Of gods and monsters

Девочка, запертая в ее душе, поет. Поет печально, протяжно, словно это ее последняя песня. Она просит о свободе, вечном покое и руках Бога, которые примут ее. Он заберет ее заблудшую душу… наверное, уже слишком слабую, если Лукавый все же одолел ее. Однако сегодня поет не душа, запертая в теле, а Дьявол, словно насмехаясь над всеми, восставая против лицемерия и ханжества, которые давно царили в Брайклифе. Нет, сейчас он торжествует, потому что знает, если бы Бог существовал, то вряд ли он допустил весь тот мрак и ужас. Но Дьявола это совсем не волнует. Самое главное — он владеет невинной душой, которая совсем не может ему противиться. Дьявол чист, ибо не может творить ничего, кроме зла. Мария-Юнис терпеть не могла, когда говорили одно, а делали совершенно другое. Ее бесила сестра Джун, ее ханжество, то, как она старалась казаться святой, идеальной святой, которые после смерти отправляются прямиком Богу. Да, все это просто выводило ее из себя, но она знала, что за тайны есть у сестры Джун, что она скрывает ото всех. Не только свое мрачное прошлое, но и красное белье под монашеской рясой. Мария прошла в комнату сестры Джун, сразу же подходя к комоду. Она знала, в каком ящике можно порыться в ее грязном белье. Пальцы касаются гладкого алого атласа, потом мягкого кружева. Мария-Юнис приложила к себе белье, вспоминая, что же означает этот цвет. Кажется, красный цвет — цвет страстей. Его любят люди смелые, властные, волевые, и, конечно, Джун была именно такой, может быть, поэтому так трудно было плести против нее интриги, выводить из равновесия, обманывать. В былые времена всегда удавалось легко сломить людей, которые отнюдь не энергичны и не предприимчивы, не вспыльчивы и необщительны. Те, кто живут в своем мире и слабы в своей вере — легкая добыча. Предложи им все — и они уже твои. Наверное, Джун думала, что, раз Монсеньор мужчина, то ему, как и многим, нравится красный цвет. Может быть, она мечтает о том, что он будет страстным и пылким любовником, весьма изобретательным в наслаждениях. О, Мария-Юнис знала, что на уме у сестры Джун! Знала об этих тайных желаниях. Дьявол напел о том, как она мечтала о Монсеньоре. Ну, к черту все. Не стоит так много думать о Джун и ее пагубных пристрастиях. Все равно она разоблачит ее лживую натуру, не дав уничтожить в себе дьявола. Не дождется, ведь они все умрут со скуки, если не будет Сатаны. Мария-Юнис скинула с себя эту мерзкую рясу, которая должна была скрывать грешное тело, дабы ни у кого из служителей Бога не возникло никакого желания. Жалкие лицемеры. Она поправила грубые шерстяные чулки, согревающие в холодных стенах больницы, но все же решила их снять, дабы они не портили внешний вид. Нет, лучше шелковые чулки, какие были в комоде сестры Джун. Такие гладкие. Такие изящные. Уж точно греховная вещица, способная ввести в заблуждение кого угодно. Скинув с себя серое белье, которое когда-то было белым, но уже порядком застиранным, Мария-Юнис облачилась в красную комбинацию. Шелк приятно скользнул по телу. Хотелось веселья, хотелось петь и танцевать. Она включила пластинку, заиграла какая-то модная мелодия, наверное, из тех, что играли в прокуренных барах, где алкоголь всегда был в изобилии, ибо времена сухого закона уже давно прошли. Мария-Юнис раскрыла буфет, находя хорошо припрятанное красное вино. Как же хорошо оно сочеталось с алым нижним бельем. Плеснув напиток в бокал, сестра Мария слегка пригубила его, ощущая терпкость на языке. — О, святоша Джун знает толк в винах. Хотя с твоим-то прошлым в этом нет ничего удивительного. Наверное, раньше тебе было совсем все равно, что заливать в себя, впрочем, с мужчинами ты тоже была не особо разборчива, — громко сказала девушка, отпив еще алкоголя. — Так вот какие мысли бродят у тебя в голове. Думаешь, совратить Монсеньера, а вечерами пьешь вино, делая вид, будто никто не замечает. Ханжа… Она звонко рассмеялась, поставив стакан на стол так, что несколько винных капель попали на бумаги. Синие чернила стали расплываться, буквы начали исчезать. Ох, да и черт с ними. Ничего, сестра Джун все восстановит. Мария-Юнис нашла алую помаду в маленькой косметичке, старательно припрятанной среди монашеских одеяний. Вот уж действительно неожиданная находка. Аккуратно накрасить губы не получается, но да ладно, так даже трагичней выглядит ее отражение в зеркале. Комнату прорезал радостный смех. Девушка, запертая в дальнем уголке сознания, просит прекратить это богохульство, но у Дьявола совершено иные планы. Нет, ему хочется пировать, доказать всем, что грех — это вполне естественное состояние человека, и совсем не нужно его бояться. Грех сладок, как плод спелого экзотического манго, а человек падок до удовольствий, и только чертов Боженька мешает признать это. О, как же все глупы и слепы. Легкая улыбка тронула губы Марии-Юнис. Она подошла к деревянному распятию, висящему на стене, смотря на него, словно на врага. Она дотронулась до него, совсем не ощущая никого жжения на коже, как предупреждали все священнослужители. Дьявол перевернул распятье, снова насмехаясь над всеми. Одна мелодия сменилась другой. По всей видимости, одной из тех, что хиппи любили слушать на своих фестивалях, предаваясь грязной страсти. Эта мелодия заводила Марию-Юнис. Она сняла клобук, ощущая, как волосы рассыпаются по обнаженным плечам. Музыка льется, приводя тело в дрожь. Мария-Юнис дотрагивается до своих угловатых плеч, ладони скользят к груди, талии, бедрам. Шелк не мнется, а, скорее всего, складки на нем разглаживаются. Она блаженно закрывает глаза, отдаваясь на милость происходящему. Мягкие ладони касаются теплой кожи, будто это прикосновения любовника. Дьявол знает, как надо искушать, что нужно делать, чтобы попасть в сети греха и порока. Наверное, сильные душой будут долго сопротивляться ему, уходить от соблазнов, но Мария-Юнис сразу же сдалась, позволяя вести себя к бездне. Она склонила голову на бок, прикрывая глаза от блаженства, представляя, как вместо ее рук тела касаются руки доктора Ардена. Он отверг ее, сказал, что ненавидит мерзких шлюх, но сам вечно снимал на ночь девиц, которых заставлял прикидываться святыми. Видимо, ему нравится совращать невинные и непорочные души. В этом они очень сильно похожи. Она отдается музыке, полностью следуя за ней. Пальцы пробегаются по изгибам тела, потом аккуратно приподнимают алое белье. По коже бегут мурашки. О, Дьявол знает, что это означает. Возбуждение. Восторг. Ожидание любовника. Мария-Юнис открыла глаза, бросая свой взор на распятье, губы тронула легкая улыбка, больше похожая на насмешку. Она подошла к столу, делая еще один глоток вина. Во всех членах появилась легкость, сравнимая, наверное, только со сказочным сном. Она снова двигается в такт музыке, обнимая себя, словно танцует сейчас не одна. Что-то обжигает ее, но она не прекращает танцевать. С ней Дьявол. Мария знает это. Мария-Юнис негромко застонала, когда его руки властно сжали свои плечи, потом устремились выше, к шее, и наконец замерли на лице. Он целовал ее, словно изголодавшийся. Словно его держали в плену, не пуская к ней, а теперь он вырвался на свободу. Такие поцелуи существовали лишь в фантазиях Марии-Юнис. Еще никто и никогда не целовал ее с такой всепоглощающей страстью. Пластинка сменила еще одну мелодию, комната наполнилась мягкими звуками, словно музыка специально подстраивалась под ситуацию. Марии-Юнис хотелось воспротивиться всему происходящему, но Дьявол был сильнее. Он держал ее душу в плену, заставляя биться в агонии, прося о пощаде, требуя освобождения, а тело в огне, желавшего запретного, самых грязных ласк. Что победит: тело или же разум? Желания тела сильнее всего. Они побеждают разум, губят душу, травя ее своим ядом. Но тело охватывает дрожь, которая пробирает чуть ли не до костей. Это такое приятное чувство. Она была беззащитна перед напором своего желания, но прекрасно понимала, кто руководит ею в этот момент. Она никогда не испытывала ничего подобного и сомневалась, что ей это нравится. Однако каждое новое движение ее ладоней приводили в дикий экстаз. Происходящее тревожило ее и вселяло неуверенность. Но она отпустила себя, окончательно поддаваясь зову своего хозяина. Пальцы уже двигаются по внутренней стороне бедер, проникая внутрь, находя чувствительные точки. Еще чуть-чуть, несколько движений в этой розовой мокрой плоти. И оргазм настигает ее с мощной силой. Вот так все хорошо. Пусть святоши лежат в постели, блудят, а потом молятся, а Мария-Юнис не будет каяться. Не дождутся.