***
Голова трещала от переизбытка кофеина, но к концу еще одной бессонной ночи, Чонгук имел какой-никакой план. А точнее карту, а точнее криво-косячно намостряченные рисуночки в тетрадке. Он еще плохо писал и еще хуже читал, но вот с изображениями проблем у него не возникало, так что это ускоряло процесс работы на одну десятую долю секунды. На первой странице самодельного скетчбука было Божество. Вернее, только Чонгук знал, что это Божество, а для несведущих это было инопланетное сердечко в смешной пижаме и длиннющими руками, что как щупальца могли обхватить-захватить весь мир. У его Таты было несколько сменных тел, сделанных из той же тетрадной бумаги, и огромные золотые пятиконечные звезды над головой. Вторая страница – розовый мускулистый, хмурящийся кролик, созвучный с английским словом «печенье». – Чонгук посмеялся, отхлебывая еще немного от горькой, остывшей жидкости. - Куки имел только одно тело и никаких звезд. Третья страница – Малыш Чимми. Желтый, как звезды у Таты, миленький пухлощекий щенок. «Я люблю собак» - Как-то делилось Божество, и Чонгук не мог это не отразить в прототипе его, действительно, любимого лучшего друга. Четвертая страница. – Шуки. Круглый, коричневый, злобный кусок ожившего говна. Чонгук даже пытался нарисовать, то как он рождается из задницы Чимми, но что-то пошло не так, и он вырвал испорченную страницу, зашвыривая смятый комок себе за спину. Пятая страница. – Ман. Он хотел сначала назвать его Mangel, что значит искажать, но в итоге постоянно про себя сокращал его имя, так что в конце смирился, что это будет Man – «от человека», но произнесенный с корейским акцентом. Ман – это существо, носящее маску в виде отрубленной лошадиной головы. Он начинает танцевать стоит только Тате включить музыку, и ты никогда не узнаешь, улыбается у него лицо в этот момент или же нет. Шестая страница. – Коя – Чонгук начеркал звук удара, что издает ниндзя при нападении. Ты думаешь, что эта коала спит? Это не так! Она лишь притворяется… Тате об этом известно. Седьмая страница. – Чонгук до сих пор не знает, почему он вспомнил о нем… Возможно, потому что Техен тогда впервые ему открылся со стороны испуганного ребенка. Седьмым был - RJ (Real Jerk), по сути он являлся волком в овечьей шкуре, заманивающим к себе в гости на чаек, и употребляющий тебя, как отбивную в тот же вечер. Восьмая страница. – Ван. Спасибо его телохранителю за это имя. Ван, - это фигура, разделенная на две части. На серую – заштрихованную карандашом и с крестом вместо глаза, которой он поворачивается к тебе, в случае если ответ неверен, или действие других персонажей привело к чьей-то гибели, и на белую – если все закончилось хорошо, или ты на верном пути. Чонгук иллюстрировал отрывки из своей жизни, примиряя к этому образы своих героев, и это нехуево так помогало, все упростить. – Он застыл, задерживаясь на страничке, где Тата и Куки целовалось под свадебной аркой, украшенной фиолетовыми бутонами роз, и сделав глубокий, полных вдох, шагнул по личной истории вперед. Когда через неделю по новостной ленте объявили, что прогремевшего на весь мир социопата перевезут в Америку для дальнейшего судебного процесса и вынесения окончательного приговора, Чонгук сидя за столом на кухне, нарисовал Кролика, прыгающего в попытке достать до луны, и в этот же день поехал подавать прошение на вылет из Кореи. Все затянулось на долгие двадцать один день, в середине которых, он смог сбежать из-под надзора телохранителей, и ночью пробраться в их старую, а точнее принадлежащую Техену квартиру. Он жутко нервничал и понацеплял на себя все черное, что встретил в своем гардеробе, а этого оказалось достаточно, чтобы походить на подозрительную человеческую капусту. Чонгук перерезал заградительную наклейку с печатью, ввел код и под тихий писк зашел внутрь. Все было так и не так одновременно. Не включая свет, Чонгук за несколько шагов забежал в спальню и в ворохе выпотрошенной полицией одежде, валяющейся на полу, схватил цветастую, шелковую рубашку. Он помнил ее, помнил, как заглядывался на обтянутые смуглой, дурманящей кожей ключицы, когда Техен завалился к нему пьяный и пытался снять обувь, вечно заваливаясь куда-то набок. Помнил, какой тот был потный, разгоряченный, обиженный, и до умопомрачения забавный, в своей манере стараться выглядеть величественно и независимо. – Чонгук неспешно касается воздуха где проецировался его «прошлый» Техен, и поймав лишь пустоту, выскользает из прихожей. Ему кажется, что за ним следят, и он несется, не останавливаясь несколько кварталов подряд, пряча ту самую рубашку под худи, и останавливается лишь тогда, когда вылетает на трассу и его чуть не сбивает автомобиль. Он сгибается, упираясь в трясущиеся колени, пока водитель, выбежавший из машины что-то гневно кричит. – Извините. – Он трет верхнюю и нижнюю губу друг о друга. – Извини… Извини… Прости меня, пожалуйста! - Псих! – Громко хлопнув водительской дверью, мужчина сел в машину и объехал его по касательной, оставляя следы шин от слишком резвого старта. Чонгук еще долго слушает сигналы натыкающихся на него автомобилей, а потом выпрямляется, выпуская пар изо рта, и идет в сторону метро. По его представлениям, его должны были уже открыть.***
Чонгук проталкивается в салон самолета, запихивая ручную кладь между ног, и лениво смотрит в окно иллюминатора. За то время, что он катался по государственным службам, он смог добиться запрета на то, чтобы Ван и его компания следовали за ним по пятам, так что наконец-то… Вуху… он был предоставлен сам себе. - Извините… - Его руки легонько касается мужчина. – Извините, можно мой сын сядет у окна? Это его первый… - Конечно. – Чонгук не дослушав, встает, позволяя маленькому пареньку с рюкзачком в виде дракона, занять его место, и планирует тогда сесть к проходу, но мужчина, напорист и в этом плане, говоря, что в этом нет необходимости. - Я не хочу, чтобы вас толкали локтями из-за того, что я плохо разбираюсь во всех этих современных программах по заблаговременному планированию рассадки в самолетах. – Чонгук вежливо улыбается, занимая центральную позицию из трех возможных. – К тому же у меня проблемы с простатой, и я порой бегаю в туалет каждые пять минут. Как Вас зовут? - Чонгук. – Они пожимают друг другу руки. – Каджун и его сын Сеун, вообще оказываются очень общительными людьми. Они попеременно дергают его с двух сторон, треща о политике и мультиках и, когда Чонгук уже чувствует, что близок к тому, чтобы выпрыгнуть в то чертово манящее окно, от которого он по глупости отсел, он достает свою тетрадку, и начинает рисовать, успокаивая себя. Его личный разработанный метод медитации. - Хен! – Чонгук прикрывает веки, а наточенный грифель с хрустом ломается. – Что это? – Сеун тычет пальцем в Шоки. – Оживший подгоревший крекер, да? – Чонгук переводит взгляд с восхищенного ребенка на коричневое дерьмо с глазами, и уголок рта нервно дергается, вспоминая что это такое улыбаться. - К…- Он прикусывает язык, дожевывая, что «какашка» тоже попадает под цензуру. – Крекер, верно! – Выходит так оптимистично и громко, что к обсуждению его рисунка присоединяется Каджун. - Вау! Какой миленький! А почему этот хомячок поклоняется крекеру, хен? – Звонкий смешок, когда Чонгук понимает, что отсасывающий Юнги хомячок-таец, смотрится, как преклоняющейся жиробас высококалорийной еде. Шаловливые ручки лезут под его, подглядывая что дальше. – О! Песик! Песик! – Глаза Сеуна светятся от восторга. – Папочка, смотрит какой у Чонгука-хена забавный песик! Он победил хомячка и теперь крекер достанется ему! – Чонгук придавливает пальцем другую страницу, не допуская того, чтобы ребенок узрел, как Песик «ест» свою добычу. – Хен! А это кто? – Сеун умело лавируя преграду, заглядывает в начало. «Блядь!» - Тата. – Сердце стонет, и он разглаживает главную страницу, чтобы не помять и не испортить. – Красивый? - Не-е-е, Хен… - Парнишка морщится. – У него башенька слишком большая, как у гидроцефала. – Пока Чонгук переваривает откуда такие познания, Каджун на ухо поясняет, что у его родной сестры, болеющая дочь. - Зато он умный! – Чонгуку хочет закрыть, но куда уж там… Исследования продолжаются. – Это Куки, он любит Тату. - Но Тата, ведь мальчик, Хен! - Куки… - «Блядь» просто чудом не озвучивается. – Куки - девочка! Видишь, что он… она розовая! Сеун одаривает его таким снисходительным взглядом, подкрепляя все похлопыванием по плечу. – Твое представление о красоте, Хен… Странненькое… Они уродики. Твой гидроцефал и лысая девочка-кролик… Я не знаю… - Он машет головой. – Тебе стоит проработать эти моменты, иначе ничего не выйдет, Хен. Их детей будут дразнить, подумай об этом! Ты же не хочешь, чтобы дети Таты и Куки страдали? Возможно Чонгук нюхнул где-то травки и забыл об этом, но он чуть было всерьез не начал спор со школьником младших классов. – У них вообще не будет детей! - Предохраняются, да? Это правильно… - Чонгук пораженно поворачивается к Каджуну, но тот только беззвучно шевелит губами «Наша мамочка». – Так… - Сеун просто выдернул тетрадь, положив ее себе поверх планшета. – Песика и Крекера я уже знаю. Лошадка тоже ничего, но глаза немного пустоваты, будто мертвые, добавь лучше ему сердечко на нос, так он будет более… радостным, что ли. – Он шерстил все и рассуждал, с детской непосредственностью давая Чонгуку советы, как все исправить, и Чонгук слушал, улыбаясь, и подложив согнутую руку под щеку. – Ты знаешь, Хен, мой папа разработчик детских игрушек, если хочешь, то я попрошу его, и он всех их закажет и заплюшевит? - Че? – Чонгук удивленно поднял брови, не совсем вникая в детский сленг. - Ну пришьет! – Сеун ударил маленьким кулачком по ладошке. – Всех их! – Чонгук не смог сдержаться, ненадолго выпадая из чудного детского общества. Теперь понятно почему его отец говорит, что ссытся каждые пять минут. «Пришить их! Пришить их всех!» - Чонгук бы тоже заимел проблемы с простатой. - Ладно… - Он выровнял дыхание, возвращая тетрадь себе. – Делай что посчитаешь нужным. – Он совсем не ожидал, что к концу полета ему предложат подписать договор, и объяснят сколько процентов ему достанется с прибыли от продажи возможной партии игрушек.***
Нью-Йорк, Нью-Йорк, Нью-Йорк – этот город не мог не восхищать своей беспечностью, кричащей с рекламных баннеров обнаженных фотомоделей, своей абсурдностью в бездомных живущих у пятизвездочных отелей и безнадежным одиночеством, паразитирующей на миллионной толпе. Чонгук позабыл какого это, быть простым смертным практически без гроша в кармане, путался в ярких вывесках и разметках, не в силах их прочитать, ведь если с корейским было хоть как-то, то с английскими буквами было совсем никак, но все-же порядком проходив и проехав, он таки добрался до дома своих родителей. - Добро пожаловать домой, Чонгук. – Никогда прежде ему не было так страшно возвращаться домой, и никогда прежде ему не хотелось так сильно подстричь газон, что был как бельмо на глазу по сравнению с другими своими соседскими, ровными и зелеными собратьями. Когда оттягивать этот момент, переступило допустимую отметку здравомыслия, он прошелся по каменной посеревшей дорожке и сосчитав до трех, постучал. – Сейчас! – Стотонная усталость, которую Чонгук игнорировал все это время обрушилась на него. «Мама…» Разом заболели все раны, размякли огрубевшие рубцы, ветер нашел брешь в его куртке. – Чон… - Миссис Чон, осунувшаяся и будто ставшая еще ниже, всхлипнула зажав рот рукой. – Зайчонок! – Она кинулась на него, и Чонгук обхватив лучшую из женщин за талию, заводя их обоих внутрь. Мама плакала, оглядывая его со всех сторон. Она стянула с него верхнюю одежду, растирая замершие мышцы, пробежалась пальцами по скулам, по линии подбородка, по коже у висков, на которой можно было разглядеть часть татуировки, по венам на руках, закатав кофту чуть ли не до подмышек. – Мам, я не колюсь… – «Больше…» Хлопок и щеку обжигает от хлесткого удара, а Миссис Чон, снова обнимает его. Она звонит отцу и тот приезжает за рекордное для будней в Нью-Йорке время. Долго смотрит на него, ничего не говоря и растворяется в коридоре на несколько минут, а потом возвращается с бутылкой бурбона и двумя стаканами. Для него и для матери. – Рассказывай. – Он садится на диван рядом с ним и мамой, что продолжает обнимать его поперек живота, и на миг его взгляд становится добрее, но мистер Чон быстро берет себя в руки, сжимая стекло и зубы. – Рассказывай все, что было пока ты отсутствовал дома, Чонгук! Рассказывай, почему ты не посчитал нужным сообщить нам, что у тебя онкология, почему не звонил, почему не брал трубку, когда мы с матерью тут чуть с ума не сошли от беспокойства! – Стакан все-таки лопнул, залив алкогольным содержимым отутюженные брюки со стрелкой. Чонгук было дернулся помочь, но мужчина грубо оттолкнул его. – Сидеть, я еще не договорил! – Он сбросил осколки на ковер. – Почему ты, сучонок мелкий, полез во все это дерьмо! Захотелось выделиться?! Почувствовать себя взрослым! Почувствовал?! – Мистер Чон отхлебнул из горла. – Ты знаешь на какие вопросы нам с матерью пришлось отвечать?! Ты знаешь сколько нам пришлось выслушать о Техене, и обо всем, что он успел совершить за свою короткую жизнь, и о том, как долго его пасли и тут, и там, чтобы наконец подловить! – Он зарычал. – И знаешь, что нам говорили в полиции… - Он вздернул бровь и сделал еще один глоток. – Что как правило… В большинстве случаев… Супруги работают сообща! Нам чуть ли не напрямую сказали, что наш единственный сын, которого мы столько воспитывали, чертов убийца! – Бутылка поставлена на стол, а жилистые широкие ладони сцеплены в замок. – Так ответь мне сынок, ты убийца? Чонгук если и не был тем, кто делает выстрел, но он непременно исполнял роль заказчика и причины, так что собирался ответить «да», чтобы его окончательно все возненавидели, но стоило ему только открыть рот, как отец напрягся, и отклонив большой палец, указал себе в грудь. Чонгук недоуменно уставился на топорщуюся ткань между двух не вровень застегнутых пуговиц, пока его взгляд случайно не зацепил черный тонкий проводок. «Жучок!» Горло стянуло так, что Чонгук только смог просипеть. – Нет, отец. - А Техен?! – И как он мог не заметить, как сильно у его отца дрожат руки. - Нет. – Громче и уверенней. - Иди сюда, мой мальчик. – Мужчина притянул его к себе и совсем не по-мужски разрыдался. – Прости нас. – Он гладил Чонгука по спине. – Прости, что накричал. Прости, что нас не было рядом, когда ты нуждался. Так они и продолжали сидеть втроем, осторожно общаясь, чтобы не задеть опасные темы, но и не выдавать себя тем, что они их абсолютно не касаются. Уснули они тоже там, прямо на диване, в неудобных позах и с пустыми желудками, а когда Чонгук проснулся, с жаром от температуры под утро, то его практически перенесли на верх, в его комнату, и уложили на постель, вызвав по телефону доктора. Ничего сверхъестественного – только нервное переутомление. Ничего, ничего, ничего…***
Чонгук, чувствовал себя помещенным в самый эпицентр китайского проклятия с его пожеланиями интересной жизни. Суматоха, где его кидают как бумеранг от больницы и обследований, до кабинетов начальника полиции и «дружеских» бесед, не оставляет другого времени, как ночь, где он пытается найти способ вызволить Божество, но чем чаще он слушает аудио-книгу по уголовному праву, или же новости, где Техена обсуждают повсюду, тем больше он замыкается в себе, тем больше путается в воспоминаниях, тем плотнее он садится на Ксанакс. «Ксанакс – один миллиграмм счастья в таблетке.» «Счастье - принимать три раза в день, запивая большим количеством воды.» «Оу, извините… Ваш организм отторгает счастье, так что вам придется остаться одиноким грустным хуйлом!» - Чонгук запускает прописанные именные таблетки в стену. Он ненавидит себя и выдергивает на себе волосы, когда еще одна ниточка, оказывается порвана. – Техен Ким, ответчик по делу, заведенному против него федеральным штатом Нью-Йорк, сегодня выдвинул несколько требований. Нам предоставили видео, так как Ким сам попросил об этом. – Девушка на экране отодвигается, демонстрируя съемку сидящего Божества. Чонгук сглатывает от того, что даже дураку сейчас ясно, что человек перед ними не в порядке. Техен не смотрит в объектив, его глаза блуждают, быстро перемещаясь то вправо, то влево. Он приоткрывает губы, вроде, наконец, решаясь что-то сказать, но потом быстро прикусывает высунутый кончик языка, и все повторяется. - Sans espoir, j'espère. – Божество улыбается отрешенно и на несколько секунд его зрачки прекращают эти пугающие скачки. – Я… - Он начинает раскачиваться так сильно, что охранник позади него вынужден придерживать стул, чтобы тот не перевернулся. – Я… Я… А-А-А-А-А! – Чонгук отшатывается от телевизора и пульт падает, залетая куда-то под диван. – Я, в общем… - Техен снова «спокоен». – Хм… - Он укладывает голову на столешницу, прикрывая веки. – Устал... Я. Расскажу. Все. – Он говорит четко, но между его словами длинные паузы. – За. Многое. Что. Я. Расскажу. Мне. Полагается. Выплата. За. Моральный. Ущерб. – Техен морщится, снова облизывая губы и его дыхание учащается, будто он пробежал несколько километров в гору. – От. Тех. Людей. И. Мне. Пообещали. Что. На. Них. Подадут. В. Суд. От. Моего. Имени. И. все. Деньги. В. Случае. Выигрыша. Я. Прижизненно. И. Посмертно. Завещаю. Моему. Мужу. Чон. Чонгуку. Вы. Мои. Свидетели. И. Мой. Гарант. – Тонкие смуглые пальчики ползут по столу, приближаясь друг к другу и образуя фигурку сердце в конце. - Как вы могли услышать… - В ушах шумит кипящая кровь. – Подтвердилось его участие в программе по защите свидетелей… - Чонгук воет. – Пока не раскрывается подробностей… - Его слушание пройдет в прямой трансляции через четырнадцать дней… Удачного дня! - Сын… - Родители конечно же посмотрели этот выпуск одновременно с ним, благо только, что они в тот момент находились на кухне, и не могли в полной мере оценить метод бесконтактного уничтожения. Чонгук закрыл уши руками. Ему не нужны бессмысленные, болезненные успокоения. Ему нужны мозги и очень жаль, что Волшебник из сраной страны Оз, ебучая выдумка говеной фантазии! Отец его понимает, по крайне мере он что-то шепчет матери, и они позволяют ему беспрепятственно пройти мимо на лестницу, чтобы заползти там в свою комнату, достать из сумки упакованную цветастую рубашку, и забравшись на постель, начать проглатывать свои крики. «Боже, помоги мне!» «Я не справлюсь с этим в одиночку!» «Дай мне знак!» Чонгук ворочается с боку на бок, пока не находит подходящую для себя позу. На колеях, уткнувшись носом в шелк персиков. Он елозит, пока не натыкается на шов, соединяющий рукава с центральной частью одежды и жадно вдыхает… О, Боги! Как же он мечтал и мечтает облизать его всего, начиная с подмышек. С этих нежных впадинок, с этого блядского концентрата всего греховного, превращающего его, Чонгука, из человека, в ползающего, скулящего пса. Чонгук рычит, стягивая одной рукой спортивки с бельем, и обхватив член дрочит на сухую. Боль и запах, адреналин с примесью унижения, вот то, чем они жили, что вдыхали и что ели, и вот, что из этого вышло, как итог. – Прости меня. – Он кусает ткань, и она хрустит на зубах, как чертов песок. – Прости меня. – И воображение рисует ему образ разгоряченного Божества, который извивается под ним теплый и живой, такой природнившийся, и они еще оба здоровые. - О, Господи! – Зареванный, раскрасневшийся, он прячет от него лицо в ладонях. – Гуки, я тебе что, шлюха?! Умерь свой чудовищный пыл! – Первый раз, когда Чонгук так сильно ошибся, взяв Божество сразу после того, как тот чуть не отправил себя на тот свет, сожрав известную только ему химию, и бросив себя, как ненужный мусор у Чонгука под дверью. Чонгук не поддерживал, он срывал злость, он ставил на место, пока однажды ему самому не указали на собственное. – Входи, Чонгук-а, а то я никогда не решусь… - Чонгук знал, что первый у Техена в таком плане, знал, что тогда Техен пошел на это потому, как боялся, что они прекратят общение, знал и воспользовался. Божество грызло себе ладони, оно не смотрело на него, оно только недавно узнало, что его каким-то чудом и случайностью спасли, а Чонгук уже мстил ему, загнав свой член в тугую дырку. Была и еще одна ошибка. Чонгук сказал, что больше никогда не будет принуждать его, пока сам Техен того не захочет… Но что же произошло? Он сделал это. Сделал тогда, когда на кануне Техену ломали пальцы на его глазах, сделал тогда, когда за час до этого Божество радостно поделилось тем, что купило ему автомобиль, так как он, Чонгук, самый дорогой для него человек. Чонгук помнит, как харкал на его поясницу, а Техен, прижатый к столу, цеплялся за его край здоровой рукой. Он до сих пор слышит тот вопль, тот охуенный сигнал «Посмотри, что ты творишь со мной! Пожалей меня!», а он просто заткнул ему рот, и продолжил. Чонгук на столько сильно передавил свой член у основания, что тот пульсировал в такт все еще функционирующему сердцу, больше походя на лилово-красный кабачок. - Чонгу-у-у-к мне больно! – Это было одним из немногих моментов, когда Техен говорил то, что думал и чувствовал, и один из множества, на который Чонгук не обратил никакого внимания. А дальше… «Все, нормально, Чонгук. Все хорошо. Я люблю, когда ты меня наказываешь. У меня множество жизней, пользуйся ими. Трать их! Трать их! Трать их! Когда же я сдохну, Чонгук?!!!» и «Устал…» - Вяло шевеля губами, с закрытыми глазами, и с единственной целью от него откупиться, чтобы, наконец, умереть. Чонгук стонет, выпуская мокрую ткань изо рта и слышит, как скрипит входная дверь. – О! – Звук похожий на писк, принадлежит его матери, зашедшей не совсем вовремя, и заставшая своего сына за постыдной мастурбацией на предмет гардероба другого парня. – Про… - Она резко хлопает дверью, а Чонгук матерясь и шипя, забивается под подушку. Позор ему. Позор ему во всем. Ему мерзко, и он продолжает прятаться под одеялом, пока не созревает, чтобы вылезти и покаяться. Чонгук переодевается, умывается и прикусив губу, спускается вниз. – Ма… - Я… - Женщина, смущенно краснея, мельтешит по комнате, прибирая несуществующий беспорядок. – Тебе не за что извиняться, Зайчонок, я ведь не постучалась, а ты уже взрослый и у тебя есть потребности. – Ох… Чонгук же краснеет крайне редко, но сегодня как раз все нужные карты из колоды «стыд» у него. «Гомосексуальность», «Рукоблудие», «Садомазохизм», «Олафактофилия», под черной мастью фетишей и кинков. – Я просто хотела сообщить, что случайно закинула в стирку джинсы, предварительно не проверив карманы. В общем вот, он вроде жив, но я на всякий случай достала батарейку, чтобы дать ему окончательно просохнуть. В ладони Чонгука погружается, тот самый брелок, что Техен отдал ему в кабинете Хосока, и мизинчиковая батарейка, известной марки Duracell, пропагандирующая вечно бегущего Кролика. Чонгук щурится, тупо пялясь в непонятный американский текст, и озарение теряется со звоном электронного колокольчика. – Я открою. – Он идет, все еще загипнотизированный чем-то, зарождающемся глубоко внутри. – Здрасте? На пороге стоит худой, высокий афроамериканец, в забавной блестящей форме. Приветливая белоснежная улыбка и мужчина протягивает ему планшет для подписи. – Чон Чонгук же тут проживает? – Чонгук кивает, переводя взгляд на большую плетенную корзинку у ног гостя. Корзинку, доверху заполненную его плюшевой бессонницей, мистически выбравшейся прямо с листов его тетради. – «Magic Shop», а точнее ее хозяйка и ее компаньон Пак Каджун, выражают вам свою благодарность, за столь чудную идею для новой коллекции игрушек, и дарят вам сразу все экземпляры из первой партии. – Чонгук кое-как ставит что-то подобное своей прошлой росписи, и пропускает вышедшую вслед за ним мать. - Какие забавные. – Она поднимает их, разглядывая сквозь прозрачную обертку. – Это ты сам придумал, Зайчонок? – Она легонько толкает его локтем, от чего все еще заторможенный парень роняет батарейку, за которой сразу же наклоняется. – А почему BT21? - Ублюдки двадцать первого тысячелетия, мама. – Чонгук поднимает энергетический снаряд и не в силах больше стоять на ногах, падает на задницу, начиная истерично хохотать. – Я, блядь, хуею! Я, блядь, везде перепробовал в этой ебучей Кореи, нигде не было ничего, чтобы он открывал или запускал. – Он подкидывает старенький кнопочный брелок. – Знаешь почему? Потому что, блядь, это что-то, сука, тут! Это, блядь, тут! – Он еще раз пробегается по тексту. – Я идиот не сообразил сразу, но тут гребанный английский. Гребанный английский, мать его! Все батарейки, доставляемые в Корею из Америки, имеют дублирующие надписи на родном языке для безопасности, а на этой… - Он протягивает встревоженной женщине находку. – На этой, блядь, ее НЕТ! Она отсюда! А! И я не забыл… - Он складывает ладони, задирая голову вверх к небу. – Спасибо! Спасибо! Спасибо тебе! Ван, в корзинке, лежит к нему своим белоснежным боком, а Кролик, продолжает свой забег.