Я бы в сон ушла танцевать, да реальность ухватила за руки...

      Девушка неподвижно лежала в постели, пытаясь вновь вернуться в мир сновидений. Но, как на зло, дождь барабанил по окну всё с большим усердием, гром рокотал все грознее, а молния озаряла своим ярким светом улицу, на мгновение превращая ночь в день. Природа неистовствовала, бушевала, внушая невольный страх людям.       В такие ночи часто являются кошмары, обвивая своим черным туманом сознание и душу. Но что гораздо хуже, когда кошмар ждет тебя не только в призрачном сне, но и наяву.       Хельга отчаянно пыталась сбежать обратно в спасительный сон, однако все оказалось тщетно. Пролежав еще немного, девушка все-таки поднялась , свесив худые ноги с кровати. На её плечи навалилась такая привычная слабость, перед глазами плясали цветные пятна, по телу пробегал озноб. Нестерпимо хотелось пить. В горле пересохло так, будто она прошла не одну милю по пустыне.       Девушка неторопливо встала, включила прикроватную лампу и аккуратно, чуть пошатываясь, направилась к столу, где занимал свое почетное место графин с водой. Само помещение было довольно просторное, белые стены, белый потолок, дверь, белая мебель, мягкий ковер под ногами, деревянные балконные двери, завешанные, как ни странно, бледно-голубыми шторами. А на девушке была надета бледно-розовая пижама.       Она также осторожно села на стул, старясь не упасть. Цветные искры засверкали ярче, но вскоре угомонились. В горле першило, будто она наглоталась песка, так что она не стала утруждать себя поиском стаканов. И все же графин оказался слишком тяжел: Хельга смогла сделать только пару жадных глотков, после чего проклятое стекло выскользнуло из слабых и ноющих болью пальцев.       Он беззвучно упал на ковер. Девушка с досадой смотрела на расплывшуюся бесцветным пятном воду. В тоже время её стала одолевать обида. Изрезанные кривыми и жуткими шрамами ладони дрожали. Тянущая, мучительная боль вновь дала о себе знать. Это чувство будто окончательно пробудило девушку. На место ленивой досады пришло чувство злости на свою беспомощность.       Она в сердцах пнула несчастный графин, но только приобрела новую боль. За окном же вновь громыхнуло. Молния озарила внутренний двор частной психиатрической лечебницы имени Святого Августина, стоявшей где-то в пригороде Ахена. Это богом забытое полуразвалившееся поместье выкупили десять лет назад. Теперь здесь находилось ателье для починки потрёпанных жестоким миром душ.       Здесь, на втором этаже, в палате номер "7", находилась почти мертвая душа молодой девушки по имени Хельга. Ровно десять дней назад она попыталась оставить подлунный мир, но, к великому сожалению, добрые люди не дали ей этого осуществить. Они нагло и бесцеремонно вырвали её из таких желанных объятий смерти, заставив вновь открыть глаза и жить. Они заботливо перевязали бинтами запястья, заставляя кровь течь по венам, ласково пичкали лекарствами, притупляя боль тела и глуша боль умирающей души. Они думали, что помогают, но лишь продлевали бесконечную агонию.       Люди ничего не смыслят в жизни, если она их принимает и находит для них место. Но для Хельги Леманн, девятнадцати лет от роду, жизнь не предоставила места даже у дверного коврика, а точнее просто выкинула её, как надоевшего гостя.       В это утро девушка сидела на стуле, прокручивая вялые мысли в голове. Она смотрела мертвым взглядом в небольшое зеркало, висевшее на шкафу. Оттуда на неё глядело нечто прекрасное и одновременно пугающее и неприятное. Пшеничные волосы спадали прядями чуть ниже плеч, обрамляя худое лицо. Когда-то это лицо было красивым, как у юной принцессы. Мягкие черты приятные, аккуратный носик, четко очерченные медовые глаза и светлые брови.       Сейчас под глазами залегали темные круги, кожа была болезненно бледной, а по левой части лица расползалась уродливая паутина. Шрамы были глубокие и тянулись красными полосами. В едва уцелевшем глазу постоянно лопались сосуды, окрашивая его в алый цвет.       Худая и хрупкая шея тоже была исполосована неведомыми когтями. Это было все, что оставил напоследок мир некогда любимой своей гостье. Она была похожа на розу, которой некогда любовались и строгие дамы, и прекрасные кавалеры. А сейчас, забытая всеми, изуродованная холодами и ветром, с опавшими лепестками, медленно увядает в дождливом осеннем саду.       Воспоминания тяжелыми волнами накатили на девушку. Она захлебнулась ими. Медленно, даже не пытаясь бороться, Хельга достигала их дна.       Летняя ночь. Автобус сонно едет по трассе по направлению в город Санкт-Петербург. Часы давно отсчитали полночь. На заднем ряду светловолосая девушка спит на коленях у своего брата. Весь автобус спит. Вот и водитель тоже уснул. Оглушительный сигнал машины, визг тормозов, встречная полоса со смертью, лязг гнущегося метала, вылетающие стекло, крик ужаса и боли, кровь, запах бензина, широко распахнутые медовые глаза, слабый хрип и кровь, стекающая с уголка рта — все это взорвало ночь, убило тишину, нарушило покой в этом мире.       Госпожа ночь была не довольна таким вопиющим нарушением её правил. Она забрала виновных, упрятала их под свой темный плащ, чтобы больше никто не смог их увидеть. Но взамен оставила воспоминания, чтобы все знали, что будет с теми, кто попытается нарушить её покой.       А Хельга всё тонула и тонула в этой мутной и грязной воде. У неё больше не было сил сидеть. Она, почти не осознавая себя, переползла на кровать. В груди как будто разбился шарик с ментолом. Захотелось пуститься в спасительную истерику, но сил не осталось. Было холодно, слабость ещё больше наваливалась своей грузной тушей, а в голове всё ещё мелькали кадры тех мгновений. Больно не было, тела тоже как будто не существовало — оно онемело. Остался только дикий страх, безумие, желание поскорее проснуться и мертвые, смотрящие прямо в душу и такие родные глаза.       Гром прорычал так свирепо, что дрогнули стёкла. Вздрогнула и девушка, внезапно выброшенная из воспоминаний на берег реальности. Но силы окончательно покинули её, а спасительное небытие накрыло её своей ласковой тьмой. Туда не могли уже проникнуть ни свет от лампы, ни шум дождя, ни грохот молнии.       Так хорошо, когда весь мир — всего лишь темнота.