***
(19:09) Lemillion: ты идешь нет? я жду (19:09) suneater: иду В прихожей он тупит над кроссовками или лоферами и выбирает лоферы, подмазывает свисток, чтоб блестел, хорошо хоть за щеки себя щипать не надо, и так красные. В сумке у него тоже болтаются презервативы, ибо не зассал и все-таки купил, а потом болел трусостью и подпирал стену лбом. До Мирио он сперва плетется как улиточка, потом почти бежит, шлепая сумкой о бедро. Телефон его поет от новых сообщений. Мирио встречает его как ни в чем не бывало. То есть, волнуется тоже, Тамаки понимает по дерганью брови его, но ничем не выдает — немного растрепанный, волосы влажные после душа, пушатся на затылке и подвиваются на челке, футболка с Астробоем и шорты в собачьей шерсти. В романтике Тамаки тоже ничерта не смыслит. По ногам его до сих пор не сошла краснота от эпилятора. — Я тут погуглил, — вкрадчиво начинает Мирио. Тамаки сглатывает по-мультяшному, выразительно и шумно. Но это помогает оставить панику внутри. Он шагает к Мирио, сует в руки ему сумку со всем содержимым. — Молчи, умоляю. Мирио все ж усмехается. Они не закрывают дверь в комнату.***
Ощущения суперстремные и супертупые. Они просто сидят на кроватке и понятия не имеют, что друг с другом делать. — Давай хоть поцелуемся? — В одежде? Мирио не выдерживает первым, но гогочут они в унисон и очень громко, и это нервное, может быть, на фоне всей серьезности сегодняшнего мероприятия, или Тамаки реально такой неловкий, чтоб нести ахинею в важные моменты. Или Мирио как лучший в мире бойфренд предпочитает замять его неловкость смехом. Разрядить обстановку не получается. За неловкостью приходит тупняк, да не простой, а аж тупнячище. Ни с того ни с сего Тамаки становится стыдно. Он знает почему, знает откуда. Он рос как-то особняком, не смотрел на себя, отворачивался от зеркала, не общался толком ни с кем, ни с девочками, ни с мальчиками, с Мирио дружба тоже в итоге пошла наперекосяк и обратилась в краш, поэтому он плохо понимает свое тело, какое оно должно быть, как должно реагировать, и оно постоянно меняется из-за его квирка, постоянно морфирует частями животных и манифестит по его велению все что б он ни положил в рот, и норма ли, что ему не нравятся волосы на этом своем странном шейпшифтерском теле, норма ли, что геройское облачение у него босоногое, а сам весь в капюшон спрятаться готов и сутулится, как дед старый. Нормальный ли он, достаточно ли тренируется, достаточно ли сухой и подтянутый, чтоб это казалось, ну. Сексуально, наверное. Что вообще считается сексуальным. Нравится ли Мирио его бесцветная кожа с непроходящими следами. Он до сих пор не в курсе, что конкретно нравится Мирио. — Выключить свет? На это он кивает, тут же мотает головой, все ж встает и выключает сам. В комнате все равно светло с улицы, от штор толку особого нет. Он стягивает лонгслив через голову, хотя его никто об этом не просил, аккуратно сворачивает его и вешает на стул. Мирио, похоже, заражается от него. Вот он без футболки выглядит куда лучше, хоть и в шрамах весь. Тамаки в жизни их не кинковал, но так уж вышло, что Мирио застревает в текстурах и ловит ирл лаги, поэтому предплечья у него как покоцанные топором стволы, нагретая на солнце кора, годичные кольца. Так по дереву можно узнать, сколько ему лет. На Мирио его возраст тоже высечен рубцами. Они целуются, но это не обычные их мокрые сессии с языком и взаимной дрочкой, а какое-то детское тыканье носами, будто они не пробовали активно и не шли вот к самому сложному, будто весь прогресс пошел впустую и сколько б Мирио ни приучал его вести себя естественно, он все равно закрывается руками и цепенеет, как на медосмотре перед грубой врачихой. Будто Мирио загодя его отвергнет и умается возиться с бревном. Руки у него в узорах из дерева, Тамаки на руках у него тоже деревянный по пояс. Вот раньше все было нормально, и он не думал ни о чем и просто распускал щупальца, как всегда хотел, а теперь дома никого и дверь настежь, и они могут делать что угодно, могут шуметь и скрипеть кроватью, ходить голыми, мыться по часу, спать вместе в гостиной. Тамаки с трудом открывает глаза. Мирио бросает попытки расшевелить его. — Давай тогда как-нибудь потом, а? Тамаки, ты ок? Когда смущается Мирио Тогата, это милее всех мемов с котами и фоток лис и прочего зоопарка, это он не может выбрать, хмуриться или улыбаться, продолжать или остановиться. В порядке ли Тамаки или почти погиб прям вот тут перед ним. Тамаки вспоминает, как однажды летом вот так же случайно попал меж двух его состояний, выбесил его своей мнительностью и долго извинялся, а потом на неизвестном порыве зажал его в спальне. Та самая неприличная история про оральный секс. Мирио не сказал, что именно понравилось, но глазами сверкал, присвистывал восторженно. Да, это идея. Теперь инициатива перерастает у них в другие драки. — Нет, сейчас. Я хочу сейчас. Он опрокидывает Мирио на лопатки, неуклюже карабкается верхом, заводит ему руки за голову и придавливает, типа не само собой разумеется, что Мирио сегодня топ. Мирио не смотрит на него прямо, знает, что он не любит, когда смотрят. У него так мысли путаются и в голове пустая бегущая строка, и это ему впору искать прямой взгляд в обратку и не уступать в «гляделки», потому что прячутся только напуганные дети, а взрослые люди смотрят открыто и занимаются сексом, взрослые люди ведут себя естественно и точно не сравнивают рубцы от стен с рубцами от топора, руки с деревьями, отметины со стыдом. С двух ладоней переплетаются пальцами. Это нравится уже самому Тамаки. Он наклоняется, чтоб лизнуть Мирио в губы. Внезапно по бедру у него бежит вода и это полный пиздос, потому что он честно готовился к дефлорации, брился, чистил перышки в душе дома, открутив лейку с душа и сунув в, ну. Ахем. Чтоб внутренний мир не омрачил внешний. Как всегда что-то немножко идет не так, и этого ему хватает, чтоб оробеть и на миг потерять запал, и Мирио лижется в ответ, Мирио почти раздражен и делает вид, что не заметил мокрое пятно на его джинсах, и это смешно, ну право, что за вода. Воды отошли, вот и доказывай как хочешь, что именно вода. Мирио высвобождается, гладит его голую спину, жмет его к себе, трется пахом. У него даже не стоит со всего этого безобразия. Тамаки решает провалиться до конца и с блеском. — Я готов. — Ладно. Унижение становится обоюдным.***
Мирио не спрашивает, чего у него потоп в трусах, и он тоже молчит, раздеваясь и отшвыривая шмотки на пол. Течь прекращается, потому что ну правда немножко было, но теперь он опозорен навсегда и никогда не оправдается, и в другое время засмеялся бы, попытался б шуткануть, но либо они сделают это сегодня, либо Тамаки рил помрет прям на этой кровати. Дитём, не взрослым, девственником. Так хорошо приготовился, что аж сразу облажался. Мирио тоже снимает шорты и оставляет их на спинке кровати, и вообще Тамаки очень ему благодарен, что именно снял, а не выпал из них, как он обычно это делает. Почему-то это важно и самую малость помогает ему лежать смирно голым и мокрым. Мирио возвращается к нему. Откуда-то у него желание закрыться и зажмуриться, словно тоже никогда не видел его нагишом, хотя видел же, и когда Мирио был маленький и впервые напугал его, улетев сквозь пол в зале, и старше, когда на лобке у него стала расти светлая шерсть, и совсем взрослым, когда сам тыкался в эту шерсть лицом и старался заглотить весь. У Мирио времена вот меняются. Один Тамаки до тошноты стабильный. — Ты как? Скажешь, нет? — Не знаю. Это правда. Правда неудобно перед Мирио, что опять закозлил со своими припадками ебланизма и все похерил, а должно было быть как по маслу, без воды и как в яойном хентае, где укешки плачут и орут. Тамаки почти готов орать, но пока не плачет. Под жопой зато мокро будь здоров. Он материт себя и на будущее запоминает, что надо убедиться, что вся вода вышла, перед тем как выскакивать из ванны и бежать позориться. Ну, на будущее это если Мирио потом вообще захочет с ним интима. Подобную нервотрепку тяжко вынести. Он рывком приводит себя в чувство, тянется, чтоб сделать хоть что-нибудь, не валяться неподвижным поленом, но Мирио не дает потрогать себя за член, потому что руки холодные, а он чувствительный, поэтому Тамаки трясется дальше и криво распечатывает лубрикант из-под подушки. Мирио достает его презервативы. Мирио не стесняется косячить и казаться смешным, но Мирио это Мирио, привык, что с первого раза не получается, привык смеяться над собой громче остальных. А Тамаки надо чтоб все идеально было. Идеал вреден, он слышал. Мирио возится с презиками, ковыряет упаковку неторопливо, потому что у них весь вечер впереди, вся ночь. Возможно, вся жизнь, если Тамакина не оборвется со страху вместе с невинностью. Он повторяет про себя, что переживет, что потом тоже будет смеяться, а сейчас надо потерпеть чуток. Все так неправильно, что проще притвориться, что норм и так и было задумано. На Мирио звучно лопается презерватив. Он с невозмутимым выражением выкидывает его с кровати, достает следующий, раскатывает его очевидно косячно, не в ту сторону. Тамаки репетирует, как сейчас предложит помощь, остается не уверен в своем голосе, греет руку под подмышкой и все ж лезет. У Мирио и так все небодро было, а от его дрожащих пальцев вообще почти падает. Он пытается развернуть проклятый презерватив нормально, спускается ниже под ним, истерит втихаря. Получается плохо. Мирио прикрывается ладонью, чтоб не орнуть в открытую. — Все. Слово срывается с губ его само, он его не хотел, он хотел Мирио, целовать и трогать его, лишиться с ним уже девственности, и чтоб Мирио тоже его трогал и скрипел на нем кроваткой, и на самом деле нифига не все, просто его задолбали прелюдии и организация. Он метко швыряет всю пачку вслед своим джинсам, сдергивает резинку с Мирио и обтирается о простынь. Его охватывает та же самая отчаянная горячка. Он кладет свои холодные руки на бедра ему и дает знак пересесть еще выше. В тот недолгий раз, что у них был орал, Тамаки примерно понял, как двигать головой и куда девать зубы, чтоб не царапаться, но вот как девочки и мальчики в порно глотают весь и даже не кашляют, для него все еще загадка. Он торопится, без спроса ловит приставший член Мирио ртом и тормозит на его резком вдохе, сбавляет обороты, стоит Мирио приземлиться на грудь ему и увереннее толкнуться в нёбо. Эрекция у него становится звонкая. Тамаки впервые удается добрать до горла. Он конкретно гордится собой, что смог все ж сынициативничать, что самую малость поборол свою ссыкливость, что вроде не хертит Мирио и почти может расслабиться с членом во рту. Это приятно даже, и у него идет слюна и тоже в паху движняк, и он пытается лизнуть его как-нибудь хитро, давится, захлебывается, плюет лишнее. Мирио ничуть не деликатно провоцирует его глотательный рефлекс. Отстраняется, чтоб он дыхнул хоть. — Извини! — Давай уже это. Особенно яркая картинка получается, когда Мирио слезает с него. Он теперь тоже мокрый и твердый, и капает вязкой слюной с кончика, и у Тамаки зачем-то слезы с натуги и еще сильнее охота без презерватива, чтоб Мирио сделал ему больно и оправдал каждое из его ожиданий. Мирио не поднимает презервативы, потому что ну сколько можно. Наверное, Мирио тоже не планирует больше ни с кем ложиться в постель голым. Взрослеют же только раз. Лубрикант вообще-то тоже холодный, но Тамаки не жалуется. Честно тянул себя в душе и ожидал от себя готовность номер один, все равно делает большие глаза, стоит Мирио устроиться меж ног его и попробовать ввести. Это вдруг сложно. Это вообще все оказалось сложно, а он рассчитывал, что секс это сказка и легкотня, но в жизни у него ничего не легко, и у Мирио опять слегка спадает настрой. Он тычется слепо, промазывает, льет еще лубрикант, прям из бутылки не растирая. Тамаки выжидает нереальные три секунды, помогает ему рукой. Красноречиво ойкает вместе с ним. — Ура. Проще лишиться девственности, нежели привычки тупить. Тамаки апрувнуто.***
Ну, наступает момент, когда все позади, но легче ему не становится. Вообще это круто, здорово, близость и все такое, да только он и раньше фингерил себя и фантазировал, и то ли не понял прикола от того самого, то ли просто проморгал все как всегда. Зад саднит слегка, сырость теперь и от лубриканта. Мирио потыкался бесцельно в его онемелое тело да и слез от греха подальше. И все, это ж гарантированно полшестого навечно. Он не то что не смог кончить, даже поднять обратно не получилось. — Что-то как-то. Ну. — Мхм. Мирио садится, кровать под ними провисает сильнее. Солнце садится тоже, бросает блики на спину ему, и вообще по законам жанра на ней должны быть царапины, но хертинг Тамаки опять же не кинкует, а с эрекциями у них и так негусто, чтоб еще и сбавлять болью. Мирио резонно решает прекратить. — И как ощущения? — Да вроде никак. Тамаки не видит лица его, но плечи его вздрагивают раз, словно он хотел засмеяться, но не стал. Тамаки приглаживает себе челку, чтоб не хихикать нервно под стать, поднимается к нему и липнет потной грудью, и никто не виноват, что они такие потомственные девственники и ничего не могут. Ну, Мирио точно не виноват. Мирио просит досушить ему волосы и что-нибудь вкусненькое на ужин. Тамаки быстро отвлекается от неудачи. Это одна из особенностей, за которые он горячо любит Мирио как парня и уважает как человека, ибо где с другими ему стремно еще долго после провала и ни о чем больше думать не получается, с Мирио все легко и само собой. Мирио не напускает драмы, не обижается. Пролистывает эпизод дальше и целует его в щеку, уносит его мокрые вещи на сушилку в ванную, идет вывешивать постельное в сад и стелит новое. Они ужинают рамэном, чилят под киношку и ложатся спать вместе. Тамаки даже удается уснуть без ежевечернего прокручивания позорищ в уме.***
Ему впервые в жизни снится какая-то эротика. Его гладят повсюду, грубые руки и нежные слова, кожа о кожу, тепло постельного белья. Он тоже никогда не говорил Мирио, что ему нравится и как, но Мирио часто понимает его без слов и лучше него самого, и это не конкретно Мирио распаляет его и дразнит во сне, но его равномерный вайб, неуловимое присутствие. Запах его тела сразу после душа, простыни, ощущение нагретой груди к спине, тяжесть в паху, пламя в крови. Тамаки подается к нему и опять натыкается на ласку, будто ему трогают соски и водят пальцами над резинкой боксеров. Он просыпается как по щелчку, жутко возбужден и сна ни в одном глазу. Мирио в роли большой ложки тихонько посапывает за ним у стенки. Вообще не очень красиво будить его, потому что вроде глубокая ночь и вечером они достаточно вымотали друг друга впустую, но Тамаки не может лежать спокойно. Голова его бедовая идет кругом, и он быстро скидывает трусы и жмется голым задом куда-то Мирио в пах, трется и выпрашивает, сам не знает, чего этим добивается. Мирио вздрагивает, почуяв его хочку. Да, это именно хочка. Он больше не спит, но следы от рук по всему телу остались, и его будто уже крепко трахнули во сне, только он забыл и гонится за ощущением. Мирио сонно тянется. Ловит его за бедра, чтоб на месте замер. — Мирио. — Мм? Больше они не разговаривают, потому что до Тамаки наконец доходит, что надо больше действия, если выразить словесно не получается. Тогда он находит другое применение своей ротовой полости. Мирио оттаскивает его прям за волосы, зажав кулак на затылке. Дальше он помнит отчетливо, так ясно, что потом они с Мирио долго будут краснеть и кидаться друг на друга при одной мысли об этой ночи, потому что Тамаки не лежит, а действует, агрессирует и скалится, если не дают, распускает щупальца, недовольно урчит, получив по лицу за резвость. Мирио загибает его раком на кровати, и вообще фантом в его сновидении был в разы реще, тискал его и сжимал, а Мирио немножко церемонится, но у него влажный прилив внизу с такого обращения и ноль желания возникать. Мирио щедро смазывает себя лубрикантом, растирает по стволу и куда-то девается с восприятия, а затем его внезапно много и… это что, его квирк, серьезно, что ли. Тамаки смотрит под себя и аж вскрикивает, когда его насаживают плотно. Это по-настоящему и как в видео, где большие мужчины и маленькие твинки. Тамаки обнаруживает, что все еще может дышать. От первой полноценной фрикции он стонет в голос, от второй падает на локти и расслабляет тугой ком нервов в животе, на третьей сам подмахивает и понимает, что наконец распробовали. Мирио шлепает его ладонью, оставляет липкий отпечаток лубриканта, потом животом, и у него поджимаются пальцы на ногах от того, как это приятно, приятно и больно, больно ровно настолько, чтоб он комкал простынь и хотел еще. Мирио ложится грудью ему на спину, еще немного осваивается и перестает нежничать. Руки его грубые аккурат как во сне и тоже повсюду, стискивают Тамаки за таз и тянут на себя, и в слабом свете с окна ему видно, как у Мирио сокращается мускул на бедре, как от силы движения его самого подбрасывает назад, глубже и быстрее, и Мирио тоже ускоряется, и звука становится больше, и к его собственным коротким мявканьям от каждого толчка добавляется тяжелое дыхание, и шлепки. И вот это потрясное ощущение крепкой хватки и крепкого стояка в заднице. И он и предположить не мог, что секс это на самом деле спонтанно и можно вот так, без танцев и презервативов, растолкать ненаглядного в хер знает каком часу ночи и организовать догги-стайл на ровном месте, и так круто, так горячо, так мощно, что ни слова сказать, ни челку поправить, и он выгибает спину, чтоб Мирио долбил его и не сдерживался, и от этого у него с конца аж капает и внутри все сжимается. Он ловит член в кулак, бессовестно додрачивает прям на кровать, брызгает с криком, и это такой оргазм, к которому его жизнь не готовила, это поднимается изнутри, разливается теплом по груди и жалит его спазмами в низу живота, ни с какой мастурбацией не сравнится, ни с каким сном. Мирио от его воплей дергается, сбивается с ритма, толкает его еще раз и падает сверху, тоже задыхается ему в затылок. К мокрому ощущению меж ними прибавляется пульсация внутри, залпы теплого, какое-то удовлетворение, расслабленность. Тамаки осторожно ложится вместе с ним. Кровать пахнет потом и свежей спермой. — Охренеть. — Да. Он не дает Мирио подняться. Вообще Мирио тяжелый и жаркий, но нет, Тамаки не хочется, чтоб он покинул его. Все еще твердый, подрагивает слегка. Тамаки старается запомнить все на случай, если они и правда больше не вступят в половую связь, хотя было круто. Потная катка. — Не вытаскивай пока. Он оглядывается через плечо, ловит ясный взор Мирио и обещает себе не засмеяться ни в коем случае, сохраняет морду кирпичом и тянет свисток трубочкой, чтоб поцеловаться, и Мирио подыгрывает ровно до того момента, как вляпывается рукой в учиненный им бардак. Тамаки тоже пропускает смешок ему в губы. — Ты прям на одеяло?.. — Ага. На подушку вон еще прилетело. Мирио зачем-то проверяет. Потихоньку становится мягким в Тамаки. — Значит, я классный. — Лучший. Он все ж выскальзывает, морщится, возвращая крайнюю плоть на место, оверчувствительный, уставший. Тамаки неловко поворачивается, хлюпает где не положено, и по бедрам его опять сырость — Мирио тоже густо в него кончил. Значит, он тоже классный. И выжил в свой первый нормальный секс. Наверное, стал взрослым. Мирио скатывается с него, уютно вошкается под боком, и они вместе пачкаются в Тамакиной сперме и выпихивают простынь на пол. Целуются как привыкли, влажно, долго. Тамаки хочет сказать, что сильно любит его, повторяет про себя, подбирает слова, но момент так и проходит в тишине, только поцелуи и объятия. Да, когда-то Мирио тоже должен был споткнуться о взаимность и встретить его на полпути. Тамаки просто рад, что это случилось, и они стали любовниками. Мирио опять за большую ложку, засыпает рядом, скользнув мягким членом ему меж ягодиц. Тамаки отворачивает забрызганную подушку чистой стороной. Утром у Тамаки ожидаемо все болит. Мирио говорит, что это от большой любви.***
После этого уикенда наедине их отношения словно поднимаются на еще одно небо. Тамаки заставляет его учиться как следует и сам отлынивает, тайком залипая на его статную фигуру. Тем пуще, что они в разных классах и пересекаются только на физре и геройских тренях, тем слаще потом облизывать друг друга дома и вновь забираться в постель голыми. Да, опыт не становится последним от одного неудачного случая. С каждым разом Тамаки лучше понимает, как оно должно быть и как доставить Мирио больше удовольствия. Опытным путем выясняется, что Мирио больше всего любит, когда он активничает, не тупит, а переходит к делу молча. С заглотом тоже прогресс. Он даже учится дышать носом в короткий перерыв, когда Мирио не перекрывает ему глотку членом. Но до техники из видео пока дорога долгая. Отец не спрашивает, чего он ходит такой счастливый и мечтательный, он не посвящает отца в подробности своей личной жизни, но собирает ему обеды, интересуется делами на работе, рассказывает, как в школе. Отец тоже будто б какой-то отстраненный и не всегда ночует дома, однако Тамаки не придает этому особого значения. Он и раньше порой оставался на работе. Все равно у Тамаки хватает собственной запары в расписании. Он ориентирован на Мирио чуть больше дозволенного, сосредоточен на предстоящей практике, кропотливо зубрит и контролирует оценки. Мирио пыхтит над матаном рядом, а после домашки они занимаются таким сексом, что у Тамаки опять трясутся колени и вся кровать как из брандспойта облита, и Мирио доводит его до оргазма умело, ловко вскидывает его на бедрах и долбит точно куда ему нравится больше всего, чтоб он хныкал и бесстыже ласкал себя прям перед ним. Раньше он никогда себя не трогал при Мирио, да и один мастурбировал нечасто, а теперь это такая разрядка и бондинг, что он уже не обращает внимание на то, как должен выглядеть и реагировать. Они с Мирио уже взрослые ведь, а взрослые не парятся за лишние отметины на теле или не до конца вышедшую воду после душа. У Мирио блесточка на губе, потому что обтер лосьон для тела с шеи Тамаки, у Тамаки зацелованные щеки и слезы по лицу после камшота себе же на грудь. Он выживает и после догги, и после миссионерской, и в ванне, и на полу в комнате, и где б Мирио его ни разложил. Понимать тело просто, если давать то, чего оно само хочет. Тамакино хочет Мирио, Мирио хочет Тамакино. Он навсегда останется стеснительным и нескладным, но итс файн. Мирио держит его после, как взрослые люди держат в объятии только самых любимых взрослых людей. Ноябрь проходит быстро, потом декабрь чутка подмораживает. Солнечные сэлфи у Мирио в «инсте» меняются на фотки с отвернутым/закрытым Тамаки, какие-то полусмазанные «бумеранги» с кафе и парков, есть даже фото сразу после секса. Там Мирио сверкает ключицами и подмигивает, приглаживая волосы, а Тамаки спрятан в сгиб шеи его, и ничего толком не видно, но ясно, что они лежат вместе голые в полумраке. Подписи не нужны. Это самая залайканная публикация, миллион сердечек и смайликов от девчат с параллели. Даже какой-то коммент от Каямы-сэнсэй есть. На тренировках они тоже становятся лучше. Мирио лажает против двух или трех противников, но в команде работает хорошо, выступает как элемент неожиданности и фазается под землю с пугающей быстротой. Тамаки расспрашивает его, как он так нагнул физику и можно ли им потренить вдвоем, Мирио пожимает плечами, улыбается в своем стиле. Глаз не отвести. Тренировки наедине накрываются медным тазом, потому что Мирио разом выпадывает сквозь его тентакли, а из его медвежьей хватки Тамаки так и не научился вывертываться. В итоге Мирио валит его на мат, и они шумно возятся, соревнуются в силе и оба остаются недовольны. И Тамаки не на шутку возбуждается от его грубости. Мирио многообещающе тискает его за задницу, а дома трахает со вкусом, даже если они не одни и не должны шуметь. Выясняется также, что самому Тамаки страшно нравится кремпай. К Рождеству выпадает снежок, и это очень подходит, ибо они хорошо закрывают триместр и уходят на каникулы без угрызений совести. Отца по-прежнему не застать дома, Хадо и Хая по-прежнему зовут их гулять вчетвером, но это такая отговорка, что типа гулять, на самом деле они хитрушки, и им надо, чтоб Тамаки с Мирио таскали горы их пакетов на шоппинге да стерегли скупленное, когда они уходят пудриться в дамскую комнату. Почему надо идти на такие трюки и почему нельзя пудриться прилюдно, а вещи называть своими именами, Тамаки не знает. Ночью в Сочельник Тамаки просыпается как от толчка в плечо. Мирио спит рядышком, обнимает его поперек, складывает на него ноги. Отец прислал сообщение, чтоб он его не ждал и ужин не готовил. Тамаки осматривается, думает, что его разбудило. Ничего не обнаруживает, льнет к Мирио под крыло и засыпает обратно. Все хорошо.***
Снег обрушивается на Мусутафу и в Новый год, и это хорошая примета, хоть Тамаки и не верит в приметы. Они с Мирио обмениваются подарочками, едят осэти-рери на брудершафт. Одеваются потеплее, чтоб встретить девчонок по дороге в храм. Мирио мотает ему шарф на шею, он прихватывает зонт на всякий случай. Хадо стопудово будет смеяться. Естественно, Хадо не упускает возможности стебануть его. Она идет им навстречу, семенит в своих ботиночках и прячет нос в снуд, грызет что-то, о боже, свежий огурец. Глаза ее загораются звездами, стоит ей увидеть, как они идут под зонтиком, а вокруг летает снежок. Это ж мем с той парочкой из баянского видео. Тамаки прям знает, что она сейчас скажет. — Как вам погодка, молодые люди? — Радостно чирикает она. Мирио хватает Тамаки под локоть и это все, идеально смодулированный хохотач, ага. Хадо подносит к его лицу огурец типа микрофон. Один Тамаки отказывается подыгрывать. — Чудесная! Гуляю вот в снегопад с милым Тамаки! — Не менее радостно отвечает Мирио. И светит улыбкой ярче уличного фонаря. Тамаки понимает, почему девушку в том меме одолел фэйспалм. — Ненормальные, — ворчит он себе под нос, а у самого сердце что-то разогналось. Хадо разворачивает микрофон ненадкусанной стороной, предлагает ему. Он отгрызает хороший кусок, вкусно хрустит свежим огурцом, немножко делится с Мирио. Ненормальные. Любовь его жизни и лучший друг. Раньше это был один человек, а теперь Тамаки строго отделяет любовь от дружбы и не смешивает. От огурцов у него всегда желтые цветочки меж пальцев проклевываются, и он сует их Хадо в косу, чтоб пищала. Они ждут Хаю и добираются до храма под зонтом.***
Отец объявляется лишь на третий день нового года. Тамаки встает руки в бока и всем своим видом требует объяснений. — Извини, что пропал вот так. Отец складывает руки в намасте, слегка кланяется, разуваясь. Тамаки тут же бежит обнимать его. Раньше приходилось на цыпочки вставать, потому что отец высоченный, а теперь Тамаки сам не маленький и вполне может дотянуться. Отец гладит его по голове, еле заметно улыбается, будто виноват в чем-то. Тамаки размышляет недолго, может ли спросить, если отец никогда не спрашивает, но решает играть справедливо. — Тамаки, — отец начинает первым, и ему тоже будто б не хватает смелости, но Тамаки уже чует. Женский парфюм от его одежды, маленький черный волосок на воротнике рубашки. Они с отцом тоже оба черные, но с отливом в синий, а это теплый черный, золотистый. У отца появилась женщина. Он провел с ней праздничные дни. Тамаки впадает в ступор с этого простого факта. — Я теперь тоже кое с кем встречаюсь. Тамаки поздравляет его, учтиво не лезет с расспросами, не требует вести знакомиться. Тамаки внешне спокойный, а внутри в панике, потому что ну как это так. Отец всегда был только для него и жил от работы до кровати. А теперь этот парфюм и волос. Тамаки откровенно боится. Он накрывает обед, говорит, что обещал помочь Мирио подтянуть английский, а сам одевается и звонит ему уже в пути. Мирио расчесывает собаку в зале, когда он вламывается в дом семьи Тогата весь заполошный и в шапке набекрень. Мирио торопится успокоить его приступ. — Ты понимаешь, отец! С кем-то встречается! Весь в духах женских, сладкие такие, как у Хадо! Все, он теперь меня тоже бросит! Я никому не нужен! Мирио смотрит на него, словно он последний отбитый дурак и несет околесицу, и так-то оно заведомо так и правда, но остановиться ему трудно. Он прижимает ладони к лицу, старается дышать ровно, не пучить глазищи размером с тарелку и вообще угомониться, ничего же страшного, отец же тоже взрослый и вполне имеет право. Даже бросить его и забыть. Уйти к этой женщине не только на праздники, а навсегда. — Любовь моя, — тихо воркует Мирио, и этого ему достаточно, чтоб заткнуться и слушать. Но Мирио не продолжает. Просто снимает с него шапку, куртку, вручает собачью чесалку и ведет прихорашивать Химу за себя. Она лижет ему руки, но он даже не отстраняется. Светлый теплый пух ее греет ему пальцы. Мирио прав. У него есть любовь, почему у отца не должно быть. Отец тоже достоин, тоже заслуживает, чтоб его целовали по утрам, как Мирио его целует, и вот всякие свидания и прогулки, и завтракать вместе, и ложиться в постель голыми. Пахнуть женским парфюмом, собирать на себя волоски, как Мирио снимает с себя и выплевывает его черную челку после особенно жарких лобызаний. Вообще всего лучшего в мире, что можно познать только в паре, только с любимым, с любовником. Тамаки не помнит, чтоб мама когда-нибудь целовала его, но мама вообще никого не целовала, только печалилась и сидела одна. Мысли о ней погружают Тамаки в прежнее неустойчивое состояние. Они идут гулять с чесаной красивой Химой, бесятся в снегу и играют в мячик, причем Тамаки рвется бежать за ним быстрее самой Химы и параллельно вспоминает всю жизнь семьи Амаджики до того, как родители его развелись, после того, как они с отцом навсегда разорвали контакты с матерью. Воспоминаний у него немного, потому что он так защищался. Может, самое время запоминать лучше, потому что не от кого защищаться. За думами он пропускает мячик в лоб и падает, потому что Хима прыгает на него с разбегу, а она теленок весом в тридцать килограммов и силушки в ней соответственно. Тамаки все равно обнимает ее, не возражает против слюней по лицу и когтей по куртке. Снег тает на щеках его. Мирио в два счета раскусывает, что он плачет. — А ну, иди сюда. Он подчиняется беспрекословно, не только потому что Мирио тоже очень сильный и просто вытягивает его из сугроба за шиворот. Мирио на самом деле любит его, хоть никогда не говорил этого, ни раньше, ни сейчас, когда они вполне себе устоявшаяся пара и регулярно занимаются всеми сексами, какие только бывают. Стало быть, не на том одном взрослость строится. Мирио снимает варежки, вытирает ему слезы и сопли ладонью. Они обнимаются с собакой втроем. Дома они правда воюют с английским, гоняют друг друга по таблице времен, хоть Мик-сэнсэй и ругается, что должны были выучить ее сто лет назад. Это было так давно, Тамаки еще не умел шутить шутки, которые б понравились Мирио, Мирио еще не понимал, сколько для него значит. А теперь им обоим надо понимать многое. Тамаки собирается домой после ужина и на прощание впервые целует Мирио в губы при родителях. Когда он возвращается, дома тихо и свет не горит, только отец шумит клавиатурой у себя в комнате. Тамаки устремляется туда на волне позаимствованной у Мирио решимости. — Пап, можно войти? Отец уже в пижаме, откладывает ноутбук на кровать, стоит ему сунуть нос в комнату. Тут вполовину меньше места, нежели у него в хоромах, но отцу хватает. Зачем-то Тамаки прикидывает, будет ли хватать, если они начнут жить втроем. — Я правда очень рад. Ну, что ты кое с кем встречаешься. Познакомишь нас? На это отец прям воодушевляется, кивает энергично, чуть не роняет очки с переносицы. Потому что эгоистичный ребенок расстроился бы, если б отец привел домой свою пассию, маленький обиженный мальчик не позволил бы отцу в разводе завести кого-нибудь обратно. Чтоб отец достался целиком ему одному, раз уж у него нет матери и есть всего один родитель вместо двух положенных. Но Тамаки не такой, Тамаки проглотил и пожрал свою обиду еще тогда, поэтому правда рад и хочет познакомиться с этой предположительно девушкой, предположительно брюнеткой, с парфюмом как у Хадо и, скорее всего, собственным жильем, если отец тусовался где-то почти неделю. Улыбка его становится как у Мирио, широкая, теплая, а в семье Амаджики вообще не принято улыбаться и смеяться. Однако ж. Тамаки понимает, что едва ли не впервые в жизни все правильно сказал.