Отя, тебе нравится?..

Во время ужина, состоявшего из овсяной, на молоке, каши, помятого вилкой в тюрьку банана и персикового йогурта, Алеша не столько ел сам, сколько кормил усаженных в рядок возле стола куклу, названную им Лесем, и монстра Кира. Виктору удалось запихнуть в мальчика с десяток ложек, с большим трудом — у омежонка не было аппетита. Потом замотавшийся за день мужчина оставил сына прибывшему помочь — не с пустыми руками, с подарком, еще одной куклой — дяде Вике Дане, взял выданные в опеке, вместе с документами об опекунстве, ключи и поехал на Алешкину квартиру. Зачем, он не знал, просто захотелось вдруг посмотреть, как раньше жил малыш и что досталось ему по наследству. Дом Алеши находился в отнюдь не бедном районе и относился к старым, но качественным постройкам. Такие могут стоять по триста лет, при своевременном ремонте. Квартира была трехкомнатная, размещалась на третьем этаже и окнами, исключая кухню, выходила в парк. Просторная, светлая. Облезлые, засаленные обои и облупленные потолки, почти без мебели — так, по крайне необходимому минимуму. Посреди гостиной — стол без скатерти, заваленный посудой с подсохшими остатками пищи и полными окурков чашками, у стены — небрежно прикрытый мятым пледом, продавленный диван. Имелось два перекошенных платяных шкафа — в родительской спальне и в, якобы, детской, с полками, забитыми провонявшим сигаретным дымом и нечистоплотным омегой тряпьем, там же — застеленные испятнанным, серым бельем кровати, соответственно, двуспальная и маленькая, узкая, и на каждую комнату — по стулу. Кухонный стол отсутствовал, газовую плиту не мыли, наверное, лет пять, на ней гордо пылились две пустые, жуткие, насквозь закопченные кастрюли, закрытые крышками. Включенный в сеть холодильник не работал и «порадовал» тремя упаковками баночного пива и половинкой черствого хлеба. Рядом с ним воняло набитое, высыпающейся горой, непонятными гниющими огрызками и использованными презиками мусорное ведро. Везде на полу сор и натоптано. В коридоре — батарея пустых, разнообразных вино-водочных бутылок. В туалет и ванну Виктор соваться не рискнул. Убого, чудовищно грязно. Ни единой детской игрушки, кроме облезлого, лишенного глаз и верхней лапки плюшевого медвежонка. Зато на стуле в комнате папаши была свалена кучкой разная — и недешевая — косметика. При беглом осмотре вещей в шкафу погибшего Виктор обнаружил красивое, сексуальное кружевное белье, а так же — немало «хорошей», целой одежды определенного, откровенного плана, три пары обуви на высокой платформе и приличный набор «взрослых» штучек типа фаллоимитаторов, наручников и плеток, недвусмысленно указывающих — их хозяин занимался садо-мазо-проституцией. Здесь же валялся пакет с тюбиками увлажняющих интимных гелей, заживляющих мазей, и едва початая, просроченная упаковка антидепрессантов. Не новость для Виктора, впрочем, про проституцию. Увы… «Эх, Валька, как ты докатился до подобной жизни? — снова и снова спрашивал себя вздыхающий Виктор, бродя по заброшенной квартире. — Ведь, когда я с тобой встречался, ты не был таким! Или был? Ведь я никогда не приходил к тебе домой, ты приходил ко мне, и выглядел вполне ухоженным, пах всегда чистым телом. Что с тобой стряслось, заставив измениться и превратиться вот в ЭТО?» Набродившись и напугавшись вдоволь, мужчина вернулся в спальню Алешиного папы и принялся изучать содержимое шкафа омеги более тщательно. Он надеялся найти разгадку случившейся с Валей трагедии. Перевернул все омежьи шмотки, часть из них просто скинув на пол. И таки отыскал, в глубине ящика с трусами и шалавными чулками: разгадку — не разгадку, позже выяснится, но солидную папку документов, медицинских справок, писем и фотографий. А еще — пухлую тетрадь в истрепанной обложке, исписанную мелким, изящным почерком, видимо, дневник. Находку Виктор сунул в подобранный тут же пакет и оставил притон конченого алкоголика и бывшего любовника. Почти три часа ночи, хватит. Даня и Алешка давно спят. Дома разберется и с папкой, и с дневником, на свежую голову.

***

Когда мужчина вошел в квартиру, тихо-тихо, стараясь даже не греметь ключами, первое, что он заметил — на кухне горел свет. Уже догадываясь, кого именно там увидит, мужчина невольно улыбнулся. И точно — Алешка сидел за столом, в окружении кукол и Кира, подперев кулачком подбородочек, и при появлении отца вскочил и с невнятным, сиплым, простуженным вскриком бросился навстречу. Ждал. Маленький, насквозь больной, терпеливо ждал возвращения отца! Наверняка, хитрулька, прикинулся перед Даней спящим, а потом вылез из кроватки, собрал игрушки и унес их на кухню. И плакал один. Вон глазенки какие красные и опухшие. — Отя… — омежка прижался всем своим тощеньким тельцем, всхлипнул в ухо. — Где ты был? Очень долго… Так долго… Он мелко дрожал, словно осиновый листик на ветру. Виктор целовал сына и задыхался от чувства обретенного, наконец, счастья. Вот оно какое, оказывается — шестилетнее, пахнущее шампунем и жаропонижающим апельсиновым сиропом, костлявое, обжигающе горячее через ткань крокодильей пижамки, со влажными на висках, растрепанными, завязанными в куцый хвостик волосенками и сопливым носом. И другого сейчас не нужно. Жаль, что папа этого ребенка мертв. Ведь порадовался бы, скорее всего. И, возможно, достал бы из бара очередную бутылку водяры? Нет, спасибо. А с выводами насчет Вали надо бы погодить, сначала изучить его документы и почитать дневник. «Завтра непременно начну», — пообещал себе альфа, унося замученного, чихающего, клюющего носом сына в постель. Работу мужчина снова решил прогулять — Алешка важнее, да и не пристроен пока. Не бросишь же малыша без пригляду? И на Даню не повесишь, парнишка — студент, лекции пропускает, дяде помогая. Короче. Необходимо искать садик или няня. Тоже завтра...