Пещера

- Есть хочу. Ужас, отразившийся на физиономии Дженсена, развеял последний сон. - Падалеки, скажи, что ты шутишь. - Если попытки сожрать, изнасиловать, похитить и убить можно назвать шуткой, то, блядь, да, я лучший шутник в этих катакомбах, – Джаред заворочался в коконе и понял вдруг страшную вещь. – Джен, я ног не чувствую. И рук. Вместо голоса остался всхлипывающий шепот. Дженсен обнял его вместе с плотным коконом, обхватывающим Джареда со всех сторон, огладил успокаивающе лицо, Джаред прильнул к его ладони, ловя невесомые прикосновением грубых пальцев к коже. - Только не бойся ничего, ладно? - Ты в курсе, что пугаешь меня до усрачки сейчас? Дженсен угукнул и поднес к его губам одно из щупалец, из нижних. Оно отличалось от других – более толстое, ребристое, лишенное присосок, оно как-то не запомнилось Джареду в их эротических играх. Наверное, потому что в них не использовалось. Стоило разжать челюсти и пустить его в рот, из щелочки на кончике тентакля выступила капля. Мучной, довольно пресный вкус. Как у просроченных белковых брикетов. Джей, бывало, на таких неделями жил, пока учился. Желудок в ответ на сигнал рецепторов рыкнул и задергал болью. Джаред начал прилежно сосать предложенное, других источников пищи, от которых бы его не вывернуло при одной мысли, здесь не предвиделось. В мозгу трепыхались панические мысли, страх сжимал горло ледяной удавкой. Джаред очень хотел узнать, какого черта случилось с Дженсеном, что рвануло в пещере, и когда, прости господи, он сможет вновь ощутить свою задницу. Облечь это в слова мешал сначала отросток, немного утешавший его острый голод, потом апатия, когда от насытившегося желудка волнами разошелся покой. Сквозь почти-сон он смутно видел, как Дженсен гладит его лицо и шепчет тихо: «Прости…». Это видение пронеслось в восприятии как песок сквозь пальцы, не оставив после себя ни ужаса, ни интереса. Падалеки закрыл глаза и задремал, осознавая, что за чавкающие звуки раздаются далеко внизу под его ногами, но не испытывая по этому поводу эмоций. Кем бы там Эклз не закусывал, его это не касалось. Он вообще очень мало чувствовал тогда. Апатия и всепоглощающий голод. Когда Джаред был сыт, он спал, когда просыпался, давал об этом знать громким ревом. В слова эти звуки не складывались, что расстраивало, но после первого глотка это переставало иметь значение. Искорки удивления появились, когда в очередное пробуждение он вместо светящегося Эклза и фосфоресцирующих стен увидел лес и звезды, щедрой рукой рассыпанные по бархатному небу. Он смутно помнил, что Дженсен перемещал его в пространстве не в пример первой скачке – бережно. Улавливал телом касания – осторожные, как к бесценной земной вазе. Не думал просто, что Дженсен идёт наружу. Вообще, если честно, не думал всё это время. Сияние в небе и пахнущий листвой лес расшевелили обленившееся сознание. Джаред затрепыхался, ощущая подступающий голод, но все еще имел достаточно сил, чтобы бороться с желаниями одуревшего тела. Он промычал нечто похожее на «Дженсен», увернулся от подставленного соска. Весь ужас, отложенный до времени, обрушился на него. Второе «Дженсен» вышло более внятным. Эклз – темное пятно на искрящемся куполе небосвода – склонился над ним: - Джей? - Почему ты не светишься? – промычал Падалеки вместо сотни действительно интересных вопросов. - Устал, - ладони Дженсена придержали его за скулы, согревая, стирая слёзы. – Просто устал, это пройдет. И у тебя пройдет. Подожди немного, мы почти справились. - Мы? – Джаред боролся за ускользающее внимание. Его тело считало, что нет ничего важнее, чем взять сосок и утолить, наконец, голод. А лучше – чиркнуть клыками по тонкой коже, добавить еде остроты и аромата. - Мы, Джей. Ты отлично справляешься, - Эклз втолкнул ему меж зубов тентакль, дрогнул от укуса. И не перестал укачивать и успокаивать, пока Джаред не отключился. В следующее пробуждение Падалеки понял, с чего такая нежность. Судорога пробила от ног до макушки. Он отвык ощущать что-либо ниже подбородка и взвыл больше от испуга. Но следующие разряды развеяли сонный туман и заставили вопить по-серьёзному, дергаясь и скрежеща зубами от боли. Эклз суетился рядом. Джаред видел краем зрения огромные черные глаза на бледном, как у смерти, лице. Падалеки бы ему посочувствовал, если бы мог сейчас испытывать к миру что-либо, кроме ненависти. - Что со мной? – проскулил он, когда судороги дали передышку. - Почему я не могу шевельнуть рукой, а это все равно чувствую? Дженсен появился опять, но утешать не стал. В сумраке разобрать цвета сложно, но Джаред бы правую ногу поставил (да, он верил, что она у него ещё есть), что пятна на его руках красные. Густой запах крови и чего-то ещё, до одурения знакомого, забивал ноздри. Падалеки вдыхал эту мерзкую смесь запахов только потому, что хотел жить, жаждал получить ответ: - Ты меня жрешь там, что-ли? Дженсен трогал его лоб, заглядывал в глаза… И вновь исчезал где-то в районе коленей. Джареда трясло от злости на каннибальского выродка, он решил выжить назло всему и, в крайнем случае, набить ему рожу протезом. Новый заход судорог только утвердил его в этом решении. Когда небо посерело, а ветви на видимом краю поляны смялись под натиском воздушной волны от садящихся флаеров, он еще держался. И хоть ему пришлось придумать двести сорок три нецензурных синонима к слову «Эклз», он все ещё пребывал в сознании и даже был способен сформулировать точное описание того, что сделает с горе-экскурсоводом, когда выползет из больницы. В последний раз он видел Дженсена, когда медкапсулу почти собрали. В ответ на проклятие тот вздохнул и сказал: - Сейчас будет больно, приготовься, - и укусил, гадина такая, прямо над ключицей. Джаред разинул рот, озвучить двести сорок четвертое ругательство, но от укуса, как волной, разошлась дрожь, а за ней потерянное, казалось, навсегда, чувство тела. В момент, когда сеть ощущений прокатилась до живота, он всей душой пожалел, что не умер. Почувствовал, что ноги у него всё-таки есть, засипел перехваченным горлом и отрубился под заполошные визги диагноста.