Драма над Невой

Тяжелое, серое небо повисло над Северной столицей, угрожающе темнели тучи, рискуя, обрушится ливнем. Меж туч изредка проглядывало майское солнце, которое не внушало доверия привыкшим к плохой погоде петербуржцам. Гости столицы же не подозревали обо всех нюансах питерской погоды, потому в такую погоду с возгласом «ну солнце же» уверенно оставляли куртки и зонты в номерах гостиницы и других временных пристанищах. Сердце Культурной столицы – Дворцовая площадь в этот праздничный, майский день буквально кишела народом. Веселые, радостные жители города на Неве, сквозь рамки металлоискателей, толпами валили на главную площадь, поближе к, развернувшейся у стен Эрмитажа, огромной сцене. Всевозможные декорации с символикой хоккейного клуба «СКА» казались невероятно яркими, по сравнению с благородной монументальностью и выдержанной серостью пейзажей города. Со стороны площади слышится знакомый голос и привычная «Я счастливый как никто». Улыбается, и следует в закулисный холл. То и дело встречает удивленные знакомые лица. Здоровается, поздравляет и смеется над милыми шутками этих огромных мужиков – бывших и действующих хоккеистов. – Ирин, вот сказала бы раньше, что сможешь приехать, эх, – напротив народной артитки стоял сам Владислав Александрович. – Да все спонтанно получилось, я и сама не ожидала, что смогу выбраться. Решила приехать, раз не так, то хоть на банкетной части поздравить. Спасибо, что помог, организовал мой приезд, да и вообще. Спасибо. – Ир, ну что ты. Это тебе спасибо, что приехала. Банкет около одиннадцати, в ресторане. Можешь пока ехать, ты же в гостиницу заселилась? Потом придет за тобой машина, доставят прямо в ресторан, – улыбнулся, довольный как мартовский кот, президент федерации хоккея. – Да нет, я тут побуду, тем более я в гостиницу уже заехала, вещи оставила, поэтому… пока тут побуду. Спасибо, – кивнула. – Ну, да, в принципе, чего мотаться. – Ребята молодцы конечно. Очень хорошо весь сезон отыграли, достойно, поздравляю еще раз, – кивнув на, расположившуюся на диванчике, команду «СКА». – Игры смотрела? – вопросительно уставился на Аллегрову легендарный вратарь. – Старалась. Ну, мельком в основном конечно, между концертами да переездами, но смотрела. – Приятно. – Ну, ты же знаешь, как я к хоккею отношусь, как вас всех люблю, – поправив, разметавшиеся от ветра, блондинистые локоны. – Да знаю. Чемпионат видела? – Видела. Не целиком правда, но видела, да. – Как впечатления? Просто как зрителя сейчас спрашиваю. – По-моему, неплохо играли, мне понравилось. Обидно конечно, но, что есть, то есть. Все равно ребята большие молодцы, – одарила теплой улыбкой. – Да молодцы конечно. Ладно, о работе – о работе. Как ты? Как дела? – простая дружеская болтовня казалась как никогда легкой и приятной. А может настроение просто хорошее? – Да все хорошо, как обычно. Диалог прервал настойчивый рингтон разрывающегося, буквально, смартфона. – Ир, прости, важный разговор, – тихо произнес мужчина, прикладывая, параллельно, трубку к уху. – Да, слушаю. Конечно. Прогуливаясь по небольшому павильону меж вагончиками, отведенными артистам, дорогими иномарками, задворками сцены с небольшим, оборудованным под общее помещенье, холлом и другими «баррикадами», женщина прислушивалась к происходящему на сцену. «Ночь по улицам пошла звездной поступью цариц» – донеслось со сцены, и тут же Ирина улыбнулась воспоминаниям, связанным с этой песней. Закулисье не было оборудовано для посиделок и длительного ожидания, потому женщина открыла заднюю дверь иномарки, что привезла ее сюда и села в авто, не закрывая двери, чтобы слышать и видеть отдаленно, всё, что происходит на площади и на сцене, в частности. Она жадно вслушивалась в каждую знакомую строчку, внутри обуревали какие-то нелепые и приятные воспоминания. Слыша знакомый тембр, женщина невольно окуналась во все те факты своей биографии связанные с ним, что она так старательно закрывала от всех, не пуская в этот мир даже самых близких, заставляя себя не вспоминать и не ворошить. Каждую их встречу, каждую длинную, приятную и откровенную, донельзя, беседу в ресторане, номере гостиницы, на кухне или под открытым небом, каждый пропитанный дорогим виски корпоратив и даже каждую жаркую ночь, обоим было удобнее думать, что «все это первый и последний раз», чем признаться, что их связывает что-то большее, чем многолетняя дружба. Признаться, даже себе, в этом было смешно и отчего-то страшно. Как нелепо. Почему-то калейдоскопом перед глазами промелькнул Олимпийский в 2012, когда он так искренне говорил, что она не сможет бросить сцену, бросить зрителя. Она не смогла, он, как всегда, оказался прав. Сочи, они сидят на балконе и распивают бутылку коньяка на двоих, увлеченные задушевной беседой и не менее уютным молчанием. Они просто разговаривали до шести утра, напрочь не замечая, что их наверняка все потеряли, что уже взошло солнце, и что бутыль «Hennessy» уже пуста. Не замечали и не хотели замечать. До двадцать седьмого непринятого от Ани. «Перезагрузка» в Олимпийском. Букет алых роз, который она еле дотащила до дома. Когда артистка, сопровождаемая не стихающими аплодисментами, уходила за кулисы, мужчина уже ждал ее в узкой гримерке. Прошлогодняя Новая Волна, глупая ссора, и боязнь пойти мириться первым, которая привела к тому, что они за почти прошедший сезон пересеклись на, дай бог, двух концертах. Смешно даже, взрослые ж люди. СМС пришло в ночь на восьмое марта, когда она после премьеры «Моно…» в Питере, сидела в Сапсане. «С премьерой и с праздником, Ириш. Программа прекрасная, поздравляю». Женщина сидела в вагоне V.I.P. класса и рыдала от переизбытка эмоций, от СМС-ки, которая пришла так вовремя, от сорванного голоса, которого ей хватило на два часа и сорок минут аншлагового концерта, и от абсолютного счастья. Ирина Александровна Аллегрова сидела в пустом автомобиле и улыбалась собственным мыслям. Со сцены лилось «Я стану водопадом» и толпы петербуржцев раскачивали символичными флажками «СКА» в такт музыки, создавая красивые бело-синие «волны». А может волны казались красивыми, потому что слезились глаза? Песня закончилась, зрители радостно рукоплескали. Лепс произнес короткую речь, поздравил еще раз хоккейную команду и город, и поспешил со сцены, под бурные овации петербуржцев. Знакомый силуэт направлялся к вагончику-гримерной, на двери которой висел красноречивый листок а4 «Григорий Лепс». – Григорий Викторович, – блондинка открыла дверь автомобиля пошире и уставилась на певца немигающим взглядом карих глаз. Мужчина неспешно развернулся к источнику голоса, уверенный в том, что ему показалось. Но не показалось. В темной иномарке сидела сногсшибательная блондинка, которая, по мнению Григория сейчас должна была быть в Москве, обиженная, расстроенная, не желающего его ни видеть, ни слышать. – Ирка… Как ты здесь? Как… Ир, прости, я пытался звонить и… – Гриш, пойдем, где потише, а? И глаз любопытных поменьше, – намекая, на некоторых замерших с открытыми ртами гостей мероприятия. Мужчина кивнул. Двое молча проследовали в пустую гримерку, и лишь плотно закрыв дверь, Григорий глянул на блондинку, сняв темные очки. – Ириш, прости, я звонил, но у тебя то занято, то недоступно вообще. Ир, я так рад, что ты приехала, – улыбнулся, сжимая прохладную женскую ладонь. – Я же обещала… – произнесла, чувствуя присутствие его губ на своей шее. – Какая же ты красивая, – прошептал на ухо, разглядывая женскую фигуру в этом платье. При одном лишь взгляде на Ирину в этом платье можно было сойти с ума от ее красоты, не говоря уже об этом разрезе до середины бедра и соблазняющем декольте. Прижав женщину вплотную к себе, мужская ладонь изучающе прошла по спине, плавно спускаясь к талии. – Переста-а-нь, – протянула, выскальзывая из объятий. Ирина отодвинула стул, и устало прикрыла глаза, облокотившись о находившийся за спиной стол. – Как так быстро организовали твой приезд? Третьяк? – встал напротив женщины, опершись о стену. – Да-а, спасибо Владиславу Александровичу, – улыбнулась, убирая непослушную прядку за ухо. – Спасибо, – наигранно. С лица не спадает хитроватая улыбка. – Передать? – ухмыляется и смеется одними глазами. – Только попробуй, – шепотом на ухо. Втягивает ее в поцелуй, и дает понять, что она – его. – А ты не обнаглел? – стирая с его губ следы собственной помады. – Ничуть. Я всегда таким был, – прихватывает Ирину за локоть, и, притянув к себе, зарывается носом в ее волосы. – Сегодня ты только моя. Шепчет так тихо, что тяжело разобрать слова. Но она все прекрасно понимает. Понимает, и прижимается к его щеке. Он отчаянно хочет сказать «Ты моя и сегодня, и завтра, и всегда, Ир», но слова застревают где-то в горле. Ах, если бы он знал, как она сейчас хочет это услышать. – Кофе бы сейчас… хоть растворимый, – мечтательно произносит женщина, присаживаясь на стул, напротив мужчины. В гримерке всего три, абсолютно одинаковых, неудобных стула. Мужчина молча выходит из гримерки и заходит обратно минут через семь-десять с двумя пластиковыми стаканчиками. – Спасибо, – делает глоток обжигающего напитка и улыбается. – М-м, настоящий, раствори-и-имый, из автомата, да? Прелесть какая. Я такую гадость лет пять точно не пила. Сам покупал? – Да не, пацан какой-то сбегал. – Да вы пользуетесь служебным положением, Григорий Викторович, – рассмеялась Ирина, размешивая пластиковой ложкой застывший на дне стаканчика сахар. – А я помню… – задумчиво произнес мужчина, делая глоток напитка, отдаленно напоминающего кофе. – Что? – удивленно поднимает на него глаза женщина. – Помнишь, лет семь назад, чей-то юбилей… Ресторан такой шикарный, за городом где-то. Кстати, под Питером, по-моему, нет? – Да-да, точно. Все еще на террасе такой, почти под открытым небом, было. И обратно ехали когда, машина заглохла, да? – окунаясь в воспоминания. – Ага, и под дождь еще попали, хороший такой ливень. Пока ждали другую машину, кто-то за кофе побежал. – Там рядом то ли забегаловка какая-то была, то ли мотель. Валера, помнишь еще, сказал, что он эту гадость кофейную пить не будет? – Точно. А как так получилось, что коньяк у кого-то был? Бутыль такая огромная. – Было-было такое, да, по-моему, коньяк с банкета был. Вот мы с тобой эту бурду автоматную коньяком запивали, – провела ноготком по каемке кофейного стаканчика, закинула ногу на ногу, и улыбнулась. – Кстати, могу достать и коньяк, – одновременно рассмеялись. – Это - вечером. А сейчас нам и без алкоголя, по-моему, неплохо, – не переставая смеяться, произнесла женщина. – Давай чокнемся, что ли? – поднял стаканчик с остатками кофе. – А давай! За что пьем? – усмехнулась, и покорно подняла пластиковую чашечку с, остывшим уже, напитком. – За приятные воспоминания! – За счастливые моменты нашей жизни, тогда. Пусть их будет побольше, – карие глаза нежно светились от радости. – И за любовь, – произнесли одновременно и так же одновременно соприкоснулись стаканчиками. Она заливисто смеялась, делая жадный глоток кофейной бурды, как тогда, семь лет назад, в машине, мокрая, уставшая и абсолютно счастливая. Он любовался ею, допивая автоматную гадость. Последний глоток, как всегда, самый большой, приторно-сладкий. Резко тянется к ее губам, поцелуй с кисловато-сахарным привкусом кофе кажется бесконечным и таким необходимым. Ирина кладет руку ему на плечо и теребит лацкан пиджака, холодные пальцы мимолетно касаются его шеи. Рингтон ее смартфона прерывает идиллию, и женщина, чуть оттолкнув мужчину и недовольно фыркнув, вынуждена ответить на звонок. – Да? Лал, да, все хорошо. В Питере. Что? Перестань. Банкет, да. Завтра обратно, ага. Лал! Ты как там? Точно? Ну, ладно-ладно. Давай. Целую, – короткие гудки свидетельствуют о завершении разговора. – Дочь, – произнес, скорее утверждая, чем спрашивая. – Ага, волнуется, – по-доброму усмехнулась Аллегрова. – Кстати, Ир, во сколько ты приехала? – Ну, около пяти приземлилась, заехала в гостиницу, потом сюда, – проговорила, барабаня ноготками по столу. – Куда ты завтра? – В глушь, в деревню…– нараспев произнес известные строки из «Горе от ума». – В Саратов! – закончила она, рассмеявшись. – В Саратов? – Туда. – Во сколько самолет? – она пытливо вглядывалась в глаза, и спрашивала, заведомо зная, что уезжает он утром, максимум – в полдень. – В двенадцать, – небрежно ответил Лепс, чувствуя, как не хочет он на самом деле никуда уезжать от нее. – Что ж… Если верить часам, то у нас есть чуть больше четырнадцати часов, – сверившись с циферблатом наручных часов, произнесла артистка. – Ты завтра в Москву? – поинтересовался мужчина, чуть приобняв Ирину. – Да-а, ну, ты улетишь, я уеду, – она расслабленно улыбнулась, пытаясь скрыть грустные нотки в голосе. – Ирка… – неожиданно «сгреб в охапку» женщину, прижимая к себе в объятиях. – Как же я хочу бросить это все, и остаться с тобой. Неважно, где, как, просто с тобой. Она молчала. Странно было отвечать что-то, прерывая такие ценные минуты. Ей было приятно. Приятно в его объятиях, приятно и так жарко от произнесенных им слов. Только вот она давно уже не девочка, чтобы не знать, что желания не всегда совпадают с возможностями. Обстоятельства, предложенные им судьбой, допускали лишь редкие встречи «между», лишь звонки за полночь, лишь статус любовников, лишь неправильную дружбу с приставкой «пере». Когда артисты вышли на улицу покурить, оказалось, что на город уже плавно опустились сумерки. Над городом белых ночей повисло светло-синее небо, обволакиваемое сизовато-серыми облаками. Клубни сигаретного дыма сливались с облаками, красиво уплывая с порывами холодного ветра. – О, Ирина, вот ты где, я искал, – рядом появился Владислав Александрович. – Да здесь я, – улыбнулась, затушив сигарету. – Ну что, едем? Основное действо закончено, теперь – в ресторан,– глянув на наручные часы, произнес мужчина. – Да едем, едем, – подал голос Лепс и, выкинув окурок в урну, находящуюся неподалеку, взял Ирину за руку, направляясь к автомобилю. По-джентельменски открыв перед Аллегровой дверь, мужчина, поколебавшись, взглянул на женщину. – Ирин Санна, ты не против, если я составлю тебе компанию? – улыбнулся, заглянув в салон автомобиля. – Почему я должна быть против? – одарив искренне-нежной улыбкой, произнесла Ира. Мужчина вмиг оказался рядом, иномарка тронулась.