает распухать губа.
— Возьми, — Михаэль протягивает мне бумажный платок, и я, благодарно кивнув, прижимаю его к ране. Становится стыдно за несдержанность и я отворачиваюсь в сторону, рассматривая свое отражение в пуленепробиваемом стекле. Короткие, до плеч, волосы, бледное лицо и одичалый загнанный взгляд. Что ты со мной сделал, Алан? И смогу ли я справиться с этим?
— Прости. Ты не виноват в том, что нам не повезло, — улыбаюсь, криво, своему отражению. И имею в виду не девушек, что стали жертвами Коллекционера, а себя и маленькую Кейти, живущих в постоянном страхе.
Он станет нашим спутником до тех пор, пока я не найду ответы.
Благодаря тебе, Алан, и человеку, который все время был с тобой рядом.