Благие намерения

22 сентября 0011 года по Новой эре — Вставай. Непроглядную черноту блаженного сна кто-то настойчиво пытался нарушить резкими толчками в больную руку. Тьма, в которую Руфус проваливался в последнее время, успела ему полюбиться. Впрочем, единственного ныне человека из его окружения это обстоятельство, пожалуй, волновало меньше судьбы распоследней букашки. И уж если его будили, действительно пришла пора вставать. Шинре почему-то казалось, что госпоже Локхарт доставляют странное удовольствие подобные, с позволения сказать, жесты, и чем грубее она это делает, тем лучше. Хотя сам он считал злость лучше безразличия в её ситуации, такого рода проявления внутренних настроений радовали всё меньше и меньше. Толчки прекратились, и Руфус в мыслях облегченно выдохнул. Зато на жалкое подобие кровати — и его ноги — упало что-то тряпичное. Тут Шинра глаза все-таки раскрыл, осоловело упершись взглядом в бесформенную кучу одежды. Тифа где-то из периферийной области зрения озвучила его мысли: — Костюм, много внимания, — и спешно покинула комнатушку. Не без труда оторвав туловище от постели, Руфус тяжело помотал головой и подивился: почему так сложно подняться? В груде тряпок проглядывалась безвкусной расцветки клетчатая рубашка, потертые брюки… Локхарт хочет, чтобы он это надел? Нет, нет, нет. Предложение отвергнуто единогласно. Тут он услышал, как кто-то топчется под дверью, и начал было: — Я не… — Можешь искать старые вещи, — донесся до Руфуса приглушенный деревянной преградой голос, — через пять минут ухожу. — Что за ерунда?! — порой Шинра жалел о привычке говорить ровно — необходимого драматизма не достичь, когда нужно. — Три минуты. Он определенно ей это припомнит. Непременно. Обязательно. Пришлось поспешно натягивать принесенную одежду — которая, к удивлению, оказалась не такой уж смятой и совсем даже чистой. Проклятые штаны только были чуть велики, а рубашка — слишком узкой, но Тифа, кажется, предусмотрела и это: под грудой вещей лежала майка-безрукавка, застиранная до мутно-черного цвета. Все эти манипуляции так его заняли, что Руфус всерьез забеспокоился: не ушла ли? Если Локхарт во второй раз нарвется на ОВМ и ей опять будет нездоровиться… впрочем, даже если она даст отпор — обе ситуации для Шинры крайне невыгодны. Поэтому, едва закончив с облачением, он выскочил в коридор, и только твердая рука, легшая ему на плечо, поумерила утренний пыл. Не ушла. Руфус метнул было раздраженный взгляд в её сторону, но лишь удивленно замер, заметив на лице девушки плохо скрываемое изумление. Шинра выжидательно склонил голову вперед, возвращая себе выражение невозмутимости. Рука её отдернулась сама собой, и Тифа быстрыми шагами отдалилась от него, раздраженно выдохнув. Где-то в глубине души мужчина возликовал: ему безумно нравилось — в других обстоятельствах, правда — вызывать в людях неловкость и смущение — Локхарт не оказалась исключением, как он опасался какое-то время. — Мисс Локхарт?.. — наследник сделал несколько шагов вперед, подмечая, как порозовели её щёки. Тифа всё-таки повернулась; плечи сотрясала мелкая дрожь, а линия рта странно изгибалась, будто бы стараясь сохранить прямоту. Безуспешно. Несколько секунд — и Шинра понял, наконец, что происходит. Да она просто смеётся! Стараясь приглушить удушливое чувство неловкости, Руфус — с присущей ему грацией, конечно же — метнулся в комнату, к осколку зеркала, прислоненному к ветхой стене. «…Что за вид», — Шинра саркастично скривил губы своему отражению. В последние годы бывало и похуже — просто некому было сгибаться пополам от хохота, — так что Руфус даже не удивился. Человека, смотревшего на него с той стороны зеркала, узнать с первой попытки казалось непросто: пряди, некогда уложенные в зачес, рассыпались в разные стороны, образовав неровный пробор; мелкими крапинками проглядывавшая щетина покрывала подбородок, а под глазами угрюмо темнели мешки. Прибавить сюда нелепую одежду — результат налицо: будто и не существовал Руфус Шинра с плаката в Коста дель Соль. «Действительно… существовал ли?»

***

— И сейчас мы направляемся… куда? — Шинра поднял воротник куртки, стараясь при том и виду не показать, что ему холодно. Локхарт бросила вполоборота: — Для человека, у которого на всё есть свои дьявольские схемы, вы удивительно не осведомлены. Руфус решил пропустить подобное замечание мимо ушей, несколько заскучав от её нелепой попытки смутить наследника. Решил он проигнорировать и нарочитую вежливость, сосредоточившись на созерцании пейзажа… горно-городского пейзажа. Заброшенные кварталы Корела, которые они сейчас пересекали, вселяли не самые приятные мысли — и судя по тому, как оглядывалась шедшая впереди Локхарт, не у него одного возникали тревожные ассоциации. Где-то впереди мельтешили жители, занимаясь своими разномастными делами. Осенняя промозглая погода стояла серым бельмом на небе. Люди казались злее, раздражительнее, но при том не переставали суетиться. Подобной суете, конечно, было далеко до бешеных ритмов Мидгара — и теперь Эджа, но всё же оживление его немного удивило: слишком свежа была память о жалком прошлом Северного Корела. Впрочем, ни новый, ни старый город не вызывали в Шинре любви и обожания. Слишком много трагических событий было связано с этим местом — и слишком много тут произошло с самим Руфусом. От воспоминаний он неуютно поёжился. Тифа словно почувствовала его непростые настроения и приостановилась. Дыхание её участилось, плечи напряглись. Руфус прислушался: ничего. Осмотрелся — тоже ничего. Тишина покрывала квартал ровным тонким слоем, обездвижив хоть сколь-нибудь способные к шевелению предметы. Локхарт выглядела пугающе серьезно, не стараясь даже убрать короткую прядь, свесившуюся на лицо. — Что…? — Винсент, — еле слышно выдохнула Тифа; лицо её вдруг преобразилось — Шинра увидел и волнение, и неуверенность. Он промолчал. Теперь Руфус хотя бы понимал, почему Локхарт так тревожит это место. Что всё-таки случилось с Валентайном? Девушка убрала со лба назойливую прядь и двинулась дальше, и он двинулся следом. Шинра вообще заметил, что за время совместного путешествия стена непонимания, воздвигнутая еще до знакомства с разношерстной компанией повстанцев, только росла. Разговоры их становились короче, и только неминуемая цель не давала разойтись. Он даже не знал, кому больше хотелось избавиться от компании другого — ей или ему самому. Было бы намного легче, будь Рено рядом — он и беседу мог завести, и не испытывал на себе той немой давящей ненависти, что — как он был уверен — исходила от Локхарт. Усложняло задачу ещё и то, что всякий преследовал в этом союзе свои цели, и решающий момент для одного из них мог оказаться проигрышным. Шинре оставалось только надеяться, что проиграет не он. Такие размышления терзали Руфуса всю дорогу, пока до него не донеслось хриплое, крикливое: — Карл! Ты ли это! Вообще Шинра надеялся, что они успешно затерялись в толпе, но у одного из строящихся домов к ним подскочил рабочий и обратился к удивленной Локхарт. Руфус моментально потянулся к пистолету, напрягшись всем телом. Тифа, впрочем, была беспечней. Черты её лица оживились беспокойством, но на том изменения и завершились. — Ты прости, — продолжил мужчина, схватившись за волосы на затылке. — Я ведь даже имени твоего… Локхарт подхватила незнакомца под руку и быстрыми шагами поспешила в подворотню, уволакивая мужчину за собой. Короткий взгляд в сторону Шинры дал понять, что присутствие его необходимо. Руфус воровато оглянулся — не слишком ли много внимания привлекли? — и последовал за ними. Тифа, едва остановилась, выпустила всё ещё не понимавшего, что происходит, мужчину и накинулась с вопросами. — Так вы все-таки живой! — Локхарт, к удивлению Руфуса, так разволновалась, что всплеснула руками, после чего обхватила мужчину за плечи: — Что там произошло? Я всё корила себя, что если вы Винсенту помочь хотели, то и вас тоже… Почему вы солдатам не сказали? Мужчина внимательно слушал её вопросы, хотя поначалу и оторопел от внезапного поведения девушки. Тишина, наступившая после её эскапады, неприлично затянулась. Руфус, без того не понимавший происходящего, решил взять ситуацию в свои руки и поинтересовался — коротко, ёмко: — Карл?.. — Тифа бросила на него раздраженный взгляд. — Да, какое-то время так думали ребята, — неожиданно легко ответил незнакомец. — Девочка, я не знаю, во что ты впуталась — не уверен даже, хочу тебе рассказывать или не очень. Ты ведь не с ними? — С кем это — с ними? — С солдатами этими из Организации! — вскрикнул мужчина и тут же осекся, испуганно прикрывая рот огромной ладонью. Руфус озадаченно переглянулся с Локхарт. Та от неуверенности прикусила нижнюю губу и машинально заправила за ухо назойливую прядь. — На этот счет будьте спокойны, — мрачно проговорил Шинра. — ОВМ, кажется, заходит всё дальше и дальше. Рабочий наконец обратил внимание на Руфуса. Короткий оценивающий взгляд — и мужчина недовольно, подозрительно нахмурился. — Кого-то напоминаешь ты мне. Лицо больно знакомое… Шинра не выдержал. В исступлении приложив ладонь к лицу, он что-то неразборчиво пробормотал, что зажгло веселую искорку в глазах Локхарт. Мужчина, впрочем, решил оставить этот вопрос без внимания и вновь обратился к Тифе: — Девочка, каюсь, грешен: побоялся я туда идти сначала. Этот чудак ведь в меня стрелял — не по птицам же! Да вспомнил потом, что ты сказала…. Ты как ушла, я и впрямь решил справиться — живой ли, помощь ли нужна, но там офицер какой-то объявился. Спросил, что произошло, да отправил восвояси: мол, сам справится, помощь вызовет. Говорит, Винсент, значит, Валентайн, шишка важная, кто напал — того отыскать и наказать… но я ничего ему про тебя, ни слова, — рабочий утер лоб, делая передышку в своем сбивчивом рассказе. — Значит, потом уже, ночью-то — выстрелы слышали, а наутро приехали всякие — стали искать… Если ты и впрямь Локхарт, то ОВМ сейчас по твою голову. Руфус вновь исподлобья взглянул на Тифу. Та молчала — слов, видимо, совсем не находилось. Наверное, непросто все это выслушивать… только с каких пор он заинтересовался её настроениями? — Что за офицер? — Шинра попытался снять напряженную тишину. — Почему ты… — он осекся, решивши повременить с приказным тоном, — почему вы не сочли нужным рассказать кому-нибудь? Мужчина вновь неприязненно сверкнул взглядом, заставив наследника иронически нахмуриться, но все же ответил: — Да что ж я тебе, самоубивец какой? — от недовольства тот даже нос поморщил. — А то нарочно свалить всё на неё решили, так мне ж головы не сносить! — Как бы вам сказать, — холодно процедил Руфус, — если этот офицер напал на Валентайна, ему ничто не мешало пустить вас… в расход. Тогда… — Ему это было не нужно, — вдруг прервал его тихий голос. Ответ и впрямь висел в воздухе. И то, что негласно припомнила Тифа, казалось вполне очевидным для обоих. Мужчину этого достаточно было лишь припугнуть — довлевшие воспоминания о произволе и грязных делах Шин-Ра не могли не врезаться в сознание. Локхарт встретилась с Руфусом взглядом, в котором читались горечь и негодование. «Замечательно, — выдохнул про себя Шинра. — Снова я удостоился роли антагониста». …Правда, было ещё и то обстоятельство, что таинственный офицер мог не знать о знакомстве единственного свидетеля с предполагаемой преступницей. Не учел незадачливый рабочий и самой возможности для Тифы напасть на обоих служащих ОВМ… Ладно, Руфус тоже не хотел эту возможность учитывать, тем более при нынешнем состоянии Локхарт. — Офицер как выглядел? Как его хотя бы зовут? — Да темно было. В форму одетый, чернявый такой — больше и сказать-то не скажу. Не урод, не красавец… Имя дурацкое — не запомнил даже. Что-то то ли Им… или Ин… Вообще забыть хотел, как страшный сон. И ты тоже забудь, девочка, авось и отвяжутся… Тифа поблагодарила его и попросила быть осторожнее. Кинув последний неодобрительный взгляд на Шинру — который, впрочем, отвечен был взаимностью со стороны Руфуса, — рабочий засеменил к шумной улице. Оставшись с девушкой наедине, Шинра-младший первым же делом решился справиться о таинственном Карле и личности этого рабочего вообще… но обстоятельства сложились иначе. — Геостигма треклятая! И Руфус, и Тифа повернулись к уходящему мужчине, изрядно напрягшись. Тот продолжил жаловаться сам себе: — Сколько ж их тут ходит, зараженных? — Геостигма?.. — Ну да, — рабочий повернулся к ним, вновь сгребая в охапку волосы. — Много их в последнее время стало. Всё ждем, когда лекарство привезут. — Лекарство закончилось? — Руфус нежданно побледнел от этой новости. — Да еще когда до нас очередь дойдет, — продолжал рабочий как ни в чем не бывало. — Весь континент болеет — зато Эдж всякий с Джуноном живут да бед не знают. Хорошо им быть-то, на одном материке… Всё, бывайте. Желание что-то выяснять совсем выветрилось из головы Руфуса. Не в силах и слова сказать, он осторожно взглянул на Тифу. Локхарт ни единым мускулом не выдала своего настроения — но тоже побледнела. — Значит, на востоке люди сходят с ума, а на западе — умирают от разбушевавшейся Геостигмы? — Валентайн мог знать ответ, — Руфус устало выдохнул. — Теперь, право, когда ваше имя чудесным образом избавлено от подозрений… — Шинра не мог не вставить едкого замечания: уж больно нравилось её злить, — мне и самому интересно, что с ним случилось. 8 сентября 0011 года по Новой эре Тишину разорвали хлопающие звуки выстрелов. — Держитесь!.. Винсент с трудом поднял отяжелевшие веки. Темно. Тело словно ватное. Правая кисть все еще с трудом шевелилась. В голове что-то билось глухими мерными ударами. Он попробовал оглядеться: кругом скалы, над головой… выступ? Тут Валентайн понял: он не лежит вовсе, а висит. Левая рука мертвой хваткой во что-то вцепилась, а предплечье пронзала острая боль. Снова до него донеслось крикливое, приглушенное порывом ветра: — Держитесь, Валентайн!.. Действительно, ветер сильный, холодный. Он всё ещё в Кореле? Туман, застилавший сознание, начал мало-помалу рассеиваться. Крепкий хват на его левом предплечье усилился… Из-за каменистого выступа выглядывал мужской силуэт. В контрасте ночной природы светлела форма ОВМ. Винсент попробовал поднять вторую руку, безвольно свисавшую вдоль туловища — тщетно. Стараясь унять зарождающееся беспокойство, он попытался пошевелить ногами — и тут его тоже подстерегала неудача. «Что происходит?» На лице солдата расплылась довольная улыбка. Черты лица его странным образом преобразились, поселяя в Валентайне удушающее чувство. Они знакомы. Они более чем знакомы — вот что ярким огоньком зажглось в мыслях Винсента. Но темнота и слабость не позволяли выявить ответ — кажется, пелена перед глазами еще не до конца растворилась. Потом был голос, по-прежнему прерываемый сильным ветром: — Ты разочаровываешь меня, Винсент Валентайн, — глубокий, низкий, властный, с ноткой насмешливости. — Кто… — связки едва его слушались, — кто ты такой? Солдат округлил глаза в притворном порыве удивления. Ослепительная вспышка заставила Винсента на миг зажмуриться — и он перестал чувствовать холодное дыхание ветра. Незнакомец вовсе не торопился помогать Винсенту подняться — вторая его рука была совершенно свободна. Гнусное предчувствие поселилось в душе Валентайна. — О… — улыбка превратилась в звериный оскал. — Скажи мне, Винсент Валентайн, — солдат чудно прикрыл лицо ладонью: указательный и средний палец легли на горбинку носа, а безымянный и мизинец прикрыли тонкую линию рта. — Так ты меня узнаешь? Вспышки воспоминаний вдруг накатили на Винсента мощной волной, заставляя померкнуть реальность перед глазами. Сколько всего меняет эта встреча! Похоже, он считает, что для Валентайна не найдется возможности поделиться тем, о чем он только что узнал… — Локхарт будут искать — долго и тщательно, — продолжил солдат. — Твоё дело будет жить, Винсент Валентайн. Чего не могу сказать о тебе. Тут до него дошел весь ужас сложившейся ситуации: что бы сейчас ни сделал этот подонок — во всём будут винить совсем не его — и даже не ОВМ. Тифа действительно была не причастна ко всей этой истории с Генезисом… а был ли причастен сам Генезис? В порыве бессильной ярости Винсент вновь попытался пошевелиться — и почувствовал, что левая рука, сцепленная с левой рукой солдата, всё ещё его слушается. — Понимаешь, твои метаморфозы мне ни к чему, — как ни в чем не бывало, продолжил мужчина. — Но я дам тебе шанс всё изменить — считай это данью уважения, — он сверкнул взглядом в разверзшуюся бездну. — Как ты уже понял, сейчас у тебя двигается только рука, — Винсент почувствовал, как его пальцы глубже впиваются в предплечье, вызывая острую боль. — Удивишь меня? Валентайн стоически промолчал, пытаясь принять верное решение. Очевидно, оба пути заканчивались ловушкой… но Винсент был зол. Очень зол. Всё негодование, клокотавшее в нем, нашло выход в единственном возможном жесте. Сначала неуверенно, но потом все более и более остервенело он впивался в ненавистную руку противника, всей душой желая нанести ему как можно больший урон. Тот едва скрывал гримасу боли под маской крайнего самодовольства, но сложившуюся тишину не нарушал даже лишним вдохом. Винсенту подобное удавалось хуже: не покидало ощущение, что в него впиваются стальные когти, подобные его собственным, и это было почти нестерпимо. Счет времени пошел на секунды: по-видимому, в этом нелепом поединке ставки были равны. Из груди вырвался нечеловеческий рёв, и Винсент торжествующе лязгнул встретившимися когтями, проломившими кость… Миг ликования быстро сменился секундами растерянности и злобы, когда тело его устремилось вниз, к бездонной пропасти. Окружение подернула алая дымка страшной боли, но Винсент видел золотой отблеск в руках довольно улыбавшегося солдата. Нестерпимый жар охватил его тело. «Кто-то из них пытается вырваться…» Превращение было бы очень кстати — нечасто за свою долгую полужизнь он был рад собственным демонам: этим существам было крайне невыгодно держать своего хозяина при смерти. Вдруг он услышал характерный хруст, словно кто-то проломил грудную клетку. Сквозь кровавую пелену Винсент увидел, как один из них вырвался из его собственного тела и остался где-то там, стремительно отдаляясь от падавшего с невероятной скоростью Валентайна. Охваченный ужасом и паникой, он поддался подступившей усталости и провалился в черноту.