FriendGhost

Один, один, забытый миром, Безвластный, но еще живой, Из сумрака былым кумирам Кивал усталой головой.

      Вечером в парке было шумно и многолюдно. Отдыхая от дневного зноя и тяжелой работы, люди, в кои-то веки никуда не спеша, прогуливались по аллеям, залитым светом фонарей, и наслаждались теми крохами свободы, что у них были.       Сакуре не нравилось наблюдать за людьми, но она упрямо делала это каждый раз, когда выпадала возможность. Люди мельтешили туда-сюда — абсолютно одинаковые. Блондины, брюнеты, рыжие — реже. Родители с детьми, пары всех возрастов, коллеги по службе и просто соседи. Все они вели себя одинаково, мало отличаясь друг от друга, и Сакура без проблем определяла нить уз, тянувшихся между ними. Родители всегда покупали детям что-то сладкое и просили не бегать так быстро, пары всегда держались за руки, друзья всегда смеялись. Были здесь и такие одиночки, как Харуно: они тихо сидели на лавочках, сторонясь толпы, или прятались в кронах многочисленных деревьев.       Все происходящее было так однотипно, что порой хотелось сделать что-то, чтобы оно, словно камень, брошенный в тихое озеро, пустило круги.       Как же все раздражало.       Сакура не любила признавать свои слабости, но одного она отрицать не могла — людей ей было не понять.       А может, она просто не хотела их понимать.       Каждый человек с детства взращивался с мыслью, что он особенный. Но куноичи, как ни старалась, не могла встретить по-настоящему уникального человека. Следуя своему жизненному пути, каждый становился кем-то, и с тех пор больше не мог творить всего, что ему вздумается. Даже нукенины подчинялись законам своей профессии, становясь заложниками собственной свободы.       Сакура очень боялась стать никем — простой куноичи из толпы. Потерять всякое значение и превратиться в обычного рядового шиноби, не имеющего имени. Когда она станет старше и начнет ходить на миссии, ее капитан будет докладывать Хокаге: команда с миссией справилась. И никто не будет уточнять, что Сакура отличилась или, наоборот, поранилась. Просто доложат: есть пострадавший.       Шиноби без имени, шиноби без собственной цели.       На нее редко нападало подобное желание уединиться и подумать, но если оно все же появлялось, то девочка подолгу сидела совсем одна, пытаясь в одиночку найти ответы на вопросы, над которыми веками ломали головы гении со всего мира.       Ей не нравилось думать над чем-то, чего нельзя было вычитать в библиотеке. Если ответа на ее вопрос не существует в книге, как она сама может найти его? Такие вопросы только почем зря будоражат ее сознание и отвлекают от действительно важных моментов. Но отказаться от них у нее тоже не получалось.       Не могут абсолютно все быть особенными. Особенные люди — это люди с большой буквы. Если бы все такими были, нельзя было бы утверждать, что они хороши, потому что они ничем не отличались бы от любого другого человека.       Какой-то молодой шиноби в явно новой чунинской форме запнулся о криво положенную тротуарную плитку и упал. Его друзья, смеясь, помогли ему подняться.       — Похоже, с тебя хватит, Юу, — улыбался его товарищ.       — Правильно говорят: не умеешь — не берись, — подтвердил другой, и вся компания звонко расхохоталась.       Правильно, думала Сакура, он сказал: не умеешь — не берись. Если кто-то не способен быть уникальным, ему лучше и вовсе отказаться от этой затеи и стать простой декорацией для настоящего выдающегося героя. Место декорации — его место. А лучше быть хорошим специалистом на плохой работе, чем плохим — на хорошей.       Этот Юу, праздновавший свое повышение, тоже, наверное, думает, что его новый жилет значит что-то особенное. Мнит себя уникальным и искренне уверен, что жилет — начало его великого пути. Что он, Юу, молодец, нашел свою тропу и верно пройдет ее от начала и до конца. Небось считает, что через год в этом же парке он будет отмечать назначение на должность джонина или даже АНБУ.       А Харуно знает, что жилет не значит ровным счетом ничего. Кроме того, пожалуй, что теперь Юу перейдет из одной группы декораций в другую: был пнем, а станет деревом. Невелика причина для радости. Много таких Юу спотыкалось в этом парке на этом же месте, и каждый считает, что эта мелочь что-то значит. А ничего она не значит.       Сакура с тоской вздохнула и подтянула рюкзак, стоявший на коленях, ближе к груди. К голой коже подкрадывался ночной холодок — верный признак того, что пора идти домой. Но дома наверняка во всю хозяйничают родители, встречи с которыми куноичи не искала.       Дома тоже однотипность. Отец опять полночи будет радоваться благам цивилизации, мать сразу после ужина займется травами. И ничего нового не будет. Карри — по четвергам, уборка — по субботам. Все давно расписано до мелочей. Мебуки называла это стабильностью. Сакура считала это болотом.       Она и сама не знала, чего ждала. В их суровом мире не могло просто так произойти что-то масштабное и при этом хорошее. Война — в любой момент. А для праздников существовал календарь.       А может, это только ее, Сакуры, жизнь так скучна и предсказуема? Может, все дело в ее посредственности? Декорация, рассуждающая о том, что все вокруг декорации. Это и называлось иронией.       Сакуре не хотелось быть декорацией. Ей хотелось быть неотъемлемой частью механизма, не шестеренкой — а рычагом.       Вновь вздохнув, девочка отпустила рюкзак и обняла себя за плечи. По всему телу тут же побежали мурашки, и куноичи, повинуясь порыву, задрожала. Домой категорически не хотелось, но оставаться на улице она тоже не могла. А больше ей некуда было пойти.       Вот она — жизнь третьестепенного элемента. Некуда пойти и не у кого согреться.       Сакура поборола желание тихонько заплакать, встала и ушла.       Она так устала — морально, физически. И не было видно конца и края черной полосе в ее жизни. Для родителей она по-прежнему недостаточно хороша, для Саске — тоже. Учителя не умеют хвалить, но умеют порицать за любую ерунду, а лучший друг ей теперь не друг. Ино ведь тоже одна. Только она, в отличие от Сакуры, умеет наслаждаться одиночеством.       Сакура им давилась.       И завтра все будет по кругу: доказывать всем, что она чего-то стоит, пытаться не подняться в глазах других — но хотя бы устоять. А все будут только выжидательно смотреть: упадет или нет?       А руку помощи, в итоге, протянет только дурачок Наруто. Но он бы и собственному палачу помог.       Сакура вновь вспомнила шиноби из леса, и ее глаза заблестели при желтом свете фонарей. Вот уж кто вполне может себе позволить заниматься всякими глупостями! Почему бы и нет, если потом его ждет уютный дом и веселая компания? А затем череда миссий, вознаграждений за миссии… И в кабинете Хокаге капитан команды доложит, что миссия прошла успешно, а он — проявил себя лучше всех. Не исключено, что он и сам капитан или однажды обязательно станет им.       Чем обычно занимаются в свободное от подвигов время уникальные люди? Или тем же, что и другие, просто делают это с присущей им уникальностью?       Сакура остановилась возле темноты витрины давно закрытого магазина и уставилась на свое отражение. Она смотрела внимательно, поворачивая голову то влево, то вправо, стараясь рассмотреть себя со всех сторон. Затем подошла ближе и положила тонкую белую руку на холодное стекло. Девочка с потерянным видом, посматривая на нее с испугом, сделала то же самое.       Таких не хочется защищать. Такие выглядят так, словно говорят: «Не трать на меня время, все равно мне недолго осталось». Многие девочки в их классе такие же худые, тоже с длинными волосами. Так почему же любая из них выглядит ухоженнее и женственнее?       Сакура поджала губы и ударила по витрине. Вибрация от стекла тут же отрезвила ее, и Харуно, воровато оглянувшись, ускорила шаг.       Она шла по самым темным и безлюдным улицам, ругая свою глупость. Ругая — и упрямо идя.       У нее было то же, что и у остальных: дом, родители, обе ноги и руки, лицо — даже довольно симпатичное. Она не была уродом или беспросветной тупицей, но все равно, несмотря на все свои старания, оставалась простой шестеренкой. И все ее действия воспринимались как само собой разумеющееся, и никто не стал бы ее хвалить. За что? Она делает лишь то, что должна.       Уже было слишком поздно для ночных прогулок, и Сакура шла по пустым улицам в полном одиночестве. Песчаная крошка легко хрустела под ногами, собственное дыхание ощущалось как что-то чудовищно громкое. Куда ни глянь — густая плотная темнота, которую, казалось, можно потрогать руками, увязнув в ней по локоть. И только бездонное ночное небо вяло светилось над головой тусклыми сине-голубыми звездами, напоминая Харуно, что она во Вселенной не одна.       Влага на ладонях переливалась под лунным светом. На небе не было ни облачка.       Куноичи наконец закончила петлять переулками и вышла на улицу, где среди десятков таких же однотипных домиков располагался и ее. В окнах уже горел свет: не мудрено, родители наверняка вернулись задолго до ее прихода. Харуно как можно дольше поднималась по лестнице, но оттянуть неизбежное не вышло — второй этаж.       Сакура простояла на пороге не меньше пяти минут, прежде чем сумела взять себя в руки и провернуть в замке ключ. Ключ сделал оборот и застрял — второй признак того, что родители дома. Сакура всегда запирала дверь на оба замка и на все обороты.       Дверь мягко отворилась, скрипнув в конце, и Сакура на неслушающихся ногах зашла, по привычке протянув руку к дощечке с крючками, на которые родители вешали всякие безделушки, а Харуно оставляла свои ключи. Рука скользнула по стене, тонкие пальцы, позеленевшие от сока травы, крепко сжимали кольцо, чтобы зацепить его за крючок. Но у Сакуры не вышло: там висели какие-то миниатюрные пакеты из аптеки, зонт, слишком большой для настенной вешалки, и мамина дорожная куртка.       Ее ключам места не оставили.       Девочка замерла на пороге и глупо уставилась в стену, не думая ни о том, что стоит обутая посреди коридора, ни о том, что дверь в подъезд следовало бы закрыть.       Взгляд медленно полз по пакетам, охватывал металлические крючки, покрытые мельчайшими царапинками, скользил по родительской одежде, с затаенной обидой задержался на зонте в мстительном ожидании: было бы неплохо, рухни дощечка под его весом прямо сейчас. Тогда бы ей было, что предъявить родителям…       Судя по сумкам, еще не убранным из коридора и стоявшим вдоль стены, родители вернулись совсем недавно, возможно, за пару минут до ее собственного прихода. А Сакура уже чувствовала себя так, словно ей здесь нет места.       А возможно, никогда и не было.       Еще час назад она бы чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой, с важным видом прохаживалась бы по комнатам и каждую пылинку воспринимала бы как кусок грязи на своем лице. А теперь ей даже места на крючке не осталось…       Разозлившись на саму себя и на весь мир, Сакура вдруг резким движением руки сбила зонт. Вслед за ним полетели пакеты с чем-то стеклянным. Сакура до последнего надеялась, что пузырьки разобьются, но они были слишком маленькие, с толстыми стенками, и остались целы. Мамина куртка отправилась на пол лишь с небольшой задержкой.       Харуно громко захлопнула дверь, дернула замок и подхватила с пола рюкзак. Но уйти не успела: с кухни уже спешили родители, встревоженные внезапным шумом из коридора.       — Ками, Сакура, это ты? — спросила Мебуки, нащупав выключатель. Яркий свет тут же озарил все вокруг. Желтый, мамин любимый: Мебуки считала его близким к естественному, и во всем доме, кроме настольной лампы Сакуры, у них были вкручены только старые лампочки. — Что случилось? Опять не вписалась в проем?       — Ничего не случилось, — буркнула Сакура.       Она попыталась обойти родителей и просочиться в свою комнату, но у нее не получилось, и она взбесилась еще больше.       — Ты почему так поздно? — с легким укором спросила Мебуки, не без удивления наблюдая за метаниями дочери. — Я думала, ты уже спать здесь ложишься, мы с отцом как мыши ходили по квартире. А оказалось, что тебя вообще нет дома. Ты на часы когда в последний раз смотрела?       — Да брось, — скривился Кизаши, — мы что, так часто куда-то уезжаем? Ей же и погулять нужно, не все время же в девять спать укладываться.       — Гулять до девяти — тоже не дело, — отрезала Мебуки. — Я просто хочу узнать, где ее носило все это время. Я что, так многого прошу? Или я что-то упустила, и ученики Академии у нас теперь в ночную смену учатся?       Она повернулась к Сакуре и уперла руки в бока: ей всегда казалось, что это придает ей солидности и подчеркивает ее безоговорочный авторитет.       — Я просто задержалась. Я могу идти?       — А что это за тон еще такой?       — Да почему я должна отчитываться? — огрызнулась Сакура.       — Может потому, что ты живешь в моем доме, и за тебя пока что отвечаю я?       — Как будто у меня был выбор, в какой семье мне родиться и в каком доме жить.       — Ну вот всегда ты все сводишь к этому! — закатила глаза Мебуки. — Все тебе плохо: и родители, и воспитание, и дом. Я просто спросила, почему ты пришла так поздно, и сразу же стала плохой. Для тебя вообще хоть кто-то хороший есть? Или жизнь тебя везде обделила?       Сакура судорожно проглатывала слова.       — Есть… — наконец выдавила она.       — Да неужели? А я думала, что ты одна у нас такая хорошая и несчастная среди дебилов живешь…       — Мебуки, ну хватит же, — перебил ее Кизаши, устав слушать очередной бред. — Каждый раз одно и то же, тебе еще не надоело?       — Мне? Конечно, мне надоело! Как попугай все по сто раз повторяю, а все равно не доходит! И что ни сделаю — все равно виновата, все равно все не так. А тебе не надоело? Тебе не надоело, скажи мне? Все ради нее делаем, а она все равно смотрит на нас, как на дерьмо. Тебе не надоело, скажи мне, а?       «Замолчи, замолчи, замолчи, пожалуйста, замолчи».       — …и до тех пор, пока ты будешь поощрять это, все так и останется, — Мебуки повернулась к Сакуре и, вздернув брови, продолжила: — Ты вообще знаешь, сколько сейчас детей в детском доме у нас в деревне? А мы ведь еще не в самом крупном городе живем! Ты знаешь, о чем они там мечтают? Да чтоб родители, которые тебе поперек горла, у них были! Чтоб банально мама и папа — и не надо им ничего больше! Чтоб не спать по двадцать человек в одной комнате, чтоб целовали на ночь и ласково будили по утрам! Вот, что им нужно! Чтоб была семья и дом, в котором их будут ждать не другие такие же, брошенные и никому не нужные, а родители! Хотя бы родители! — повторила она, взмахнув руками. — Не говоря уже о бабушках, дедушках и других родственниках! Да хотя бы об одном мечтают! А мы все тебе плохие!       — Я не говорила, что вы плохие… — процедила Сакура.       — Да тут и говорить не надо! У тебя на лбу написано: «я считаю вас дерьмом». На лбу! Смотришь на тебя — и видишь все! Как волчонок неприкаянный носишься везде, с тобой же поговорить невозможно!       — А вы, можно подумать, разговариваете!       — А сейчас я что делаю?! Я просто спросила, где ты была!       — Ты не просто спросила, ты пытаешься меня контролировать! Стоит мне задержаться хотя бы на минуту, так ты потом полдня выясняешь, что, как и почему!       — Да потому что если не я, то о тебе больше некому будет волноваться! — всплеснула руками Мебуки. — Потому что ты мой ребенок, и я должна знать, где ты и что с тобой происходит! И пока ты живешь в этом доме, так было, есть и будет, хочешь ты того или нет!       — Единственное, что я хочу, это чтобы вы от меня отстали, — поставила точку в разговоре Сакура и, сглотнув, повернулась к родителям спиной, стараясь не смотреть на их лица.       Она шагнула в темноту своей комнаты, закрыла дверь на ключ и только тогда почувствовала себя дома — под защитой родных стен, в месте, которое принадлежало только ей, где только ее слово было законом. В ее комнату родители никогда не лезли: Сакура сама решала, где будет стоять шкаф и что будет лежать на его полках, какая лампа будет на столе и какие картины на стенах. В их неуютной квартире, обустроенной твердой рукой матери, эта комната была сродни оазису посреди пустыни, существующему вне контроля песчаных дюн. Нигде больше Сакура не могла чувствовать себя так легко, свободно и непринужденно.       С ее ухода ранним утром ничего, казалось, не изменилось: далекий свет фонарей долетал до ее окон оранжевой дымкой, едва-едва подсвечивающей салатовые шторы и абсолютно бесполезной против густого мрака. Харуно на ощупь дошла до своего стола, хныча, бросила на пол рюкзак и села на стул. Лампа была от нее на расстоянии вытянутой руки, но вместо того, чтобы включить ее, девочка продолжала сидеть в кромешной темноте, плохо видя даже собственные руки.       Она плакала и больше не могла утверждать обратного. Плакала, как маленький ребенок, плакала, как обещала себе больше никогда не плакать.       Ее переполняли злость на собственное бессилие и обида на родителей, которые всю ее сознательную жизнь вместо поддержки вонзали ей в спину нож — ту самую последнюю каплю, переполнявшую чашу терпения.       Она сминала в руках лист-подсказку, которую написала специально на случай, если родители будут ее искать, и роняла на бумагу слезы. Свет уличных огней плыл перед глазами, дышать стало трудно.       Порой Сакуре действительно казалось, что ей было бы лучше жить вообще без родителей. Это только они считали ее беспомощной и глупой, несамостоятельной и неподготовленной к жизни за пределами родительского дома. Сама же куноичи прекрасно знала, что она совершенно точно не пропадет: она была более чем способна позаботиться о себе. Никто не упрекал бы ее за любую ошибку, никто бы не указывал ей, как жить, не пытался контролировать и душить той вещью, которые родители уверенно называли любовью. Если бы не ее родители, ее жизнь походила бы на ад куда меньше.       Обиднее всего было то, что Мебуки была права: никто, кроме нее, не «волновался» за Сакуру. И даже если она завтра не придет в Академию, никто не принесет ей конспекты и домашнее задание, не забежит после уроков к ней домой с соком и шоколадкой, не будет кричать под ее балконом, прося ее выйти поговорить. У нее нет друзей, нет даже банальных хороших приятелей — лишь куча знакомых. И как бы милы они ни были с ней при встрече, никто, никто из этих людей не придет узнать, что с ней произошло, потому что им, на самом деле, нет никакого дела до ее проблем. Именно поэтому они с Саске просто обязаны держаться вместе: чтобы заботиться друг о друге и не быть окруженными людьми и одновременно бесконечно одинокими.       Сакура смотрела на записку и не видела ее. Догадались бы родители, где искать ее подсказку? Или мама бы не глядя выбросила странный лист, показавшийся ей на столе неуместным? И что было бы тогда, не вернись она из леса?       Голоса родителей постепенно стихли, превратившись в едва различимый гул: по-видимому, те перестали смаковать произошедшее и ушли на кухню. Харуно поджала губы. Даже здесь кому-то повезло больше, чем ей. Ведь родители, в отличие от нее, могли спокойно продолжать вечер, в то время как она должна была заниматься проектом, из-за которого и произошла вся неразбериха.       Свет лампы резанул привыкшие к темноте глаза, вызвав новый слой мутной пелены. Куноичи достала из рюкзака добытые с горем пополам трофейные букетики, связанные вязальными нитками, и принялась раскладывать их на столе.       После стольких часов, проведенных в сухом и темном рюкзаке, некогда красивые цветы выглядели плохо. Куноичи осмотрела их с нескрываемой жалостью — больше к себе, чем к загубленным растениям.       Теперь все ее труды окончательно стали всего лишь напрасно прожитым днем. Сакура зло смахнула цветы со стола. С полузакрытыми бутонами, болотно-зелеными стебельками с черными прожилками — едва ли в них осталась хоть капля былой красоты.       «Выходит, все было зря, — отрешенно подумала девочка, глядя в никуда. — Столько сил — и все мимо».       «Может, можно будет успеть сделать все заново завтра утром? — неуверенно предложила иннер».       «Ничего я не успею. Просто скажу завтра, что ничего не сделала. Хоть ты со своими советами отстань, а?»       Иннер послушно заткнулась.       Харуно, просидев так еще какое-то время, бросила взгляд, полный тоски, на прикроватную тумбочку, под которую и приземлилась большая часть цветов. Извернувшись, девочка кое-как подняла их, разложила на столе и, подвинув лампу ближе, принялась критически осматривать. В целом, кратковременный полет не произвел на цветы никакого впечатления. Сакура здраво рассудила, что отсутствие плохого результата — это почти хороший результат.       Она тоже была, как эти цветы: кем-то зачем-то сорвана; вроде для благого дела — но до конца его не довели; просто пожухшая и уже, по большей части, и не нужная.       Сакура, прищурившись, ногтем ковырнула темный стебель, некогда бывший свежего зеленого цвета. Если бы он только был не такой мрачно-грязный…       Выдохнув, Сакура принялась собирать по комнате все, что могло хоть как-то вернуть цвет: краски, тени, лаки для ногтей. В конце концов она остановила свой выбор на гуаши и, щедро макнув в баночку кисть, провела ею по стеблю. Вверх-вниз. Стежок за стежком. Затем вновь отодвинула цветок подальше от лица и задумчиво покрутила его в руках. Хотя зеленая гуашь и не шла ни в какое сравнение с природным оттенком живой зелени, но раскрашенная астра выглядела куда презентабельнее нераскрашенной. Устало вздохнув, Сакура вновь склонилась над ящиком и принялась искать в нем остальные краски.       Последний раз она использовала их пару лет назад, когда в Конохе проходил конкурс юных талантов. Никогда не имевшая никакого отношения к рисованию, Харуно вдруг загорелась идеей поучаствовать. Приз был скорее символическим, чем действительно стоящим, но куноичи все равно отнеслась к делу со всей присущей ей серьезностью: купила дорогие краски, мелки, кисти с натуральным ворсом и целую охапку альбомов, истратив на это львиную долю своих накоплений. Даже нарисовала какой-то пейзаж, показавшийся ей неплохим. Но когда она принесла свою работу на выставку, то поняла, что победы ей не видать: вокруг было слишком много шедевров. Некоторые картины и вовсе выглядели так, что она засомневалась, действительно ли их могли нарисовать ее ровесники. Расстроенная и униженная, Сакура позорно сбежала, прихватив свой рисунок, и спрятала краски в самый дальний ящик.       Искренне надеясь, что история не повторится, куноичи расставила баночки на столе и принялась красить увядшие цветы. Гуашь была слишком густой, ложилась неравномерно и склеивала лепестки, но девочка упрямо разделяла их и продолжала свой неблагодарный труд, коря себя за легкомыслие. Она и тот парень приложили столько сил (хотя она, все же, куда больше), чтобы сделать стоящую работу, но ей каким-то волшебным образом все равно удалось все испортить.       Оставив цветы сохнуть в пустом стакане, Сакура еще долго оттирала влажными салфетками грязь сначала с рюкзака, а затем и с платья. Родители вряд ли легли спать, и, несмотря на острую необходимость в душе и хотя бы в омлете, куноичи не собиралась покидать свою комнату, рискуя в таком случае столкнуться с кем-то из них. Обтерев лицо все теми же салфетками, Сакура принялась за домашнее задание, а когда наконец закончила, времени оставалось только на сборы в Академию — светало.       Чтобы скрыть нетоварный вид, волосы Сакура зачесала в высокий хвост. С одеждой было сложнее — она давно приросла к платью. Пришлось выкручиваться и надевать бриджи и футболку, от которых куноичи совсем отвыкла.       Она смотрела в зеркало и не узнавала себя: сейчас это была уже не та милая девочка с ласковой улыбкой и едва заметными ямочками на щеках. Она скорее походила на беспризорницу, которую отправляли в Академию, но не объяснили, что это такое.       «Вот что творит учеба с людьми, — важно заметила иннер».       Икебана выглядела не лучше. В отличие от Сакуры, одежда и салфетки едва ли могли ей помочь.       Чтобы наверняка избежать встречи с мамой, которая всегда после вылазок за травами подолгу занималась ими на кухне, Харуно приняла героическое решение и вышла через окно. С рюкзаком и картонным листом, к которому аккуратной кучкой были приклеены цветы, это вышло далеко не так легко, как она думала, но желание во что бы то ни стало покинуть дом победило страх сорваться в кустарники роз, буйно разросшиеся под окнами, и она добралась до земли целой.       Часы показывали только шесть утра, когда куноичи, поздоровавшись с сонным дежурным учителем, прошла в свой класс. Обычно она приходила за пару минут до звонка: не опаздывала, но и не шла в первых рядах. Вид пустого душного кабинета, погруженного в странный полумрак, был для нее чем-то новым и неизведанным. Открыв нараспашку пару окон, Сакура достала учебники, спрятала глубоко под стол икебану и, положив голову на книги, попыталась заснуть.       Ей было очень неудобно: спинка лавки больно давила в позвоночник, ногам было холодно. Сакура долго крутилась, пытаясь устроиться, а когда сдалась и открыла глаза — поняла, что в классе она не одна.       — Доброе утро, Сакура-чан, — робко кивнула Хината, сидящая слева. Харуно и не заметила, когда та пришла. — Ты не выспалась?       — Голова болела, не могла уснуть, — ответила куноичи. Она даже почти не соврала: в голове и правда крутился какой-то нарастающий звон. Сакура поймала себя на злости на собственный организм. Она не чувствовала себя хотя бы немного отдохнувшей: проведенные в классе часы словно просто выпали из ее жизни.       Утешая себя тем, что после уроков она сможет поспать дома, Сакура, вытянув руки вдоль парты, положила на них голову и принялась лениво следить за происходящим вокруг, стараясь при этом не уснуть. Неудивительно, что она не проснулась раньше: Наруто и Киба до сих пор не пришли, а кроме них шуметь было просто некому. Ино тоже опаздывала. Краем глаза Сакура следила за Ами, как-то подозрительно поглядывающей на нее, но очень скоро поняла, что одноклассницы не рискнут цепляться к ней без щита и меча в лице Ино, и расслабилась.       Первым уроком стояла «Тактика ведения боя», которая, помимо конспектов толщиной с амбарную книгу, иногда все же включала в себя и практическое применение полученных знаний. Саругаку-сенсей, молодой светловолосый мужчина, всегда выглядевший пришибленным, в начале урока объявил о том, что практика переносится на последнюю неделю. По классу тут же пронесся гул разочарования, и только Сакура облегченно выдохнула и вновь легла на парту. Через пару минут в дверь чинно постучалась Ино. Она попыталась сесть на место рядом с Саске, но тот усиленно делал вид, что ему и одному тесно за столом, и куноичи отступила. К концу урока Ирука-сенсей за шкирку притащил взмыленных Наруто и Кибу, которым пришлось сесть рядом с Учихой.       Все шло своим чередом.       Сакура вяло царапала что-то в тетради, то и дело поглядывая на часы, и мечтала лишь о том, чтобы этот дурацкий день наконец закончился. Она безумно хотела спать, глаза слипались, а мир воспринимался, как через мутное стекло. Вдобавок ко всему, в ее животе что-то подозрительно шевелилось каждый раз, когда куноичи вспоминала о третьем уроке, и интуиция ей подсказывала, что это было не вчерашнее яблоко.       Когда прозвенел звонок, Харуно не сдержала облегченного вздоха. Оставалась лишь история с Ирукой-сенсеем, которая хоть и давалась ей не очень хорошо, но все же была любима, и последний урок — «Основы шпионажа». Пережить его было сложнее всего, но зато после она с чистой совестью могла позволить себе завалиться спать.       «Ага, завалиться спать, как же. Для начала нужно незаметно попасть домой», — едко напомнила себе Сакура.       Она часто ссорилась с родителями и всегда после этого старалась попасться им на глаза как можно позже. Как правило, на следующий день мать остывала и вела себя так, словно ничего не произошло. Было бы лучше ей появиться дома к вечеру, но Харуно совсем не представляла, где она проведет столько часов.       «Сплошные сложности».       Сакура потянулась, сладко зевнув, и заправила за уши челку.       — Сакура-чан, у тебя точно все в порядке? — негромко спросила Хината, смотря на нее своими большими грустными глазами. — Ты выглядишь очень уставшей… Все-таки поссорилась с родителями?       Хьюга хотя и говорила в свойственной ей манере полушепота, но Сакура все равно опасалась, что их кто-то услышит.       — Просто немного повздорили, — улыбнулась она. — Не беспокойся.       — Прости, если лезу не в свое дело… Просто мне неприятно думать о том, что у тебя какие-то проблемы, а я этого не замечаю…       — Оу-ух, Хината… Ты и вправду не должна переживать о таком.       «Тебе следует говорить мягче, — нравоучительно вставила Учи-Нару. — Иначе она поймет тебя не так и решит, что ты просто ей не доверяешь».       «Я сама не совсем понимаю ее… Разве ей есть дело до того, что происходит в моей семье? Мы просто сидим рядом».       — Прости! — поспешно извинилась куноичи. — К-кажется, это действительно не мое дело. Я больше не буду, прости, пожалуйста.       Сакура почувствовала себя глупо.       — Хината, нет, ты что! Я имела в виду другое…       «А что? Что ты имела в виду?»       — Ты не должна оправдываться, я все понимаю.       Не зная, что еще сказать, Харуно, поджав губы, несильно сжала руку Хьюги, чувствуя себя виноватой.       — Как трогательно, — прервал их чей-то звонкий голос. — Что, рассчитываешь спрятаться за спину Хинаты? Уверяю тебя: ничего не выйдет. Она тебе не поможет.       — Не думаю, что кому-то интересно твое мнение, И-но.       — А спросить было бы совсем не лишним, — Яманака изобразила на лице горечь переживаний, — может, хоть что-то умное бы в голове усвоилось. Или тебе лоб дан, только чтобы челка в глаза не лезла?       «Мерзкая дрянь, — прошипела иннер».       — Странно, что об «умном» мне говорит человек, занимающий в рейтинге тридцатое место с конца, — поджала пухлые губки Сакура, закивав. — Надеюсь, твои родители не сильно ругались? Но ты не злись на них. Нелегко, наверное, твоему отцу выгораживать дочь-дуру.       — Да ты… Да как ты… — Ино багровела на глазах.       Сакура встала, бедром потеснив Яманаку, и направилась вниз. На последней ступеньке она обернулась:       — Прости, Ина-свинина. Но у меня есть дела поважнее, чем слушать твои жалкие попытки задеть меня.       — На твоем месте, я бы вела себя поскромнее, — зашипела химе. Впрочем, она довольно быстро вернула себе самообладание и приняла самый непринужденный вид. — Не забывайся, лобастая. Или мне придется напомнить тебе, кто ты, а кто я.       — Что ты! Рейтинг в коридоре не дает мне забыть об этом, — расплылась в улыбке Харуно, спиной чувствуя прожигающий взгляд одноклассницы.       Странно, но именно эта потасовка и подняла ей настроение. И хотя звонок прозвенел сразу после того, как Сакура вышла в коридор, лихо перечеркнув весь эффект ее ухода, куноичи все равно чувствовала себя победителем.       Она как раз заняла свое место, когда дверь зашуршала в старых рейках, и в кабинет вошел Ирука.       — Что-то вы слишком убитые, — он осмотрел класс и разложил на столе учебники. — Может, повторение немного вас взбодрит?       — Нас взбодрила бы еда, сенсей, — простонал Узумаки, дергая ногой. — Может, нам лучше заказать себе рамен в Ичираку, а потом повторить?       — Мне нравится эта идея, — согласился с ним Чоджи.       — Я могу сбегать занять места! — радостно откликнулся Киба.       — Никто никуда не пойдет! — рявкнул Ирука. — Аргх, ну что за люди? То едите, то спите, то хихикаете — и все на уроке. А у вас на носу зачет, между прочим.       — Но, сенсей, он будет аж через неделю!       — Через четыре дня, если быть точным, — поправил Умино. — У вас скоро выпуск, и я хочу, чтобы вы постарались! Остались последние рывки, и с большей частью предметов вы распрощаетесь навсегда. Неужели вам не хочется получить на выходе из Академии приличные баллы? Вы должны учитывать, что если после практики с джонином-наставником вам захочется уйти работать в один из специальных отделов Конохи, то там одним энтузиазмом не откупишься: из архива поднимутся ваши оценки, личные дела, медицинские карты…       — Ирука-сенсей, да кому нужны эти отделы! — перебил учителя Узумаки. — Мы же шиноби, ттебайо! Мы будем ходить на миссии! Мы учились не для того, чтобы просиживать штаны в засекреченных подвалах!       — Наруто!       — Когда я вырасту, я стану самым крутым шиноби, даттебайо! Вы будете звать меня «Хокаге-сама»!       — А разве для того, чтобы стать Хокаге, не нужно быть умным, а? — с издевкой протянул Хибачи. — Не думаю, что в Хокаге берут дураков вроде тебя.       От возмущения у Наруто задергался глаз. Он буквально подскочил на месте, вызвав приступ раздражения у Саске:       — Да как ты смеешь?! Стать Хокаге — моя мечта, и я сделаю все, чтобы она сбылась!       — А я согласна с Хибачи, — отозвалась Фуки, страшно любившая подливать масла в огонь, — ты и пишешь-то с ошибками, где ты — и где пост Хокаге?       — У него хотя бы цель благородная! — встрял Киба. — А ты мечтаешь о том, чтобы выйти замуж и ни черта не делать!       — Не смей осуждать мои мечты!       — А ты тогда не лезь к Наруто!..       Конфликт разгорался стремительно и ярко, как сухие поленья, в которые кинули спичку. И если слова Ируки были спичкой, а возмущенный Наруто — пламенем, то Сакура оказалась поленьями: она сидела в самом эпицентре баталий и понятия не имела, что ей с этим делать.       Ирука пытался угомонить класс, но у него ничего не вышло: он и с одним Узумаки не всегда мог справиться, не говоря уже о тридцати подростках, большая часть которых и вовсе пыталась начать драку. Когда вопли и угрозы наконец стихли, вести разговоры о мировых войнах всем показалось занятием бессмысленным — едва ли кто-то был способен сконцентрироваться на словах учителя.       — Вот же черт, сейчас уже звонок будет, — Умино цокнул языком, сверяясь с настенными часами за своей спиной. — Мелкие засранцы, вам же хуже. Основа зачета — эпоха основателей, внутренняя политика каждого Хокаге и Третья мировая. Настоятельно рекомендую вам подготовиться и в материал углубиться. Наруто, тебя это касается особенно, — наставил он на Узумаки палец, — нельзя стать Хокаге, не учась на ошибках предшественников.       Наруто только взвыл, запрокинув голову.       Уроки шпионажа были раздельные: одна группа была ориентирована на скрытое наблюдение, другая — на внедрение в стан врага. Сакура относилась к первой группе, потому вместе с Хинатой, Саске, Кибой, Наруто и остальными пересела на ряд у окна, в то время как члены второй группы рассаживались на среднем ряду и ряду у двери. Их было куда больше: на внедрение отправили всех, чья внешность не была такой приметной, как у многих выходцев из кланов. А Сакуру с ее ярко-розовыми волосами, как она ни просила, оставили в первой группе: когда дело касалось шпионажа, нельзя было полагаться только на техники и чакру. А менять имидж Харуно не планировала. Впрочем, из-за назначения она грустила недолго, потому что Саске вскоре перешел в ее группу по собственному желанию. Пару раз ей даже удалось посидеть рядом с ним.       Сузуме-сенсей вошла в класс и довольно кивнула. Обычно ученики начинали свои перемещения прямо во время урока, что немало ее раздражало.       — Класс, здравствуйте, — поздоровалась она, и стекла ее очков задорно блеснули.       Потянулся нестройный хор голосов.       — Что же вы такие сонные? На солнце разморило?       «А вы попробуйте всю ночь не спать и есть по яблоку в два дня. Я посмотрю, как вы будете бодры и веселы», — смачно зевнула Харуно.       «Да нет ей никакого дела до причин твоей усталости. Что, сама не знаешь, что ли?»       «Знаю, конечно. Но ее удивление меня раздражает. Сначала задаст двадцать рефератов, а потом: «Ой, а почему вы такие сонные?» Действительно, почему?»       «Да было бы из-за чего переживать. Скоро ты распрощаешься с ней раз и навсегда, — легкомысленно пожала плечами иннер. — Если, конечно, не планируешь потом уйти в разведку».       Если бы Сакура вдруг загорелась идеей стать шиноби разведки, то неминуемо столкнулась бы с Сузуме-сенсеем, которая занималась подготовкой новых кадров в первые годы обучения. Но мысль о таком будущем ее не прельщала, и Харуно планировала сдать свой последний в жизни проект и забыть об этих уроках и их преподавателе, как о страшном сне.       — Предлагаю начать с должников, — проговорила сенсей, раздавая проверенные письменные работы, — те, кто не писал на прошлом уроке тест, могут взять листы на моем столе. Девочки, чьи икебаны я не видела: надеюсь, сегодня вы готовы, потому что больше шанса сдать работу у вас не будет.       Вздохнув, Харуно полезла под парту, где с самого утра ждала своего часа икебана. Положив картонный лист на стол, Сакура постаралась рукой и книгой прикрыть проект так, чтобы вездесущей Ино не удалось его рассмотреть.       Но вызвали ее нескоро: сначала учительница долго отчитывала Шикамару за помятый тест, потом кто-то из другой группы слезно просил дать еще день для написания заданного конспекта, и Сузуме-сенсей разошлась целой тирадой о времени и его ценности.       Когда Сакура увидела первую икебану, она не сдержала облегченного вздоха: она была точь-в-точь тот веник, который Харуно сделала в первый раз. Сузуме-сенсей смотрела на принесенное убожество, как на неприличную надпись на учительском столе, и Сакура возблагодарила всех богов, что ей хватило ума собрать икебану заново. Следующая работа была довольно простая, но милая. Ее портил только крупный красный цветок, торчавший откуда-то из середины букета.       Харуно с опаской взглянула на свою работу, пытаясь оценить шансы не упасть лицом в грязь. Цветы наверняка окончательно завяли, и хотя под толстым слоем краски это было не так заметно, но на приятный аромат куноичи могла не рассчитывать. Осталось лишь объяснить сенсею, почему ее итоговая работа выглядит как недоразумение, — и спор она выиграла.       — Харуно Сакура, — вызвала по журналу Сузуме-сенсей.       Сердце девочки пропустило удар. Спохватившись, она порывисто поднялась и отвесила полупоклон.       — Здесь!       — Ну что, Сакура. Порадуешь ли ты меня чем-то?       Куноичи замялась. С одной стороны, к уроку она все же приготовилась, но с другой — совсем не была уверена, что ее работа способна радовать.       Сглотнув, Сакура кивнула и, прихватив несостоявшуюся икебану, поспешила вниз. Она кожей чувствовала, как все взгляды обращены на нее, и от этого ее коленки предательски тряслись. Замерев возле учительского стола, девочка аккуратно положила лист и замерла, перенеся центр тяжести на правую ногу — так ее дрожь была меньше заметна. Руки, которые вдруг показались ей лишними, она спрятала за спину.       Давать оценку Сузуме-сенсей не спешила: она небрежно подтянула картонный лист поближе и принялась вертеть его на столе, рассматривая букет со всех сторон. При этом она так хмурилась, что у Сакуры от страха скрутило живот.       — Не понимаю, в чем твои цветы, — подала голос сенсей, окончательно напугав ждущую вердикта Сакуру. — Что это такое? Краска, что ли? — спросила она таким тоном, словно Харуно полила свою работу дихлофосом.       — Да.       — Но зачем? — распрямилась женщина, сверкнув стеклами очков. — Это противоречит самому заданию. Икебана — живые или сухие цветы, собранные вместе и прекрасные в своей естественности. В икебане допускают использование всех материалов живой и неживой природы, а также ленточек и, в редких случаях, бисера. Я первый раз вижу человека, который додумался использовать краску и клей!       Затылком чувствуя торжествующий взгляд Ино, Сакура изо всех сил старалась смотреть не в пол, а на учителя. Лихорадочно соображая и стараясь добавить в свои слова как можно больше воды, Харуно в экстренном порядке вспоминала все заумные фразы из учебников по теории литературы, которую они изучали два года назад.       — Понимаете, размышляя над вашим заданием, я пришла к выводу, что сама концепция икебан устарела, — уняв дрожь в голосе, заговорила она. В классе стояла такая гробовая тишина, что Ирука-сенсей удавился бы от зависти. — За столько лет изучения этого искусства и применения знаний на практике, даже в нашей Академии было представлено так много икебан, что едва ли можно создать что-то новое, не переняв мотивы старых работ. Икебаны были придуманы для демонстрации простой красоты, но с годами… этот принцип был утерян, потому что… — она вновь замялась, безуспешно пытаясь скрыть волнение, -…мастера начали применять разные химикаты для того, чтобы цветы дольше оставались свежими. И в скором времени икебаны стали настоящим сложным искусством, для обретения навыков которого понадобился бы не один год. Таким образом, современные работы противоречат первоначальной задаче. Так или иначе.       — Не думала, что ты будешь копать так глубоко, — пораженно откликнулась Сузуме-сенсей, когда Сакура позволила ей вставить слово.       Харуно подняла на нее ошарашенный взгляд.       «Все верно?..»       «Не обольщайся, а то сейчас ляпнешь что-нибудь и аннулируешь произведенный эффект, — поддержала ее иннер».       Сакура вздохнула и облизала пересохшие губы, решив продолжить общими фразами:       — Мне просто стало интересно, какую цель преследовали создатели первых икебан. Мне кажется, что они хотели показать скоротечность жизни: люди так часто проходят мимо цветов, что даже могут уловить тот переломный момент, когда те начинают медленно умирать, — куноичи говорила тихо, так, чтобы ее могла услышать только сенсей, но ее голос все равно был слышен в каждом закутке кабинета. — Людей часто сравнивают с цветами, детей даже называют «цветами жизни». Люди старательно одеваются и красятся, но их суть ведь от этого не меняется, разве не так, сенсей? То же самое и с цветами: сколько бы краски я ни использовала, они все равно останутся вялыми. Простите, что поняла задание по-другому, — поспешила добавить девочка, чувствуя, что плохой оценки ей не видать, — я просто не смогла удержаться и захотела продемонстрировать вам свое видение.       Харуно замолчала, поклонилась и искоса глянула на учителя — поверила? И с трудом сдержала слезы облегчения — поверила.       — Вот именно этим ваши работы, девочки, — обратилась Сузуме-сенсей к остальным ученицам, чьи проекты не были удачными, — и отличаются от работы Сакуры. Вы собирали букеты, ориентируясь на цветовую гамму или личные предпочтения, но ни одна из вас не использовала самого главного — креативного мышления! Как можно о чем-то говорить с людьми, которые умеют только следовать инструкциям? Для шиноби это умение, бесспорно, очень важно, но на миссиях вы не раз и не два столкнетесь с ситуациями, в которых будете вынуждены проявлять смекалку. Которая у половины из вас, почему-то, и вовсе отсутствует. Вы все считали это задание слишком простым, чтобы уделять ему много времени. Но как шиноби может позволить себе допустить подобные мысли? Запомните: никогда не недооценивайте противника. В лучшем случае, вы поплатитесь за это невыполненной миссией. В худшем — жизнями товарищей.       — Я старалась, сенсей, — Харуно еще раз поклонилась, чудом не ударившись головой о столешницу.       — И это видно, — честно ответила ей Сузуме. — Поверь, Сакура: работу, в которую вложили силы, очень легко отличить от работы, сделанной для галочки. Пусть раньше у тебя выходило не очень хорошо, но я рада, что под конец года ты смогла правильно себя замотивировать.       Не зная, что еще можно сделать в такой ситуации, Сакура склонила голову.       — Сенсей, раз я все сдала, можно мне пойти домой? Мои родители сегодня возвращаются с миссии, я хотела бы их встретить.       — Можно, — сдержанно улыбнулась Сузуме.       Сакура, стараясь не поднимать головы, быстро поднялась к своему месту и небрежно покидала вещи в рюкзак. Спускаясь, не удержалась и посмотрела назад: Хината улыбнулась ей и робко помахала рукой, Наруто показывал большой палец и широко-широко улыбался. Харуно с надеждой глянула на Саске, но тот не выказывал в ее сторону ни малейшего интереса: сосредоточенно изучал проверенный тест с таким видом, словно ему предстояло заново решить его.       — Спасибо большое, до свидания, — попрощалась Сакура с учителем и вышла из класса, притворив за собой седзе.       Но она не смогла сделать и шага: ноги подкосились, и Харуно, обессиленная, рухнула на пол, в последний момент успев упереться в дощатый пол руками. Голова звенела, сердце готово было выскочить из груди, живот подозрительно урчал, было слишком жарко и слишком холодно одновременно. Но острее всего Сакура чувствовала облегчение.       Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Затем еще и еще. Кое-как привстала, поджала ноги и приложила холодные влажные ладони к горящим щекам.       Она не знала, зачем соврала про родителей. Но в тот момент почувствовала, что ей нужно уйти, и, что куда важнее, поняла — ее отпустят, если попросит.       Сакура не без труда поднялась и, сделав пару неуверенных шагов, оглянулась. Лицо горело.       В туалете Харуно долго умывалась, не столько остужая пунцовую кожу, сколько устраняя то, с чем не справились утренние салфетки. Кое-как стряхнув воду с бровей и ресниц, куноичи вышла и, стараясь ступать бесшумно, отправилась вниз.       Ей нравилась Академия в конце года. Это всегда было так волнительно и интересно: уроки сокращали, меняли местами или вовсе отменяли, в коридорах вывешивали рейтинги успеваемости, учителя уже не так нагружали, потому что программа была пройдена. Казалась очень странной мысль, что в следующем году такого уже не будет.       На улице было жарко и душно. Выйдя из тени крыльца на палящее солнце, куноичи тут же поймала себя на остром желании вернуться обратно.       «В принципе, я могу до вечера посидеть в Академии…» — прикинула Сакура, замерев.       «Ага, кто тебе разрешит? Там за каждым кабинетом закреплен класс».       «Но они же уйдут после уроков».       «Как только помоют полы».       Совсем забывшая про дежурства, Сакура хлопнула себя по лбу, продолжая путь.       Вскоре выяснилось, что пойти ей действительно некуда: в библиотеке всегда было еще жарче, чем на улице, в кафе нужно было что-то купить, чтобы занять место, в парке существовал риск встретить знакомых, а друзей, которые бы пустили ее домой, у нее просто не было.       Устав бродить по деревне, куноичи остановилась под старым кленом и сняла с плеч рюкзак. Вспотевшую спину тут же приятно овеял ветер.       Вздохнув, Сакура прижалась к шершавому стволу и запрокинула голову, жмурясь от яркого солнца, пробивающегося сквозь листву. На небе не было ни облачка, и на прохладу можно было не надеяться.       «Даже пойти некуда…»       От отчаянья Харуно лягнула клен.       Если бы она только не поссорилась с родителями вчера! Если бы ей только не приспичило убежать из Академии пораньше! Если бы только хоть кому-то было до нее дело!       Некуда пойти, не к кому пойти.       Она раз за разом обводила улицу грустным взглядом, стараясь хоть за что-то зацепиться глазами. В груди стеклянной птицей билась надежда, что кто-то, заметив ее растерянность, разом решит все ее проблемы, как по щелчку пальцев. Но минуты текли, а прохожие продолжали заниматься своими делами.       «Мама права, — поджала губы Сакура, — никто мне не поможет. Потому что я никому не нужна».       «В деревне все еще есть место, где ты можешь спрятаться, — подала голос иннер, с деловым видом рассматривая собственную руку. — Там много тени и совсем нет людей…»       У Харуно расширились глаза.       «Лес?!»       «Ага, — со скукой в голосе кивнула Учи-Нару. — Только одна проблемка: там может маячить твой новый друг».       «Да брось. Не может же он быть там все время», — отмахнулась куноичи.       И решительно свернула на уже знакомую тропинку.