Неправильное Небо

После долгого дня их маленькая семья собирается за ужином, делясь впечатлениями. Ворчит разобиженный Верде, возмущаясь, что ему так и не дали осмотреть Сасагаву, Фонг мягко улыбается, периодически вставляя комментарии, от которых Верде раздражается ещё больше, зато остальные тихо смеются. Нана умилённо смотрит, как мужская часть семьи поглощает ужин, и подкладывает добавку. Счастливый взгляд женщины останавливается на Тсуне, наравне со всеми опустошающим тарелку. Как давно это было… И вряд ли бы вернулось, если бы не помощь всех этих странных людей и их искренняя забота о её сыне. Нана любила своего мужа, подозревала, что он не тот, за кого себя выдаёт, и была готова делать вид, что всё в порядке, ведь знала, что и Емитсу любит их с Тсуной. Она прощала ему ложь, прощала опасность, которую муж приводил за собой в Намимори, прощала случайно найденный ей пистолет и напряжение, которое, казалось, никогда не оставляло мужа. Но сына она простить не смогла. И если только Емитсу появится в Намимори больше, чем на сутки, ему придётся многое объяснить своей жене. И долго, очень долго вымаливать прощение у своей семьи, если объяснения Нану устроят. Если же нет… Что ж, и Реборн, и Верде, и Фонг, приезжавшая в гости и звонившая раз в неделю Ария-сан – все эти люди, как бы милы они не были с Наной, принадлежали тому же миру, что и Емитсу. И женщина не сомневалась, что в случае необходимости они сумеют защитить Тсуну от его нерадивого отца. Каким угодно способом. Нана улыбается и ставит перед напряжённым и явно уставшим Реборном кружку с кофе – любимым напитком, разливает зелёный чай для Фонга и Тсуны, пока Фран достаёт сладости, а Верде что-то доказывает, уже размахивая руками. Она всегда мечтала о большой дружной семье. Её мечта сбылась. После ужина Тсуна поднимается к Киоко. Девочке никто не запрещал перемещаться по дому, но она сама никуда не выходила и не отозвалась, когда Нана осторожно предложила ей поужинать со всеми. – Киоко-чан? – позвал мальчик тихо, постучав в дверь и замерев на пороге. Раздался шорох, Сасагава выглянула из-под одеяла. По Тсуне хлестнуло чужими эмоциями: радость, страх, надежда, неуверенность… Такого не было даже с Реборном, связь с которым у Тсуны была прочнее, чем с остальными Хранителями – просто в силу того, что они общались дольше и репетитор был рядом, когда Тсуна впервые активировал Пламя. Савада коротко выдохнул, схватившись за косяк, – он совсем не ожидал такого резкого всплеска. Киоко тут же спряталась обратно. Мысленно вздохнув, Тсуна обругал себя – понятно, Сасагава тоже чувствует его эмоции и сейчас напугалась. – Киоко-чан, всё в порядке. Я просто хотел спросить, не хочешь ли ты чего-нибудь другого на ужин? – взгляд Тсуны упал на нетронутую тарелку, которую Нана принесла после невысказанного отказа спуститься. Савада нахмурился. – Мне сказали, что ты весь день не ела. Киоко-чан, так нельзя. Ты должна заботиться о себе, а не доводить до истощения. Строгие, но спокойные интонации, казалось, успокоили девочку. Она откинула одеяло, села, неловко расчесала пальцами волосы и бросила быстрый взгляд на тарелку, явно проследив, куда смотрит сам Тсуна. Свет настольной лампочки, футболка Тсуны, которую Нана принесла вместо испорченной школьной формы, залёгшие под глазами тени придавали Киоко утомлённый вид долго болевшего человека. Вполне вероятно, сейчас никто не назвал бы Сасагаву первой красавицей Средней школы Намимори, но Тсунаёши чувствовал необъяснимые нежность и желание укрыть Киоко от всего мира, не имевшее ничего общего с той робкой влюблённостью, которую, как он понял только теперь, он испытывал до появления Реборна. Хотя почему необъяснимые? Всё тут было ясно. – Ты тоже чувствуешь это, да? Связь между нами, – Тсуна сосредоточился, отпуская Пламя и осторожно укутывая им девочку, будто вторым одеялом. В ответ прилетело такое сильное ощущение блаженства и какого-то несмелого доверия, что мальчик смутился и чуть не потерял контроль. Но всё-таки взял себя в руки и сумел продолжить: – Это значит, что мы теперь семья. Я всегда буду знать, если тебе понадобится помощь, и смогу защитить тебя. Тебя больше никто не посмеет обидеть. В голосе Тсунаёши было столько внутренней силы и уверенности, что Киоко подняла голову, всматриваясь в чужие глаза. Девочка нахмурилась. Получается, Тсунаёши счёл её слабой? Но всё равно не отказывается. А ведь те, другие, которых она чувствовала где-то на периферии, были сильны. Не то чтобы они сильно нравились Киоко (поскольку претендовали на того, кого она… тут девочка затруднялась определить, чего же она от Тсуны хотела), но, безусловно, между ними и Савадой были те же связи, значит, мальчик и их считает своей семьёй. То есть, ей придётся смириться с тем, что они будут занимать равные места в душе Тсуны. И всё же кое-что она может изменить… Нечто, пришедшее в день убийства Мочиды, урчало от удовольствия, чувствуя, что Тсунаёши их не отталкивает, и требовало немедленно доказать, что её защищать не надо, она ничуть не уступает тем, другим, и вообще, если понадобится, сама Тсуну сможет защитить. Пламя Облака вспыхнуло, стремясь как можно теснее сплестись с Небесным, пока от него не отказались, пока не передумали… Тсуна охнул: – Не спеши так, Киоко-чан. Я никуда не убегу, но такое резкое слияние может быть опасно и для тебя, и для меня. Девочка снова нахмурилась. Себя ей жалко не было, а вот Тсуну… Пламя исчезло также резко, как появилось. Савада закусил губу – ну вот, опять. – Я от тебя не отказываюсь. Просто всё нужно сделать постепенно, чтобы никому не причинить вред. Тем более что твоё Пламя особенное, видела бы ты, как Верде им восхищался и всё хотел проверить: впервые была зафиксирована смена типа Пламени… Я расскажу тебе подробнее чуть позже. Или это сделают Верде, или Реборн, или Фонг… Они о Пламени знают больше меня и объясняют понятнее, – Тсуна неловко улыбнулся. Такое объяснение Киоко устроило. Она постановила себе не спешить с проявлением привязанностей, но понемногу приучать Тсуну к мысли, что она теперь тоже часть его жизни, раз уж Савада имел неосторожность признать, что не против. Надо сказать, что ни о брате, ни о родителях она так и не вспомнила, словно это были чужие люди и непонятная связь с Тсунаёши разом перекрыла все тринадцать лет, что они заботились о ней. Это должно было пугать, должно было заставить её чувствовать себя неблагодарной дрянью – но не пугало и не заставляло. Просто у неё своя дорога, отличная от той, что видели биологические родственники. И, как бы ужасно это ни звучало, она с лёгкостью отреклась от бывшей семьи, окончательно вверяя свою судьбу в руки Тсунаёши. А тот, словно что-то поняв, снова посмотрел на неё и строгим голосом велел не обесценивать заботу о ней, кивнув на тарелку с ужином. Девочка покосилась на неё с сомнением, но – странное дело – Тсуна не приказывал, не настаивал и вообще больше ничего не добавил, но ослушаться его просьбы она не могла просто физически. И это тоже не пугало, а приносило чувство защищённости. Вздохнув, Киоко всё-таки подтянула тарелку к себе и взялась за столовые приборы. Тсунаёши кивнул, и его одобрения хватило, чтобы всё-таки выполнить просьбу. А потом, на следующее утро без пререканий съесть завтрак, позволить Нане себя переодеть в купленное специально для неё платье и даже, убедившись, что рядом никого нет (Верде засел в комнате, отведённой под лабораторию, а Фонг мудро решил не показываться девочке, наблюдая за ней на расстоянии, достаточном, чтобы успеть остановить угрозу нестабильного Пламени), помочь приготовить обед. Тсуна, справедливо опасавшийся того, что девочка закроется в себе, результатами пламетерапии оказался удовлетворён, мысленно поблагодарил Арию, за советом к которой обратился прошлым вечером, и отправился решать проблемы с ещё одним своим Хранителем, оказавшимся задетым этой историей с Киоко.